— Но ведь приказ есть, — напомнил Губин.

— В приказе сказано: в случае улучшения погоды. Нет, Губин, не проси. Хватит с нас пяти погибших.

Губин встал. Лицо его стало жестким, глаза засветились холодным блеском.

— Товарищ майор, — резко сказал он. — Я считаю, что полет возможен, и мы должны выполнить приказ. Всю ответственность я беру на себя. Понимаете? Будем считать, что вас не было на аэродроме, что я… на свой риск вылетел. Хорошо?

Комполка поглядел Губину в глаза и отвернулся.

— Ладно… Сядь, Губин. Я не ответственности боюсь… Вас жалко.

Он снова повернулся и уже тише произнес:

— Только не подведи. Если высота меньше ста метров — возвращайся. Это приказ! Слышишь? Ну… будь здоров. Ни пуха ни пера.

Еще на аэродроме, садясь в кабину и ожидая сигнала, Астахов с неприятным чувством посмотрел на запад. Он понимал, что в такую погоду не летают, — это был его первый полет в «муть». Но он поглядел на сосредоточенное лицо Губина, и что-то теплое прошлось по сердцу. «Ничего, с ним все будет благополучно».

Напряженно вглядываясь в летящий навстречу туман, Астахов думал только о том, как бы не оторваться от остальных, не остаться одному. Он даже не заметил, как пролетели линию фронта. Только легкое покачивание крыльев командирского самолета подсказало ему, что фронт уже позади, что под крыльями враг.

Где они? Астахов внимательно вглядывался в быстро летящую под ним землю: поля, темные пятна леса, смутные очертания дороги. Может быть, это та самая дорога? Земля молчала. Не видно ни машин, ни людей. И вдруг снова покачивание крыльев командира. Астахов подтянулся на ремнях, уселся поудобнее и снял предохранители с гашеток — внизу двигались машины, копошились маленькие фигурки. Колонна! Немцы!

Губин спикировал прямо на колонну. Астахов последовал его примеру. Земля помчалась на них. Астахов видел, как немцы в панике прыгали с машин, разбегались в стороны, падали по краям дороги. Вот оно, впервые изведанное сознание своей силы. Не было ни малейшего страха. Одно желание — стрелять, стрелять по врагу! Видеть поверженного врага, чувствовать себя победителем!

Промчавшись над самой колонной и выпустив несколько очередей зажигательных снарядов, истребители развернулись и снова пронеслись вдоль дороги. Горели цистерны, сквозь шум мотора донесся сильный взрыв. Самолет слегка качнуло. Астахов снова нажал гашетки. Автомашины сворачивали с дороги, налетали одна на другую. Желтое пламя охватывало все новые и новые цистерны. На третьем заходе Астахов, нажав на гашетки, не увидел трассирующих струй — снарядов больше не было.

Самолет Губина снова качнул крыльями. Четверка скрылась в тумане так же быстро, как и появилась.

…Николай ничего не узнавал на быстро проносящейся под ним земле, да и не мог узнать: они потеряли ориентировку. Далеко ли до аэродрома? За ними или еще впереди линия фронта? Мутный туман и низкая облачность прижимали самолет к земле.

Только что он готов был кричать от радостного чувства победы, от сознания, что после такого полета он войдет в число опытных летчиков, а теперь… стоит ему на секунду потерять из виду самолет ведущего, как он может остаться один, а там — вынужденная посадка, если не хуже… Он летел вплотную к Губину, неотрывно следя за ним. Рассчитанное время полета вышло. Бензин на исходе. Астахов заметил, что старший лейтенант несколько раз менял курс.

Нехороший признак! Он еще плотнее прижался к самолету командира. Самолет Губина развернулся и опять пошел новым курсом. Внизу блестела река. Не теряя ее из виду, быстро осмотревшись, Астахов облегченно вздохнул: знакомая местность. Через минуту аэродром.

«Вот бы так научиться водить самолеты! У него какое-то птичье чутье», — восхищенно подумал он о Губине. Его возбужденное состояние чуть не привело к аварии. Внимание отвлеклось от главного, и, заходя на посадку, Астахов не выпустил шасси. Взвившаяся ракета напомнила ему об этом.

Улыбаясь, механики торопливо отстегивали лямки парашютов летчиков. К машинам почти бежал командир полка. Все тот же шарф вокруг шеи и почему-то виноватая улыбка.

— Товарищ майор, задание выполнено! Уничтожено не меньше двух десятков автомашин и цистерн. Погода не дала возможности установить количество… — Голос Губина был спокоен.

«Вот человек! Как будто слетал на поверку техники пилотирования при безоблачном небе», — подумал Астахов, смотря на Губина.

Майор счастливо улыбался:

— Рад, очень рад! Представлю к награде.

Астахов, когда подошла его очередь, пожал мягкую руку майора. Осталось ощущение, что в руках у него побыло что-то слабое, хрупкое, что может сломаться, если сжать как следует.

