Она вдруг захотела большего. Рубашка Янира была мягкой и шелковистой, но ей хотелось почувствовать кожу, горячую... мужскую... кожу. Подняв руки вверх, она обхватила его за шею, намереваясь просунуть их под рубашку, когда ее отвлекла большая ладонь, которая прошлась по ее изгибам, прежде чем опустилась на ее зад.

Она собиралась было оторвать свои губы, чтобы сделать какой-нибудь умный комментарий, когда его пальцы погрузились в ее пышную плоть, и он поднял ее так, поместив свой член напротив развилки ее бедер. И она потеряла способность мыслить.

О Боже, как же она этого хотела. Она хотела, чтобы он был внутри нее. Хоть Эбби не была очень опытной, раньше только единожды она была с мужчиной, много лет назад, а Янир отнюдь не был тем мальчиком из далекого прошлого.

Когда Янир оторвал свой рот от ее губ, но она лишь крепче сжала его и захныкала в знак протеста.

* * *

Янир понял, что потерял себя, как только его губы коснулись губ Эбби. Богиня! Это было большее, о чем он когда-либо мечтал, а его мечты были безграничны. С тех пор как он увидел, как Грим целует Лизу на Собрании, он хотел сделать то же самое с женщиной, с которой разговаривал. Он задавался вопросом, как будут ощущаться ее губы, и теперь знал, каково это. Они были настолько мягкими и нежными, что был просто уверен, что это ощущение несравнимо ни с чем, а затем ее большая полная грудь прижалась к его твердому торсу, и он понял, что кое-что может с этим сравниться.

Богиня, как будто она была сделана только для него, как будто они были вырезаны из того же куска дерева, разделенные временем и расстоянием для того, чтобы только теперь воссоединиться. Ее мягкость окружала все его твердыни, приветствуя его. Он не смог подавить стон, когда ее язык смело коснулся его губ, а когда ее язык проскользнул внутрь, обвив его в чувственной ласке, он почувствовал, как дрожь пробегает по всему его крупному телу.

Когда Эбби немного отступила, он последовал за ней, не желая терять чувства, которые она рождала в нем. Ему было все равно, куда она ведет, пока он был с ней. И туда, куда она заведет, это место, которое он никогда не хотел покидать, потому что в этом удивительном месте он обнаружил, что она на вкус слаще, чем хунаджа, которую он так любил. Он, не торопясь, исследовал ее рот, убедившись, что не оставил ни одного дюйма нетронутым или недооцененным в своей потребности узнать ее, заявить о себе, сделать ее своей. Богиня, если бы ее рот был таким сладким, каково было бы ее сердце?

Эта мысль заставила его обнять ее за плечи одной рукой, удерживая на месте, чтобы его другая рука могла исследовать ее пышные изгибы, пока не достигла ее великолепной попки. Схватив ее, он приподнял девушку выше, прижимаясь к ней своим твердым членом.

Богиня, как он хотел найти свое освобождение внутри нее. Он хотел почувствовать ее мягкость вокруг той части себя, которая теперь была крепче любого торнианского меча. Он хотел знать, каково это, когда ее мягкие бедра обхватывают его вокруг талии, прижимая к себе его так же, как ее руки обвились вокруг его шеи.

Он хотел, чтобы она была под ним, над ним, вокруг него. Он хотел дать ей такое освобождение, чтобы она позабыла любого мужчину, который был до него, он хотел... оторвавшись от ее губ, он глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

Услышав ее тихий стон, Янир внезапно осознал, что он сделал и как крепко сжимал ее своими руками. Богиня, он причинял ей боль!

Широко распахнутые голубые глаза растерянно смотрели на него, заставляя Янира почувствовать себя самым недостойным из мужчин. Никогда в жизни он не думал, что причинит боль женщине, особенно такой драгоценной, как его Эбби, но он причинил ей боль.

— Богиня, Эбби, прости меня!

Ошеломленная, Эбби смотрела на него. Почему он извинялся? Разве ему не нравилось целовать ее? Она была слишком смелой? Обычно она не была такой, но с ним... Эбби обнаружила, что в ней не было ни капли застенчивости, когда они были вдвоем. Не тогда, когда он был рядом с ней. Они разговаривали так много раз о стольких вещах, но теперь она поняла, что на самом деле не знает ничего о Янире... Что он действительно не знает ее и что они никогда не узнают, если не будут говорить друг с другом. Если они не будут задавать вопросы, то не смогут понять друг друга.

— За что ты извиняешься? — мягко спросила она, крепко сжимая его шею, когда он расслабился.

— Я говорил с тобой, находясь в гневе, — начал было он.

— Ну и что? Ты разозлился и говорил. Что в этом плохого?

Восторг наполнил Янира.

— Я... это тебя не расстроило? Не напугало?

— Я не боюсь тебя, Янир, — честно ответила она. — Что касается расстройства. Я тоже разозлилась. Ты на меня сердишься?

— Никогда! Ты никогда не сможешь расстроить меня, Эбби.

— Ну, теперь это совершенно не так. Я могу разозлить тебя, Янир, как и ты меня, это жизнь, люди ссорятся.

— Я…

— Ты никогда не видел, как ругались твои родители?

— Нет, — признался Янир.

