Т е т я  Ф е н я. Ты к кому, парень?

А л е к с е й. К Малинину.

Т е т я  Ф е н я. На кухне он. Сейчас явится. (Умело застилает постель и, ожесточенно ткнув кулаком в подушку, вынимает пачку папирос.) Спички есть?

А л е к с е й. Есть.

Т е т я  Ф е н я (закурив). Видал когда-нибудь такое? Комендант общежития собственными руками непрописанному жильцу постель стелет! Видал?

А л е к с е й. Нет.

Т е т я  Ф е н я. И не увидишь! Только у нас такое безобразие может твориться. Ты из татар, что ли?

А л е к с е й. Почему?

Т е т я  Ф е н я. Шапку в помещении не снимаешь.

А л е к с е й (потянулся к кепке, но раздумал). На минуту я. Уйду сейчас.

Т е т я  Ф е н я. Нет уж, сиди. А то мне твой Малинин опять за нечуткое отношение выговаривать будет. На сознательность бьет, а того не понимает, что за казенные вещи я в ответе! Считай, что шестьдесят три рублика из меня вычтут. В новом исчислении.

А л е к с е й. За что?

Т е т я  Ф е н я. Вот за этот комплект. Они ведь что удумали — уголовника к себе в бригаду взять! Я говорю: вроде отошла эта мода с жуликами нянчиться. Смеются: «Парень, мол, симпатичный». Вы, говорю, хоть паспорт у своей симпатии отберите! Обидеть, видишь, боятся! А он ущучит белье и поминай как звали! Может быть такое дело?

А л е к с е й. А чего же? В окно можно передать. На веревке.

Т е т я  Ф е н я. Вот! (Закрывает окно.) И шифоньер у них без запоров. Да он и с замком запросто разберется. Так?

А л е к с е й. Это смотря какая квалификация.

Т е т я  Ф е н я. Да уж, наверно, высшая. Простого они к себе в бригаду не возьмут.

А л е к с е й. Тогда хана! Никакие замки не помогут.

Т е т я  Ф е н я. Вот! А ведь у них вещи хорошие: габардин, «Ударник», часы позолоченные. Потом заахают, да поздно! Так?

А л е к с е й. Пером еще могут пощупать.

Т е т я  Ф е н я. Каким таким пером?

А л е к с е й. Финкой. Или бритвой. Если помешают, конечно.

Т е т я  Ф е н я. Ну, это ты брось! Неужели они такого кровавого бандюгу перевоспитывать возьмутся? Да и не выпустят такого!

А л е к с е й. Всякое бывает.

Т е т я  Ф е н я. Чего же делать?

А л е к с е й. Не знаю. В милицию сообщить.

Т е т я  Ф е н я. Нельзя! Строго-настрого запрещено языком трепать.

А л е к с е й. Тогда плохо ваше дело.

Т е т я  Ф е н я. Вот и я говорю: шестьдесят три рублика как не бывало!

Входит  В а с я с кастрюлей в руках.

В а с я. Про какие рублики речь, тетя Феня?

Т е т я  Ф е н я. Да я уж знаю, про какие! Приятель к тебе пришел. Разговариваем мы с ним.

В а с я (увидев Алексея). Пришел все-таки! Ну, молодчина! Знакомьтесь, тетя Феня, — наш новый жилец.

Т е т я  Ф е н я. Что?!

В а с я. Товарищ, говорю, наш новый. Алексей Лапин. Непонятно?

Т е т я  Ф е н я (пятясь к дверям). Ага… Понятно… Здравствуйте.

А л е к с е й. Здравствуйте.

Т е т я  Ф е н я. Располагайтесь, значит… Будьте как дома… (Смотрит на шкаф, на окно и, махнув рукой, уходит.)

В а с я. Чего это с ней?

А л е к с е й. Не знаю.

В а с я. Ладно! Садись к столу, ужинать будем.

А л е к с е й. Я бы лучше спать…

В а с я. Устал?

А л е к с е й. Весь город пешком исколесил.

В а с я. С оформлением канитель?

А л е к с е й. Да нет… оформился быстро. Так просто ходил.

В а с я. Соскучился?