— Ну, идите отдыхайте, — продолжал майор. Голос его снова стал озабоченным. — Завтра перелетаем. Приказ! Будем действовать с нового аэродрома. Приготовьтесь. Ваша эскадрилья пойдет первой. Там перейдем на новую материальную часть.

По дороге в столовую Губин, убедившись, что они одни, засмеялся.

— Видите, как папаша обрадовался? «К награде представлю». И сам, дескать, получу. Ну, как воевать с таким человеком? Всего боится. Просто дышать не дает. А летали, хлопцы, здорово! Молодцы! И ты, Астахов, молодцом держался. Так и надо. Смелей! Побольше злости и решимости. Только не зазнавайся — хуже этого ничего не может быть.

— А ориентировочку потеряли? — засмеялся он и озорно подтолкнул Астахова. — Знаю! Запоминать надо лучше. Это тоже учтите. У летчика должны быть десятки глаз. Всюду! И на лбу, и на затылке…

— По правде сказать, — произнес Широков, — я думал…

— Что ты думал?

— Я думал, падать где-нибудь будем.

— Ну, падать мы погодим, — улыбнулся в ответ Губин и крепко топнул ногой о ступеньку крыльца, — нам еще летать надо, хлопцы. Летать и драться!

Полк, в соответствии с приказом, перебазировался.

Если бы не ракета, неожиданно взлетевшая с земли, Астахов не разглядел бы новый аэродром. Внизу лежала обычная осенняя земля — перелески, длинный глубокий овраг, две деревушки, прижавшиеся к перелескам, узенькая проселочная дорога, похожая на змею.

Губин качнул крыльями. «Надо заметить подходы», — привычно подумал Астахов и стал искать глазами заметные ориентиры… Но сделать это было не так просто. Лишь снизившись до высоты четырехсот метров и внимательно следя за самолетом Губина, он ясно увидел очертания замаскированного аэродрома. Три одиноких деревца — не то сосны, не то ели — стояли на дальнем конце. Они запечатлелись в его памяти, как приметные ворота дома.

Круг над аэродромом. Губин пошел на посадку. Откуда-то появились люди, бегущие к его самолету…

Астахов убрал газ и приземлился точно у посадочных знаков. Большая группа летчиков, механиков, бойцов встречала прибывшую эскадрилью. Астахов отстегнул ремни, лямки парашюта, вылез из машины, с удовольствием потянулся, сделал несколько шагов по твердой земле, чувствуя привычное успокоение после полета. Вдруг до него долетел знакомый громкий голос:

— Коля! Астахов!

Размахивая на ходу руками, к нему бежал высокий, широкоплечий летчик в коротенькой кожаной курточке.

— Колька!

Астахов, растерявшись, стоял на месте. Верить или не верить?! Да, это был Михеев. Федор Михеев. Он казался еще выше, еще плотнее. Федор стиснул Астахова в объятиях, крепко по-мужски поцеловал.

От волнения он не мог говорить и только до боли тискал руки товарища.

— Нет, это, знаешь, как здорово. А Витя где?

Виктор уже бежал «сломя голову», узнав издали старого друга. Федор провел рукой по лицу Виктора.

— Друг ты мой, я мог бы тебя и не узнать сразу.

Астахов улыбнулся и тоже посмотрел на Витю: «А я как-то и не замечал, что он стал совсем другой».

Как будто впервые он рассмотрел заметные мужественные складки около пухлых губ. Новым, недетским огнем светились голубые глаза.

— Бросьте, друзья, меня рассматривать, я не девушка.

— Расскажи, как ты попал сюда, где воюешь.

— Вот уже месяц, как я под Москвой. Сейчас мы улетаем на новое место по соседству с вами. А на этом аэродроме мы пролетом. Воюю, говорят, неплохо. Вы-то как?

Николай посмотрел на орден Красного Знамени на груди друга и крепко сжал ему руку.

Федор продолжал:

— Один раз падал, друзья, чуть не поджарился. Трое немецких асов зажали меня на высоте пяти тысяч метров; двоих я успел угробить, ну, и меня полоснули…

Астахов на минуту представил картину боя. Он мог бы теперь сам рассказать, как дрался Федор, как знакома была ему эта обстановка.

— Ну, а дальше? — нетерпеливо спросил Витя.

— Самолет загорелся. Я выбросился из кабины и тянул, не раскрывая парашюта, почти до земли. Расстреляли бы, сволочи, болтайся я у них на глазах…

Кто-то рядом прокричал: «По самолетам!»

Федор порывисто сжал руки товарищей.

— Улетаю, дорогие. До следующей встречи. Проводите меня до самолета.

Когда Федор сидел уже в кабине своего истребителя, друзья стояли на крыльях рядом. Федор пригнул головы Николая и Виктора ближе к себе и проговорил:

— Самого главного не сказал. Я член партии теперь. Принят единогласно.

Через минуту группа истребителей, где Михеев командовал звеном, скрылась за горизонтом.

Совершенно неожиданно они в этот день встретили еще одного человека, наставника их ранней юности.