— Серьезно? — Эбби не могла сдержать недоверия в своем голосе. Ее родители любили друг друга, но они были двумя очень разными людьми, и у каждого было свое мнение и мысли по каждому поводу. Они спорили, но Эбби вдруг поняла, что в вопросах по-настоящему важных вещей, таких как, например, их дети, они всегда, казалось, соглашались.

Но когда дело касалось других вещей, политики... или чего-то еще такого, они могли спорить об этом дни напролет. Чья очередь была выбирать ресторан или фильм, который они собирались посмотреть. Папа любил боевики. Мама — комедии. С маслом или без масла есть попкорн. Другие мелочи. Но они в кино всегда держались за руки. Они с Дэви по-детски закатывали глаза глядя на это, но делали это с улыбками на лице.

— О чем они могут спорить? — спросил Янир, вдруг растерявшись. — Мой манно обеспечивает все потребности моей матери, ей нужно только лишь попросить.

— Я... — Эбби не знала, как на это ответить, глядя в его очень серьезные глаза. — Но что происходит, если твой манно что-нибудь не сможет или не захочет дать ей? — спросила она.

— Это никогда не случится, ведь тогда женщина уйдет, — честно ответил ей он.

— Мы не говорим о «женщине», Янир, мы говорим о твоей матери. Она прожила с твоим манно почти двадцать пять лет. Должно быть что-то, о чем они спорили.

— Твои родители спорили, сердились друг на друга? — спросил он нерешительно.

— Да.

— И твоя мать осталась с твоим манно?

— Конечно, — Эбби наклонила голову на бок. — Ты думаешь, что я уйду от тебя, потому что ты был зол на меня и выразил это?

— Я... — Янир очень осторожно подбирал следующие слова, внимательно следя за ее реакцией, — торнианская женщина никогда не позволит мужчине говорить с ней в гневе. Она испугается и убежит. Она никогда не позволит мне прикоснуться к ней так, как позволяла ты, даже во время соединения.

— Я не торнианская женщина, Янир, — сказала ему Эбби, к его сожалению, убрав руки с его шеи.

Медленно Янир поставил ее на ноги, и она сделала шаг назад, немного отодвинувшись от него.

— Я знаю это, Эбби, — произнес он, продолжая пристально следить за ней.

— Это будет проблемой? — спросила она.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я — не торнианка. Я не собираюсь так себя вести. Ответь честно. У меня нет проблем со спорами с тобой, и я не собираюсь убегать, если ты разозлишься, даже если это будет по моей вине, потому что я знаю, что ты никогда не причинишь мне вред. Мне понравилось, как ты ко мне прикасался, и мне не хотелось, чтобы ты останавливался. Мне нравится прикасаться к тебе, целовать тебя. Если это не то, к чему ты готов, тогда потом у нас будут проблемы.

От ее слов Янир потерял дар речи. Как будто она узнала его самое сокровенное желание и каждым своим словом озвучивала его. И все же он боялся верить в то, что слышал.

— Я причинил тебе боль своими действиями, ты в отчаянии застонала.

— Это от того, что ты остановился, — сказала Эбби, чувствуя, что начинает краснеть. Она никогда раньше не была такой смелой и не могла поверить, что из всех людей она говорит это Яниру. Нет, погодите, это неправильно, Янир должен быть единственным человеком, которому она могла это сказать.

— Свирепость моего... поведения не расстроила тебя? — спросил Янир, осторожно касаясь ее щеки.

— Нет, мне понравилось. Мне нравилось чувствовать твои руки на мне. Ощущение твоих губ. Разве я этого не говорила? — спросила она, подавшись навстречу его прикосновению.

— Я думал…

— Что? — спросила Эбби, стараясь сократить расстояние между ними.

— Что я воспользовался тобой. Улл расстроил тебя, и вместо того, чтобы успокоить, я эгоистично давил на тебя своими потребностями.

— Если бы мне не нравилось то, что ты делал, я бы тебе сказала. Может, я и маленькая, но я умею за себя постоять.

Уголки губ Янира изогнулись при мысли о том, насколько хорошо она могла «постоять». Он никогда не видел, чтобы кто-то так противостоял его манно, но она была права, и теперь это знали все. И Улл, будущий лорд, совсем не беспокоил ее, пока она не подумала, что Улл может навредить ему. Богиня, она беспокоилась о нем!

Где-то глубоко в сердце Янир вдруг ясно ощутил что-то, о существовании чего он даже не подозревал, что внезапно дало знать о себе, когда начало нагреваться и расти. Чтобы женщина беспокоилась... нет, беспокоилась Эбби..., беспокоилась о нем… Знать, что у нее были чувства к нему, что она чувствовала необходимость защитить его так, как он сделал бы для нее… Богиня... какое удивительное ощущение.

— Думаю, мы все обсудили, — сказал он, обнимая ее и наслаждаясь тем, что она тут же попыталась обнять его тоже.

— Это будет проблемой?

— Нет, Эбби, это не так, — быстро успокоил ее он. — Я хочу, чтобы ты всегда выражала мне свои мысли…

— Но? — она почувствовала, что есть какое-то «но».

— К этому просто нужно привыкнуть.

Но внезапный стук в дверь помешал ей ответить.