Скала и шторм. Скала и плащ, и шляпа.

Скала и Пушкин. Тот, кто и сейчас,

Закрыв глаза, стоит и видит в сфинксе

Не нашу дичь, не домыслы втупик

Поставленного грека, не загадку,

Но — предка: плоскогубого хамита,

Как оспу перенесшего пески,

Изрытого, как оспою, пустыней,

И больше ничего. — Скала и шторм.

В осатаненьи льющееся пиво

С усов обрывов, мысов, скал и кос,

Мелей и миль, и гул, и полыханье

Окаченной луной, как из лохани,

Пучины. Шум и чад и шторм взасос.

Светло как днем. Их освещает пена.

От этой точки глаз нельзя отвлечь.

Прибой на сфинкса не жалеет свеч

И заменяет свежими мгновенно.

Скала и шторм. Скала и плащ, и шляпа.

На сфинксовых губах — соленый вкус

Небесных звезд. Песок кругом заляпан

Сырыми поцелуями медуз.

Он чешуи не знает на сиренах,

И может ли поверить в рыбий хвост

Тот, кто хоть раз с их чашечек коленных

Пил бившийся, как об лед, отблеск звезд.

Скала и шторм, и скрытый ото всех

Нескромных, самый странный, самый тихий,

Играющий с эпохи Псамметиха

Углами скул пустыни, детский смех.

…………………………………………………

Мысль озарилась убийством.

Мщенье? — Но мщенье — не в счет!

Тень, как навязчивый евнух.

Табор прикрыло плечо.

Яд? — Но по кодексу гневных

Самоубийство — не в счет.

Прянул и пыхнули ноздри.

— Не уходился еще?

Тише, скакун, — заподозрят.

Бегство? — Но бегство — не в счет!

Цыганских красок достигал,

Болел цынгой, и тайн не делал

Из черных дырок тростника

В краю воров и виноделов.

Загаром крылся виноград,

Забором крался конокрад,

Клевали кисти воробьи,

Кивали безрукавки чучел,

Но шорох гроздьев перебив,

Какой-то рокот мер и мучил.

Там мрело море. — Берега

Гремели, осыпался гравий,

— Тошнило гребни изрыгать,

Барашки грязные играли

И шквал за Шабо бушевал

И выворачивал причалы.

В рассоле крепла бичева

И шторма тошнота крепчала.

Раскатывался балкой гул,

Как баней шваркнутая шайка,

Как будто говорил Кагул

В ночах с Очаковскою чайкой.

В степи охладевал закат;

И вслушивался в дрязг уздечек,

В акцент звонков и языка

Мечтательный, как ночь, кузнечик.

И степь порою спрохвала

Волок как цепь, как что-то третье,

Как выпавшие удила,

Стреноженный и сонный ветер.

Истлела тряпок пестрота

И, захладев, как медь безмена,

Завел глаза, чтоб стрекотать,

И засиял, уже безмерный,

Уже, как песнь, безбрежный юг,

Чтоб перед этой песнью дух

Нивесть каких ночей, нивесть

Каких стоянок перевесть.

Мгновенье длился этот миг,

Но он и вечность бы затмил.