Имре просто изумлялся. В истории не было примера, чтобы страна получала независимость из рук народа, против которого она только что вела и еще продолжала вести преступную жестокую войну.

Фронт независимости объединил все национальные силы, хоть в какой-то степени способные на борьбу за новую демократическую Венгрию. Его боевая программа ясна и конкретна. Изгнание немцев. Помощь Красной Армии. Немедленное вступление в войну против фашистской Германии. Привлечение к ответу изменников родины. Обеспечение политических свобод народу. Широкая земельная реформа. Восьмичасовой рабочий день. Борьба за новую демократическую Венгрию.

Вместе с другими Имре изо дня в день разъяснял эту программу на массовых митингах и собраниях и отлично видел, как близка она всем людям.

В эти же дни на всей освобожденной территории шли многолюдные митинги, и на них избирались депутаты во Временное национальное собрание. На одном из таких митингов была выдвинута и кандидатура самого Имре Храбеца, что для него явилось большой неожиданностью.

Значит, и ему придется ехать в Дебрецен, где в ближайшие дни собирается национальное собрание. С высокой трибуны Имре смотрел на тысячные массы людей, и его невольно охватывала гордость за все, что переживает сейчас страна. Еще вчера за любое участие в таком митинге их судили жестоким неправым судом и отправляли в тюрьму или на виселицу. А сегодня они избирают своих депутатов, чтобы раз и навсегда покончить с черными законами хортистского лихолетья и утвердить свои истинно народные законы. Пусть будет трудно, даже очень трудно. Они вынесут невыносимое и станут хозяевами своей судьбы. Он глядел на радостно возбужденные лица людей и знал, этим людям, избравшим его в верховный орган государства, он отдаст все силы, всю энергию, а понадобится и саму жизнь, как не щадил ее он и раньше, в дни сурового подполья.

Дебрецен! Шумный свободный Дебрецен! Всего два месяца назад степенно строгий и словно отрешенный от всего живого, казалось, он безропотно сидел в наручниках за хортистской решеткой. Сегодня он бурлит от радости, встречая избранников освобожденного народа.

Имре Храбец с раннего утра бродил по городу, как и все, возбужденный и радостный. Там, за линией фронта, он по мере своих сил разрушал черный хортистский строй. Здесь ему предстоит создавать новый мир, ради которого принесено столько жертв.

У старого Кафедрального собора с двумя четырехугольными башнями, увенчанными шатровыми куполами, и у Кальвинистской академии, расположенной сразу же за собором, с раннего утра не стихал людской гул. Имре с трудом выбрался из многотысячной толпы и направился к шестиколонному порталу академии, особенно широко известной еще со времен Кошута. Почти сто лет назад здесь заседали депутаты эвакуированного из Пешта парламента и по предложению Кошута возвестили тогда о низложении династии Габсбургов и провозгласили республику.

Что ж, в эти знаменательные дни народные избранники отдадут дань уважения славным традициям борьбы за национальную независимость. Собравшись здесь же, они пойдут много дальше, примут воззвание к народу, создадут временное правительство, и заложат основы истинно народной государственности.

Сегодня 21 декабря[13]. Венгры запомнят его на всю жизнь, как день рождения нового венгерского государства, демократического строя, становления новой народной власти.

На виду у всех депутаты степенно поднимались на ступени и через массивные двери входили в зал, осторожно продвигались меж скамьями, за которыми из века в век люди многих поколений слушали здесь молебны и смиренно молились о ниспослании божьей благодати, и, занимая депутатские места, раскрывали перед собой не библии в тисненных переплетах с притчами из ветхого завета, а воззвание Фронта независимости, с программой которого им предстоит выступать с трибуны Национального собрания.

Место Имре Храбеца оказалось близко к постаменту, на котором возвышался стол президиума и трибуна. За нею — кафедра, с которой в свое время выступал Кошут. На одной из стен крупно выделялась надпись из священного писания: «Молись и работай». Ниже виднелись картины о событиях венгерской революции, попранной затем монархистами и больше всего Миклошем Хорти. Справа ниже висела мемориальная доска из черного мрамора с золотыми буквами в честь заседавшего здесь Государственного собрания 1849 года[14].

В зале все дышало историей, которую предстояло теперь делать заново.

После открытия Национального собрания один за другим выступали депутаты. У них разные лица и разный темперамент. Очень разны и программы их политических партий, которые они здесь представляют. Но сегодня все они поддерживают программу Фронта независимости, разработанную коалицией партий. Как будет потом, трудно сказать. Многие из них, возможно, и отшатнутся от этой программы и начнут петлять в дебрях политической казуистики. Но сейчас за стенами академии стоит народ, и он ждет твердых и ясных решений. И кто не хочет потерять его доверия, а без этого как заниматься политикой в освобожденной стране, волей иль неволей должен ратовать за эту программу, в которую коммунисты вложили максимум сил и энергии, чтобы она действительно отвечала чаяниям масс.