А л е к с е й. Ага. (Вынимает паспорт и кладет на стол.) Вот. Прописки только нет.

В а с я. А зачем он мне?

А л е к с е й. Мало ли. На всякий случай.

В а с я. Чудак ты! (Листает паспорт.) Новенький. А мне уже менять скоро…

Из паспорта падает фотография. Алексей делает движение к столу, но останавливается.

Это кто же такая?

А л е к с е й. Знакомая. В школе вместе учились.

В а с я. Славная. С ней ходил?

А л е к с е й. Не знает она, что я в городе.

В а с я. Написал бы. Или позвонил.

А л е к с е й. Успеется.

В а с я. Тебе видней. Так не будешь есть? А то давай. Целая кастрюля пельменей!

А л е к с е й. Да нет, спасибо. Я — спать.

В а с я. Ну, тогда раздевайся, ложись. (Принимается за еду.)

Алексей снимает кепку и, проведя ладонью по коротко стриженной голове, смотрит на Василия. Тот сосредоточенно ест. Алексей снимает ботинки, брюки и, оставшись в трусах и верхней рубахе, откидывает одеяло.

Ты что рубаху не снимаешь? Замерзнуть боишься?

А л е к с е й. Да нет. Так просто.

В а с я. Снимай, снимай… Спать приятней, и простыни чище будут.

Алексей нерешительно стоит у кровати, потом, рывком стянув через голову рубаху, поворачивается к Василию. На груди у него татуировка.

Вот оно в чем дело! (Читает.) «Нет счастья на земле…» Где же это тебя так разукрасили?

А л е к с е й. В камере.

В а с я. Ну и как? Есть счастье на земле?

А л е к с е й. Лично я пока не разглядел.

В а с я. Понятно… Ну ладно! Давай спи.

Алексей ложится и поворачивается лицом к стене. Василий включает настольную лампу и, сняв с полки рулон с чертежами, гасит верхний свет. Закрепив на столе чертежи, склоняется над ними, задумчиво ероша волосы. В дверях появляется  З и н а. Молча смотрит на Василия. Потом негромко кашляет.

В а с я (подняв голову). Зин!.. Ну что, отстиралась?

З и н а. Чего тебе чертить? Я домой возьму.

В а с я. Да брать еще нечего. Иди сюда… Видишь, что получается? Металл зря гробим. Кузнецов мы прижали, а они нам чертежи под нос. Мы в конструкторское, там в амбицию…

З и н а. «Мы ценим вашу инициативу, товарищи, но ваше дело — выполнять, а не рассчитывать!»

В а с я. Точно! В общем, надо свою технологию представить. Вот, смотри… Длина, ширина… диаметр…

З и н а. А у тебя глаза разные!

В а с я. Что?

З и н а Один серый, другой зеленый… Как у кошки! Или это от лампы?

В а с я. Погоди… Ты про что?

З и н а. Душно у вас.

В а с я. Разве? (Подходит к ней. После паузы.) Исаакий светится… Видишь?

З и н а. Ага… Ты в отпуск куда поедешь?

В а с я. Не знаю… А что?

З и н а. Так просто… (Тихонько поет.) «Город Николаев, Французский завод»…

В а с я. Не надо, Зин…

З и н а. Петь нельзя?

В а с я. Почему? Пой.

З и н а (увидев Алексея). Ой, а я не видела! Пришел?

В а с я. Да.

З и н а. Симпатичный?

В а с я. Вроде ничего…

З и н а. А ты не боишься с ним в одной комнате спать?

В а с я. А чего бояться?

З и н а. Ну, мало ли!.. (Негромко поет.)

Присев на кровати, задумчиво смотрит на них Алексей.

З а н а в е с.

Уголок цеха. За стеклянным фонарем виден эллинг с подъемными кранами. Чернеет остов танкера, поднятый на деревянную клеть. Основное рабочее место бригады — в просторном цеховом пролете, который угадывается рядом. Здесь работают подсобники: токари, слесари-инструментальщики. На ящике сидит  А л е к с е й  и, промывая детали в баке с керосином, прислушивается к возбужденным голосам в соседнем пролете. Вытирая руки ветошью, входит  К о н с т а н т и н  Т и м о ф е е в и ч  Ш о х и н. Он очень мрачен.

