Вселенские патриархи получили грамоты Алексея Михайловича. Приехать в Москву да еще в столь короткий срок они не могли по причине зависимости от турок. Согласившись друг с другом, они решили написать свое определение («томос») относительно дела Никона. Поскольку устные сообщения царского посла, во многом извратившего суть дела, были признаны недостаточным основанием для суда о патриархе Никоне, вселенские святители написали свои канонические определения безымянно, не упоминая лично Никона, высказав свои суждения о том, как вообще следует поступать, если некий «епископ или патриарх» сделают то или иное. Четыре свитка «томоса» были доставлены в Москву только в мае 1664 года.
Безымянный характер «томоса» вызвал в Москве разочарование. Собор, намеченный на середину 1663 года, все равно не состоялся, и Алексей Михайлович пришел к мысли о необходимости непременного личного прибытия восточных патриархов в Москву. В сентябре 1664 года на Восток отправилось новое посольство с новыми настоятельными приглашениями.
Тем не менее «томос» патриархов интересен и важен, как документ, показывающий их отношение к «делу» Никона с самого начала. В первом же разделе документа утверждалось, что «царь есть верховный владыка в своем царстве и имеет право наказывать всех сопротивляющихся ему своих подданных, хотя бы кто из них занимал самое высшее место в Церкви; в монархии должно быть одно начало царь, а не два, и патриарх в вещах мирских должен покоряться царю наравне с прочими подданными... а в вещах церковных не должен изменять древних уставов и обычаев; если же дерзнет сопротивляться царю или изменять древние уставы, то да будет лишен своего достоинства»197. Но несмотря на эту неясность, общий смысл и дух данного определения вполне понятен. Год спустя константинопольский патриарх Дионисий, подтверждая главы «томоса» в личном письме Алексею Михайловичу, высказался по этому же вопросу гак: «Извещаю твоей пресветлости, что по тем главам ты имеешь власть обладать и патриархом, у вас поставленным, как и всеми синклитиками, ибо в одном самодержавном государстве не должно быть двух начал, но один да будет старейшина»198 (выделено мной. - Авт.). Удивительно только, как греки высочайшим авторитетом утверждали и поддерживали в Русском царстве то, из-за чего они сами потеряли свою монархию! Паисий Лигарид не подвел Алексея Михайловича: вселенские патриархи решали дело заведомо в пользу русского царя.
Только иерусалимский патриарх Нектарий проявил больше подлинной чуткости к России и русской церкви. В марте 1664 года он написал от себя лично особое письмо Алексею Михайловичу, которое было получено в ноябре того же года. Он писал: «Нам кажется, что вы можете покончить дело мирным образом. Пригласите однажды и дважды кир Никона, чтобы он возвратился на свой престол и покажите ему для точного соблюдения статьи нашего соборного свитка... Просим Ваше величество не преклонять слуха к советам людей завистливых, особенно если таковые будут духовного сана». Далее Нектарий писал то, что уже цитировалось выше, - о Русской церкви как Ноевом ковчеге для вселенского православия. «Помыслив о сем, миролюбивийший государь, последуй кротости Давида, восприми ревность по вере православной и постарайся со тщанием вновь возвести законного патриарха вашего на престол его», - призывал иерусалимский патриарх и заканчивал свои увещевания так: «Необходимо одно из двух: или возвратить Никона, или на его место возвести другого; только гораздо лучше возвратить Никона».
Алексей Михайлович ответил Нектарию, что послание его «зело поздно поспе», а затем упрекал патриарха в том, что он заступается за Никона199.