Имре обвел взглядом весь зал заседаний. Здесь все воодушевлено и ничто не равнодушно. Даже боги и их апостолы, казалось, с изумлением глядели со стен и сводов зала, словно дивясь каждому слову и каждому лицу. Ни привычной музыки органа, ни тягучих песнопений, ни смиренных молитв, искусно усыплявших человеческую волю, — все дышит революционной страстью, политическим лозунгом, верой в скорую победу правого дела.

Там в столице пал мрачный Хорти, последние дни доживает исступленный Салаши и еще сопротивляются обреченные эсэсовцы — здесь звучит им последняя похоронная и уже рождаются демократические институты.

В первый же день заседания единогласно принято воззвание к народу. Смысл его прост и ясен — разбить врага и возродить Венгрию. Имре вслушивался в каждое слово и понимал, что все воззвание — боевая программа действий, от которой нельзя отступать. Временное национальное собрание как носитель венгерского суверенитета, брало в свои руки управление страной, оставшейся без руководства.

На другой день было избрано Временное правительство. Его главою назначен генерал Миклош Бела. Два месяца назад он перешел на сторону Советской Армии, бросив на произвол свои войска. Почему он не повернул их против немцев? Весь состав правительства вызывал на размышление. Граф Телеки, вечно находившийся в плену у католиков, получил пост министра просвещения и культов. Жандармский генерал Фараго стал министром снабжения. Правда, оба они были членами делегации, ездившей в Москву на переговоры как представители Хорти. Но что из того. Этого мало еще, чтобы проникнуться интересами народа. И вот у одного пища духовная, у другого — материальная. Но хватит ли у них духу наладить это дело. Надо же бить в набат! Бывший начальник генерального штаба Вереш возглавит Министерство обороны. Три бывших хортистских генерала и один граф — разве не естественно недоверие к ним? Это чувствовал не один Имре Храбец.

В состав правительства вошли по два представителя от партии мелких сельских хозяев и социал-демократов, один от национально-крестьянской и трое — от коммунистической. Перебирая имена, Имре раздумывал об этих людях. Не все ему правилось. Но своего рода союз классов, коалиция партий требовали уступок. На сколько крепок будет этот союз? Ясно, борьба неизбежна. Сейчас они все за демократию. Но за какую? В самом деле, какой будет новая демократия? Будет ли она буржуазной, защищающей главным образом имущие классы? Тогда возврат к старому почти неизбежен. Или она станет истинно народной, чтобы расчистить путь к социализму? Тогда будут оправданы все жертвы, вся борьба. Об этом Имре только что писал в своей газете. Все зависит оттого, какие силы, какие партии и в какой мере внесут свой вклад в дело спасения и возрождения страны.

Как-то меж заседаниями Имре познакомился с уже немолодым журналистом Бенчем. Щуплый, сухой, он был старым волком буржуазной прессы и, видимо, давно усвоил ее нравы. Засунув руки в карманы заметно укороченных брюк, он самодовольно рассуждал о событиях и перспективах. Имре просто удивил пессимизм и голый нигилизм его суждений. Он ни во что не верил — ни в народный фронт, ни в воззвание, ни в правительство. Это же конгломерат, говорил Бенч, все передерутся. Имущие классы ни в чем не уступят низам. В конце концов они приберут власть к рукам и все повернут на старое. За ними опыт, капитал, вся казуистика испытанной дипломатии. Он не скрывал своих одобрений в адрес этих сил. Его отец крупный буржуа. Его магазины по всему Будапешту. Разве он примирится с демократией нищих. Что не говорите, любому человеку дорог каждый свой пенг[15], миллион пенгов еще дороже. Кто не согласится с такой философией? Потом и война еще не кончена. А история любит каверзы.

Имре заспорил. А воля народа, а его гнев! Нет, к старому возврата не будет. Воззвание принято единогласно, и силы левых будут расти не по дням, а по часам. От этого не уйти. Пусть за Дунаем и в столице еще бушует война и свирепствует немецко-салашистский террор, а новая Венгрия уже родилась, и она будет расти и крепнуть.

28 декабря Дебреценское правительство сделало первый решительный шаг — оно объявило войну фашистской Германии. Как и все, Имре настороженно присматривался к действиям правительства. Ему понравилась его программа. Это программа Фронта независимости. С чувством удовлетворения он встретил и объявление войны Германии. Но его удивило, что почему-то не были приняты законы, по которым немедленно формировалась бы новая венгерская демократическая армия. Видно, нужно время, решил про себя Храбец, готовясь к возвращению в Будапешт. Нет, он не мог еще знать, что бывший хортистский генерал, вынужденно порвавший с венгро-фашистами, станет из месяца в месяц саботировать формирование новой армии и ее участие в освободительной войне против гитлеровцев. И жандармский генерал Фараго не захочет организовать снабжение, и жителям венгерских городов придется пережить дни жуткого голода, пока их не спасет советская помощь. Все еще будет — и саботаж, и провокация, и открытая борьба, и все ляжет на плечи народа, пока он не победит окончательно.