Д я д я  К о с т я. Шабаш! Хватит в керосине плескаться. Слышишь?

А л е к с е й. Не глухой.

Д я д я  К о с т я. Ты чего же станки новые не пошел смотреть?

А л е к с е й. Некогда. Высшую квалификацию осваиваю!

Д я д я  К о с т я. Ишь ты какой подковыристый! Ручки керосином испортить боишься?

А л е к с е й. Не для того мне в колонии разряд присваивали, чтобы над этой лоханью сидеть!

Д я д я  К о с т я. Скажи пожалуйста! Разряд ему присвоили. Четвертый небось?

А л е к с е й. По-старому. Теперь второй.

Д я д я  К о с т я. Написать все можно. Хоть двадцать второй. Перестань, говорю, керосином плескать!

А л е к с е й. Я на стапель схожу.

Д я д я  К о с т я. Медом там, что ли, намазано?

А л е к с е й. Морем пахнет.

Д я д я  К о с т я. Не замечал. И чего вам, молодым, у станка не стоится? За деньгой гонитесь?

А л е к с е й. Деньги дело двадцатое. Мне интересно корабли строить, а не стружку гонять!

Д я д я  К о с т я. Хорош гусь!

А л е к с е й. А что?

Д я д я  К о с т я. Объяснил бы я тебе подробно, да матюгаться неохота. На выгодной работенке хвост веером распускать — дело нехитрое. Ты здесь свою умелость докажи. А то — фрр-трр! Растопырился, как павлин…

А л е к с е й. Да погодите, дядя Костя.

Д я д я  К о с т я. Нечего мне годить! Стапель ему подавай… А здесь кто останется? Мы, старики, на износ работаем. Годок-другой, и проводят с оркестром на пенсию или куда подальше! А вы от станков нос воротите. Гордиться ты должен своей специальностью, а не плевать на нее!

А л е к с е й. Дядя Костя!

Д я д я  К о с т я. Кончен разговор. Иди, дыши… Нюхай море! Только учти, что без нашего брата ни одна коробка со стапеля не сойдет! Понял?

А л е к с е й. А вы не кричите.

Д я д я  К о с т я. Я не на тебя. На себя кричу. (После паузы.) Крышка мне! Запью вмертвую или удавлюсь с тоски.

А л е к с е й. Это почему же?

Д я д я  К о с т я. Новое оборудование привезли. С программным управлением станочки. А мне, брат, с ними не совладать!

А л е к с е й. Кто бы говорил! Вот как про вас в многотиражке пишут: «Ювелир, золотые руки»!

Д я д я  К о с т я. По нынешним временам одних рук мало. Голова требуется… Тьфу ты!

А л е к с е й. Что?

Д я д я  К о с т я. Дверцу захлопнули. Умники! Постановили тумбочки без запоров держать, а замков не вынули. И ключа нет.

А л е к с е й. Ну-ка! (Отстраняет дядю Костю и, подняв с пола кусок проволоки, делает неуловимо точное движение рукой. Дверца распахивается.) Пожалуйста.

Д я д я  К о с т я. Силен!.. Не зря, видать, разряд присвоили.

А л е к с е й. Если бы за это присваивали, я бы на доске Почета висел.

Входит  З и н а. Она в спецовке, мужском берете. В руках рулон чертежей.

З и н а (с пафосом). «Стража подкуплена. Бегите, дель Донго! Я заклинаю вас!»

Д я д я  К о с т я. Это что еще за дин-дон такой?

З и н а. Не дин-дон, а дель Донго! Классиков надо читать!

Д я д я  К о с т я. Больно много их развелось, классиков-то! Я лично одного уважаю: Пешкова Алексея Максимовича. Слыхала про такого?

З и н а. Однобокий у вас кругозор!

Д я д я  К о с т я. Сказанула! Разве может кругозор однобоким быть? Кругом человек смотрит, а не вбок! Повторяешь чужие слова, как попка, а в смысл не вникаешь. Ну, чего глаза вытаращила?

З и н а. На вас хочу походить! (Алексею.) Станочки видел, Фабрицио?