«Чтоб они повыздыхали, энти скотоели, нелюди проклятые», — в один голос отмахивались крестьяне, когда их спрашивали про эльфов. И Эрика спрашивать перестала.

Синяки медленно сошли, ссадины затянулись, а драгоценные камни удалось обменять у проезжих купцов на увесистый кошель новиградских крон.

— Что нового в деревне слышно? — Эрика встречала его на пороге, сидя на завалинке под окном, в тени развешенной на правилах волчьей шкуры.

— Драка в таверне давеча была, — принялся рассказывать охотник, выгружая из сумки хлеб, сушеные фрукты, банку меда и белый, рыхлый сыр, завернутый в тряпицу. — Заезжие местных парней побили. Грифон объявился, лютует вдоль тракта. Кузнецу хату спалили за то, что с нильфами дела водит. Я-то, конечно, Вилли не одобряю, но чтобы хату жечь? Скотство.

— Грифон? — оживилась девушка. — И что с ним теперь делать?

— Ведьмака ждать, — пожал широкими плечами Мыслав.

При упоминании о ведьмаке Эрика как-то хитро прищурилась, но ничего не сказала, молча принялась за готовку. Жить у охотника ей нравилось. Тот не лез с лишними расспросами, не торопил, не гнал, и за всю нетрудную помощь по дому был искренне благодарен. На исходе апреля местные стали захаживать чаще — за дичью, но больше полюбопытствовать, что за диковинная баба завелась в хате на краю села. Поползли слухи, что-де Мыслав жениться собрался, да не на ком попало, а на купеческой дочке. Мужики все чаще стали звать его на посиделки в корчму, а бабы почтительно здороваться при каждой встрече. Маленький мир белоснежных яблоневых садов почти ничто не омрачало: ни горстка утопцев на берегу реки; ни нильфгаардский гарнизон, расквартированный в двух часах езды от деревеньки; ни даже грифон, который подрал Лину до полусмерти и покамест успокоился.

А потом в Белый Сад пришли ведьмаки.

***

Тощая рыжая кобыла уныло жевала высушенную летним солнцем траву. Возница, чей подбородок покрывала редкая черная щетина, пошевелил челюстью в такт лошади, и смачно сплюнул на дорогу. Кобыла потянулась к кустику ромашек и издала протяжный всхлип, как будто была на последнем издыхании. Телега покачнулась, и возница беззлобно огрел лошадку плеткой.

— У, чума, стой смирно!

За телегой возвышалась корчма с соломенной крышей и резными ставенками, чуть поодаль — бочки под навесом. Вдоль сточной канавы суетилась ребятня, пуская кораблики из ореховой скорлупы. Над цветущей яблоней дружно жужжали пчелы. Старый облезлый сторожевой пес на ржавой цепи задумчиво чесал блох.

Каждая деталь этого мира жадно впечатывалась в память девушки, наблюдавшей за корчмой. Из ее укрытия среди ветвей старого замшелого дуба вид открывался что надо: никто не войдет и не выйдет незамеченным. Правда, амбре, исходящее от телеги и возницы, немного утомляло — к здешним запахам она привыкала сложно и со скрипом, то борясь с тошнотой, то с удушьем. Застарелый человечий и конский пот, кислый квас, гнилые яблоки, отродясь не чищенные зубы, вчерашний перегар от самой ядреной местной медовухи.

Эрика вытерла набежавшие от жары капли со лба тыльной стороной ладони в тряпичной перчатке без пальцев. Сидеть на дереве было неудобно и невероятно скучно. За шиворот рубашки лезли толпы насекомых, над ухом звенел здоровенный комар, ветки шершаво впивались в спину, а царящая повсюду духота, как перед бурей, заставляла дышать вдвое глубже обычного.

Наконец, произошло чудо. На дороге заклубилась пыль, предвещая о прибытии новых путников.

В красном закатном освещении облако пыли на тракте сверкало и переливалось, как волшебное. Всадники, завидев корчму, пустили коней шагом — разглядеть их лица пока что было трудно, зато рукояти мечей весьма красноречиво торчали из-за широких спин.

Тем временем у дверей трактира случилась досадная обыденность. Дверь распахнулась изнутри, и выплюнула на свет божий тучное тело, которое с глухим звуком приземлилось под яблоню, вспугнув ос и мошкару.

— Убилиии! — заголосила круглая, как колобок, баба в чепце, бросаясь к потерпевшему. — Спасите-помогите, люди добрые!

В проеме дверей возникла мрачная тень здешнего заводилы и хулигана — мельничьего сынка, дубинушку из той породы, что природа знатно одарила силой, а вот на ум пожадничала.

Завертелась потасовка. Кто-то ринулся поднимать толстяка, кто-то обчищать его карманы под шумок, кто-то колотить всех попавшихся под руку. И когда всадники поравнялись с коновязью, даже замерли в раздумье, останавливаться ли в этом неспокойном обиталище. За воплями дерущихся и ржанием перепуганных коней разговор двух мечников уловить не удалось. Но сидящей на ветвях скучающей деве оно было и не надо — придет время, все само собой разрешится.

Дождавшись, когда драка угасла (к слову, так же скоро, как и началась), а путники скрылись в корчме, Эрика легко спрыгнула на мягкую траву, и поспешила домой.

Сумерки уже загустели до черноты, над рекой полыхнуло раз, другой, и послышался первый раскат грома.

