— Ты, я смотрю, свою решил. — Подавленно прижалась спиной к шкафу. Скрестила руки на груди.

Алёна злилась, но злость та была беспомощная и отчаянная. Она не давала сил, чтобы действовать. Она разрушала. От одной мысли, что Шаурин может ей изменить, не просто земля из-под ног уходила, жизнь из рук валилась.

— Два дня у тебя. А я свою решил. — Притянул Лейбу к себе. Она оцепенело поддалась. У нее не было сил сопротивляться. — Потому что ты моя женщина. И я тебя знаю, как себя. — Тронул ее лицо, приподнял за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. — Когда ты в плохом настроении, то красишь губы яркой помадой. Любишь писать от руки, если тебе нужно сосредоточиться. И когда сильно волнуешься, то заикаешься. Я знаю твой менструальный цикл. И лифчик ты не любишь носить, потому что он тебя стесняет. И еще много всякой хрени я про тебя знаю.

— Вот тут ты не угадал, — хмуро проговорила она. — Про лифчик. Я его не ношу исключительно из-за тебя. Потому что тебе нравится моя грудь, и у тебя вечно руки не на месте.

— Еще лучше. — Прижал ее крепче. Мягко погладил по волосам. — Я все про тебя знаю. Я даже знаю, что тебе снится.

— Что? — ошарашенно переспросила она. Колени подогнулись, хорошо, что Ванька крепко ее держал, а то бы рухнула тут же, в гардеробной у шкафа

— Я знаю, что тебе снится, — повторил он. — Ты разговариваешь во сне. Ты не знала? Но я об этом никому не скажу. Даже тебе. Что ты еще собралась думать, моя Мурка? О чем? Два дня у тебя.

— А потом что?

— А потом все.