Тем временем в декабре 1664 года начали происходить странные события. 3 декабря, будучи в Звенигороде, Алексей Михайлович с особым вниманием принял архимандрита Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, говоря ему, что не имеет гнева на Никона, и пожаловал Никону невиданно богатую милостыню... 7 декабря царь говорил то же самое А. Ордину-Нащокину и А. Матвееву, прибавив, что он не верит клеветам на Никона, то есть ясно давал понять, что возымел особое расположение к патриарху. С другой стороны, Н. Зюзин стал писать Никону, что царь желает возвращения его к правлению Церковью, так как «досконально узнал», что ссора его с Никоном вдохновляется враждебными иностранными державами, но, боясь своего правительства, не может сам просить Никона вернуться. Поэтому царь будто бы через Нащокина и Матвеева велел сказать Зюзину, чтобы он тайно связался с Никоном и передал ему «царским именем» предложение самому внезапно приехать в Москву и занять свое патриаршее место (вернуться на престол). При этом Зюзин сообщал такие подробности царского разговора с указанными боярами, которые невозможно было выдумать и которые так были характерны для Алексея Михайловича и его приемов дворцовой игры. Истинность дела была засвидетельствована посланцу Никона духовником Зюзина. В последнем письме боярин сообщал подробнейшие «царские» инструкции, как въезжать в Москву ночью под 18 декабря, что отвечать боярам, которых царь «для прилику» «отводя (от себя) подозрение» пришлет к вернувшемуся Никону200. В самой Москве меж тем сторонники патриарха начали готовиться к его торжественной встрече. Кем- то из одаренных людей была написана «Похвала» - возвышенное высокохудожественное слово на возвращение Никона, которое описывалось в точном соответствии с тайными инструкциями Зюзина201. «Похвала» уже получила некоторое распространение в обществе, так что довольно широкий круг лиц находился в полной уверенности, что дело непременно кончится благополучно. Н. Зюзин был солидным государственным мужем, служил на дипломатическом поприще, воеводой городов Путивля и Новгорода. Не поверить ему Никон не мог. Все дело явно выглядело как продуманная затея Алексея Михайловича, возжелавшего примириться с «собинным другом», вернув его к правлению Церковью. И Никон внезапно вернулся. 18 декабря во время второй кафизмы на утрени он вошел в Успенский собор Кремля и стал на патриаршем месте.
Во дворце поднялся настоящий переполох, собрался синклит, архиереи. Послали к Никону. Он ответил, как и было предусмотрено. Враги Никона, особенно Паисий Лигарид, подняли возмущенные крики. Алексей Михайлович выслушал всех и... велел передать патриарху «царский указ немедленно вернуться в свой монастырь»202.
Можно представить состояние патриарха, оказавшегося в таком положении! Он сделался жертвой какого-то гнусного обмана или игрушкой в неумелой интриге.
Никон вышел из храма на Соборную площадь Кремля. Над ним сияло звездами еще совсем ночное небо. На небе красовалась огромная хвостатая комета - знамение бед и несчастий. Садясь в сани, Никон стал отрясать прах от своих ног, читая евангельские слова: «Идеже аще не приемлют вас, исходя из града того, и прах, прилипший к ногам вашим, отрясите во свидетельство на ня». Стрелецкий полковник на лошади весело заметил: «Мы этот прах подметем!» - «Разметет и вас Господь Бог оною Божественную метлою», - проговорил Никон, указывая на комету203. Морозный снег взвизгнул под санями, и тронулись в путь.
На следствии по этому делу Нащокин и Матвеев, конечно, отрицали, что говорили с Зюзиным от царского имени и предлагали патриарху вернуться. Зюзин взял всю вину на себя, сказав, что «своровал» (совершил это политическое преступление), желая восстановить мир в Церкви и обществе. За это правительственный суд приговорил его, разумеется, к смертной казни. Но вдруг по просьбе детей царя казнь заменили ссылкой в Казань на дворянскую службу.
Патриарх мог укорять себя за доверчивость, но он был чист в совести своей, ибо сам не стремился к возвращению на патриаршество. Интрига лишь всколыхнула всегда таившееся в нем чувство любви к Алексею Михайловичу, заставив вновь глубоко поверить в его дружбу, в возможность возрождения прежних отношений. Но если это оказалось обманчивым и друг не нашел в себе силы в решающий момент настоять на принятии искренне вернувшегося Никона или обманывал его умышленно, то это по крайней мере избавляло патриарха от лишних иллюзий. Теперь Никон знал в точности, что главою Церкви его уже не хотят видеть ни за что. Раньше он не отвергал совсем возможности вновь вернуться к правлению, если изменятся духовные воззрения царя. Теперь в этом вопросе возникла определенность. Она была немаловажной в стратегии его дальнейшей борьбы, позволяла сделать некоторые уступки, чтобы привести все к скорейшему и мирному исходу.
В этот же день 18 декабря 1664 года на обратном пути из Москвы Никон спокойно сказал царским послам, что нет нужд звать вселенских патриархов, ибо он, как раньше обещался, так и ныне обещается не возвращаться на патриарший престол, предлагает избрать нового патриарха и просит лишь принять некоторые условия его окончательного отречения. Из них важнейшим было - сохранить в его полном распоряжении три монастыря его строения со всеми приписными обителями и вотчинами. Никон предлагал кончить дело по-домашнему и в принципе соглашался на то, чтобы вопрос о его судьбе и избрании нового патриарха был решен одними русскими архиереями.
13 января 1665 года Никону предложили письменно изложить условия своего окончательного ухода от правления, что он и сделал в тот же день.
Примерно в сентябре 1665 года был созван Собор русских архиереев и духовенства. На нем присутствовали все архипастыри, кроме Сибирского и Архангельского, приславших грамоты с заведомым согласием на все решения Собора204.