Всенощная

В рождественский сочельник полковой священник, отец Алексей, немолодой уже, крупный человек, с окладистой русой бородой и строгими глазами, глядевшими сквозь желтые стекла очков, будто из другого, далекого мира, служил всенощную в уцелевшей церкви разгромленного и сожженного неприятелем села.

Вечер был морозный и снежный. В низенькой, сумрачной церкви было не темнее, чем в поле.

В перебитые окна залетали мягкие, белые хлопья и бесшумно ложились на обнаженные головы и на плечи молящихся, и порывы ветра колебали алые сердечки огней немногих зажженных перед иконами свечей.

Белый пар от дыханья клубился легкими облаками, но настроение у всех было торжественное и умиленно-праздничное.

Истово крестились солдатики широким, крестьянским крестом, кланялись, касаясь лбом обледеневшего влажного пола и каждый вспоминал своих близких, родных и любимых, всех, с кем привык встречать мирный и радостный праздник.

Тихо шевелились губы, но неизвестно, что шептали они, слова ли молитвы, или дорогие имена, глаза прямо и неподвижно смотрели на темные в сумраке образа, но кто знает, не искали ли они в строгих чертах святых ликов сходства с тем, к кому рвалось сердце.

Батюшка служил неторопливо, внимательно и вдумчиво, и привычные, с детства знакомые слова прониклись новым, более глубоким и прекрасным смыслом.

— Слава те, Господи, в храме Божьем честь честью праздник встречаем, — радовались солдаты забывая на час тревоги, опасности и ужасы войны.

Всенощная приближалась к концу, когда случилось то неожиданное, нелепое и страшное, чего люди не могли даже сознать в первую минуту.

Снаружи раздался какой-то, сперва отдаленный, но быстро приближавшийся свист и вой, затем звук, похожий на громовой удар, с купола над алтарем посыпались обломки, щепы досок, целые облака пыли, наполнили священное место.

В первое мгновение все оцепенели.

Первым опомнился полковой командир. С криком — «батюшка, отец Алексей» — он бросился к алтарю, за ним с смутным гулом ужаса и смятения, тесня и толкая друг друга, ринулись вперед все, находившиеся в церкви.

— Храма Божия не щадят, нехристи, прости Господи, — батюшку убили, нечестивые, — в святой то вечер, — вырывались отдельные восклицания.

И вдруг, покрывая другие голоса, раздался спокойный и важный голос человека, только что избежавшего смертельной опасности.

— Не ропщите, братья, и успокойтесь. Возблагодарим Бога за наше спасение и будем продолжать молиться.

В раскрытых царских вратах стоял невредимый отец Алексей, за его спиной все было разбито, разворочено и разрушено.

Шелест облегченного вздоха пронесся по храму; руки, как одна, поднялись для крестного знамения, и все головы склонились дружным и мягким движением, каким клонятся тяжелые колосья созревшего хлеба под ласковым дуновением летнего ветерка.

— Миром Господу помолимся, — возгласил священник, продолжая служение, а с высоты, сквозь разбитую влетевшим снарядом крышу сверкало искрами бесчисленных звезд прекрасное, рождественское небо.