– Кто ты такой? – спросил зверуин.

– Гекса-полукровка. Бывший раб. Бывший стражник.

– Раб?!

– Да. Раньше я переписывал книги для господина, потом стал дробить камни, носить мешки, вертеть ворот для господина… Потом меня взяли в стражу.

– Раба? Не ври!

– Я не вру! – Развияр говорил все громче по мере того, как лезвие плотнее прижималось к коже. По шее тонкой струйкой потекла кровь – сейчас она хлынет фонтаном.

– Хозяин замка доверял тебе своих огненных тварей. Рабу?

– Ты мне надоел, – Развияр заставил себя расслабить напряженные мышцы шеи. – Не веришь – зачем расспрашивать? Добивай уже, и будем считать, что ты меня отблагодарил.

У зверуина дрогнули губы. Свирепый, с яростными глазами, он занес меч над лежащим Развияром, опустил, полоснул по веревке на запястьях – и исчез, только камни дрогнули под широкими лапами. Через минуту Развияр увидел его силуэт на фоне заката – зверуин в полном одиночестве уходил на запад, вглубь горной страны.

Развияр посмотрел на свои руки. Запястья не успели опухнуть, остался только след от веревок и царапина от торопливого клинка. Неглубокая царапина; Развияр задумчиво слизнул каплю крови. Жизнь упоительна. Раб ты или господин – жизнь прекрасна. Все будет хорошо, до Империи – несколько шагов, Развияр молодой и сильный, он выживет…

В этот момент зверуин снова выскочил на гребень холма, фигура его четко вырисовывалась на фоне закатного неба. Получеловек бежал так быстро, как только мог. Это было удивительное по красоте зрелище – гибкое четвероногое тело, стелящееся в длинных прыжках, будто летящее над землей. Человеческий торс, чуть откинутый назад, похожий на носовую фигуру корабля. В руке поблескивал клинок – Развияров длинный меч…

Через мгновение на тот же холм вырвался отряд зверуинов – четыре всадника на полулюдях. Они тоже неслись во весь опор, плавно и грациозно, и мощно. Всадник, скачущий впереди, поднял лук. Зверуин с мечом исчез из поля зрения, опустился за гребень, всадники выстрелили – трое вместе, четвертый чуть погодя. И, не сбавляя хода, проскакали в погоню – за гребень…

Развияр спрятался среди камней. Ноги его все еще были связаны, в укрытии он мочалил веревку острыми краями расколотых камней и в конце концов освободился. Сидел в норе, как шлепун, такой же безоружный, и ждал, прислушиваясь к шуму потока.

И он дождался. Отряд зверуинов проехал обратно по гребню скалы – в сумерках нелегко было сосчитать далекие силуэты, но Развияр был уверен, что их по-прежнему восемь: на каждом получеловеке-рабе восседал его брат, всадник.

Пока еще светился западный край неба, Развияр шел быстро. Потом пришлось сбавить скорость: склон, по которому он карабкался, грозил оползнями, а у Развияра не было четырех широких лап, чтобы небрежно перескакивать с камня на камень. Когда он вышел на гребень холма, была уже ночь, звездная и прохладная.

Зверуины не оставили следа на каменистой тропе. Облизывая губы, Развияр пошел по гребню, повторяя закатный путь своего знакомца. Он шел и ругал себя: продолжая идти вдоль русла, он достиг бы границе Империи уже завтра утром. Что заставляет его рисковать, бродить по землям, где рыщут зверуины? Что он надеется найти?

Он был почти уверен, что его четвероногий знакомец мертв. Почему его убили соплеменники, за что – труп не расскажет. И тем не менее Развияр шел, спускаясь теперь с гребня, и при свете звезд увидел кровавую дорожку на камнях.

Здесь получеловека ранили. Не очень тяжело, судя по тому, как далеко он успел после этого пробежать; а здесь его кажется, настигли.

Развияр остановился.

Над горами царило безветрие. Ниже, у воды, басовито пели и охали шлепуны. Шелестели колючие ветки кустарника. Открывались ночные цветы, красные, будто горящие изнутри, и к ним прилетали бабочки-кровники – грузные, черные, с фиолетовым узором на крыльях.

На дороге, круто уходившей вниз, валялись лохмотья окровавленной полотняной рубахи. И больше не было ничего.