— Да чтоб тебя, — досадливо скривилась девушка на небо, отводя руками ветки от лица и ускоряя шаг, чтобы успеть до дождя.

Но то ли природа решила рассчитаться за многодневную жару, то ли ей стало жаль крестьянских огородов, — ливень хлынул в одно мгновенье, сплошной стеной ледяной воды.

До одинокой хижины Эрика бежала на всех парах — промокнуть насквозь и снова заболеть ей совершенно не хотелось. Организм привыкал к новому климату тяжело: цеплял все здешние болячки, из которых простуда была самой безобидной. Мыслав порой посмеивался, глядя, как хилая девица то носом шмыгает, то кашляет без конца, то начинает прихрамывать сразу на обе ноги. Если бы не травы Томиры, Эрике пришлось бы худо, и путешествие закончилось бы, так толком и не начавшись.

Ард сдержанно махнул хвостом, встретив хозяйку у самой двери — излишние проявления чувств этой собаке были чужды.

Мыслав попыхивал короткой трубкой, как всегда глядя на мир с легким недоумением и полным спокойствием.

— Промокла? — участливо спросил он. — Рубашка в сундуке, у печки.

— Я, вообще-то, сама ее постирала и туда сложила, — рассмеялась девушка. — Там ведьмаки приехали, видать, на грифона охотится будут.

— На днях эта бестия нильфов в лесу порешила. Был я там сегодня, — вздохнул охотник и опустил глаза. — Одного я нашел у пенька, без головы. Второй висел на ветках, а кишки у него свисали аж до…

Он махнул рукой, чтобы не продолжать. Но Эрика даже не поморщилась:

— Бывает и такое. Чего их жалеть?

— Молодая ты и глупая, — нахмурился Мыслав. — Думаешь, ежели они враги, их вот так кромсать надобно?

— Ничего я не думаю, — буркнула девушка. — Я говорю, что ведьмаки приехали. Двое. Один старый, другой помоложе, видный такой. Может, я сбегаю, расскажу про нильфов в лесу?

— Не надо. Захотят — сами придут. Тогда-то и поговорим.

Но ведьмаки не спешили в гости к охотнику. По деревне ходили слухи, что младший ведьмак извел на заброшенном хуторе призрачницу, а старший перебил утопцев на берегу, всех до единого. Что же до странностей, их тоже хватало с избытком. Немолодая уже трактирщица, еще сохранившая остатки былой красоты, рассказывала, как «ведьмак Гервант» расспрашивал о некой чародейке, ослепительно красивой черноволосой женщине, что носит лишь черное и белое и пахнет сиренью и крыжовником. И что чародейка эта водится с нильфгаардцами. Да все оно чертово семя, — говорила трактирщица, хмурясь, — что нильфы, что ведьмы, что нелюди, не зря их король Радовид решил под корень известь.

На исходе третьего дня Эрика натянула на ноги новые скрипучие сапожки с блестящими пряжками и ладную короткую дорожную курточку — одежонка была так себе, но даже это пришлось заказывать у бронника из соседней деревни по двойной цене (размер ему, видите ли, слишком маленький, работать неудобно), — и быстрым шагом пошла к корчме.

Ведьмаки снимали комнатушку в пристройке, насквозь продуваемой всеми ветрами. Благо, что май. Старший ведьмак с добрым, немного грустным лицом, чистил свой меч на завалинке у входа. Младший, которого можно было бы назвать очень привлекательным, хоть и явно разменявшим пятый десяток, чинил кольчужную вставку на наплечнике, то и дело поминая какую-то курву.

— Доброго вечера, милсдарыня, — вежливо, пусть и чуть настороженно, поздоровался старый ведьмак.

— Доброго, — улыбнулась Эрика, внимательно изучая ведьмаков.

Глаза у них были одинаково желтые, с вертикальным зрачком, совершенно нечеловеческие и оттого жуткие. В шрамах, украшавших обветренные лица и обнаженные предплечья, угадывались следы чьих-то зубов и когтей. Девушка помялась у плетня, не зная, с чего начать.

— Геральт из Ривии — это ты? — собравшись с духом, обратилась она к беловолосому ведьмаку. Конечно же, это был он. Такого ни с кем не спутаешь.

Медальон в виде оскаленной волчьей морды покачнулся на толстой цепочке, когда ведьмак поднялся, отряхивая штаны от налипших травинок.

— Ну, допустим, я, — голос у него оказался глубокий, приятный, а взгляд — слегка насмешливый. Он сложил руки на груди, внимательно и даже немного нетактично разглядывая собеседницу.

Геральт сразу отметил отдаленное сходство девчонки с Шани, его давней приятельницей из Оксенфурта.

— Я слышала, ты помог одной старушке разыскать пропавшую сковороду, — Эрика начала издалека, чтобы не спугнуть, но, видимо, перестаралась. Ведьмак вскинул брови и ухмыльнулся, но промолчал, ожидая продолжения. — Мне тоже нужно кое-кого найти. Может, в Темерии, а может, в Редании или в Аэдирне. Я понятия не имею, где он сейчас и жив ли вообще.

— Понятно, — вздохнул ведьмак. — Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

— Тут рубинов на две тысячи новиградских крон, — быстро сказала девушка, отстегивая от пояса кисет с драгоценными камнями. Старый ведьмак, что краем уха подслушивал, не удержался — присвистнул. — Сразу. И еще столько же, если поиски увенчаются успехом. Все расходы я беру на себя.