— Это какая-то ересь и антинаучный бред, как по мне, — сказал я. — Из твоих слов вроде как следует, что нанороботы могут общаться между собой, а это невозможно. Нельзя передавать сигналы без передатчика и принимать их без приемника, а размеры "нано" не позволяют встроить ни то, ни другое.

— Ты хорошо разбираешься в молекулярной физике? — поинтересовался Док.

— Примерно никак, — сказал я.

— А в квантовой?

— На том же уровне.

— Тогда заткнись и не мешай мне объяснять на пальцах, — сказал он. — Я, если честно, и сам до конца не понимаю, как это работает. Говорю же, не был я в числе ведущих специалистов.

Он вздохнул и снова отпил из большой бутылки. Может, у него там и не вода.

— Его спросили, насколько надо расширить колонию. Он ответил, что в идеале — до бесконечности, но пока можно ограничиться одной только нашей планетой. Его подняли на смех. Идею не поддержали, в том числе и потому, что она здорово бы усложнила извлечение прибыли и уравняла бы в правах на новое качество жизни и бедных и богатых, что богатых, ясное дело, не слишком-то и устраивало. Но Красный Шторм был идейный коммунист и считал, что наука должна принадлежать народу и прочее в том же роде. И он принялся экспериментировать втайне от всех.

— И его никто не заложил? — удивился я.

— На первых порах, нет.

— А как же корпоративный дух?

— Его подручными были настоящие нерды, — сказал Док. — Их интересовала наука ради науки, там своя корпоративная этика, а коммерция им вообще побоку.

— И Красный Шторм встроил им механизм саморепликации? — уточнил я.

— Именно так. И сам стал первым носителем нового вида симбионтов.

— Так вот кто на самом деле убил два с половиной миллиарда человек? — сказал я. — Очень удобно — свалить все на мертвого.

— Как последний очевидец тех событий, официально тебе заявляю, что проверить мои слова ты не сможешь. Никто не подтвердит тебе того, что я сказал, и никто не опровергнет. Ты можешь либо принять это на веру, либо нет.

— И что было дальше?

— Это же очевидно, они начали размножаться, — сказал Док. — Но поскольку наши нанороботы были симбионтами, они не поглощали материю, а встраивались в нее. И тогда выяснилось, что с одинаковым успехом они встраиваются не только в живую материю.

— Что-то я не заметил, чтобы с тех пор кирпичи стали прочнее, — заметил я.

— Потому что задача делать кирпичи прочнее никогда перед ними не ставилась, — сказал Док. — Список задач составляла другая команда, он был очень обширен, и Красный Шторм скормил его своему детищу целиком. Симбионты, как я уже говорил, начали размножаться, мы слишком поздно заметили, что происходит и не смогли сдержать их распространение. Так началась эпидемия. А незадолго до ее окончания проявил себя и побочный эффект. Тот самый, с которым мы имеем дело сейчас.

— И как это работает? — спросил я.

— Я объясню.

Он был очень хорош, мой китайский коллега-телекинетик.

Пожалуй, на моей памяти, он был лучшим. Его огромная длань устремилась ко мне, вторгаясь в личное пространство и сминая зону моего контроля, наспех выстроенная дополнительная защита трещала по всем швам.

Еще немного, и он меня раздавит к чертовой матери.

Я был так сосредоточен на поддержании защитного поля, что даже не помышлял о контратаке.

Говорят, что в такие минуты вся жизнь проносится у человека перед глазами, но, черт побери, за исключением последних месяцев у меня была очень скучная и обычная жизнь, и проноситься там было нечему.

Только разговор с Доком почему-то и вспомнился.

— Но прежде я хочу, чтобы ты понял, зачем вообще тебе все это рассказываю, — сказал Док.

— Кстати, а зачем ты мне все это рассказываешь? — спросил я.

— Чтобы ты четко знал, с чем ты бьешься и во имя чего, — сказал он. — Побочный эффект уйдет, но все положительные свойства останутся. Болезни окончательно уйдут, старость отодвинется на десятилетия…

— И розовые пони станут танцевать на радуге, — согласился я.

— Утопии, конечно, не случится. Люди продолжать убивать друг друга в бессмысленных войнах, разве что оружие придется использовать чуть помощнее, потому что ускоренная регенерация никуда не денется, человеческая природа не изменится из-за чудо-машин, выведенных из пробирки…

— Философствованиями о порочности человеческой натуры я уже сыт по горло, — сказал я. — Нельзя ли ближе к теме?

— Изволь, — сказал он.

С некоторым удивлением я обнаружил, что ноги мои не касаются земли. Я не заметил, как меня вознесло на двухметровую высоту, так как был слишком занят тем, что не давал этому монстру меня раздавить.

Я видел его, он стоял метрах в двадцати от здания и смотрел на меня скрестив руки на груди. На вид ему было лет сорок, он был коротко стрижен и носил местную военную форму без знаков различия.

Возможно, это мог быть следующий Мао Дзедун.

При его появлении остальные нексты перестали меня атаковать.

Борден высунулся из-за угла и послал в его сторону автоматную очередь, но все пули зависли в воздухе, не долетев до цели больше метра.

Я снова вспомнил Безопасника и его уверенность, что редкий телекинетик может остановить летящую в него пулю. О, где же те простые и понятные времена, когда максимумом моих проблем были несколько психопатов на грязном складе посреди промзоны?

Он продолжал давить, я продолжал сопротивляться, и тут мы, видимо, достигли какого-то устойчивого равновесия, потому что кольцо вокруг меня перестало сжиматься.

Мы замерли в патовой ситуации. Он явно не мог давить сильнее, а я не мог контратаковать, потому что это сломало бы мою защиту.

С другой стороны…

Я сбросил защитное поле, и за миг до того, как мои кости могли бы затрещать, ломаясь и протыкая всякие внутренние органы, мир исчез в ослепительной и всепоглощающей вспышке второго аспекта.

А потом я полетел на землю с двухметровой высоты.