– Эй, – позвал Развияр и испугался звука собственного голоса.

Тишина. Басовитое гудение; кровников было очень много. Они слетались, кажется, со всех гор – к густым зарослям кустарника ниже по склону, под дорогой.

– Съели они его, что ли? – шепотом спросил себя Развияр. – Или он ушел?

Пошевелились кусты. До Развияра долетел еле слышный звук – не то сдавленное дыхание, не то сдерживаемый стон.

Он спустился ниже. Небо, матовое от звезд, светилось ровно и тускло.

– Эй? – снова позвал Развияр.

Тяжелое дыхание.

Осторожно ступая, Развияр сошел вниз еще на несколько шагов. Кустарник, сухой и колючий, был усыпан цветами, а в самой глубине его, привязанный за руки, был растянут зверуин. Человеческая кожа блестела от крови, топорщилась заскорузлая шерсть, а на груди и лице – Развияра передернуло от ужаса и отвращения – роились, ползали, подрагивая крыльями, жадные кровники.

– Эй! – закричал Развияр в полный голос.

Туча бабочек взлетела – впрочем, невысоко. На Развияра глянули круглые, мутные, сумасшедшие глаза; зверуин был жив.

«…Если умирает всадник в бою, или на охоте, вслед за ним должен умереть его брат… Предательством и страшным преступлением нагоры считают отказ четвероногого раба от добровольной смерти. Дух его брата не имеет покоя в загробной стране трав, он остается пешим и униженным, и, чтобы помочь ему снова стать всадником, строптивого раба казнят особым образом: так или иначе выливая из него кровь, медленно, по капле…»

Развияр провел руками по поясу, где должны были висеть клинки. Ничего не нашел. Завертелся, высматривая камни на земле. При мутном свете звезд с трудом нашел осколок с острым зазубренным краем. Сунулся в кусты; бабочки-кровники презирали, оказывается, красные цветы, если рядом была хоть капля свежей крови. Все царапины Развияра, старые и новые, порез на шее, ранки от впившихся шипов – все разом закровоточило, и бабочки, развернув хоботки, собрались на пиршество.

Они щекотали и пощипывали кожу, иногда кусали довольно болезненно. Развияр, не обращая внимания на кровников, перерезал – точнее, перетирал – веревки, растягивающие в стороны руки зверуина, удерживающие его на колючих ветках, как птицу на сковородке. Потом перерезал путы на лапах, скрученных попарно: правая передняя с левой задней и наоборот. Бабочки тучей поднялись над кустарником, когда тело зверуина грузно осело на землю. Он еще шел, когда Развияр тащил его из кустарника, но через десять шагов упал и больше не смог подняться.

При звездном свете смуглое лицо получеловека казалось серым, а губы – почти черными. Он был обескровлен, и кровь из раны на плече продолжала струиться.

Развияр отыскал и поднял остатки полотняной рубахи. Порвал на бинты, затянул рану.

– Вставай. Легкая дорога – вниз. Идем.

– Я хочу пить, – еле слышно попросил зверуин.

– Внизу вода. А у меня нет с собой.

Зверуин покачал головой. Бабочки все еще кружились над ним, Развияр отгонял их рукой.

– Я не дойду.

– Тогда подыхай, – сказал Развияр, обозлившись. – Прощай, я пошел.

Он бросил зверуина и прошел несколько шагов по склону вниз. Когда вернулся – тот пытался подняться, упираясь лапами в камень, выпустив когти. Лапы видимо дрожали.

Развияр молча подставил плечо. Зверуин был тяжелый, как два человека вместе. Полпути он держался, перебирал лапами, то и дело оступаясь. Затем потерял сознание, и Развияр напрасно кричал на него и ругался – получеловек не слышал. Сквозь приоткрытый рот блестели зубы, закатились глаза, по звериному телу, покрытому шерстью, пробегали судороги.

Развияр подлез под его передние лапы, встал на четвереньки и взвалил тяжеленное тело себе на плечи. Был день, когда он ездил на зверуине верхом – теперь тащил на себе. Голова зверуина беспомощно свесилась, задние лапы тянулись по земле, по склону, грозящему оползнями. Скатывались мелкие камушки и камни покрупнее, но уже слышался, все громче, шум воды. От зверуина пахло кровью; черные бабочки долго кружили над ним, потом отстали.