А семь партизан продолжали неравный бой. К утру фашисты прижали смельчаков к болоту. Вот убит один, второй, дважды ранен Ваня Синенький. Он свалился в болото, упустил автомат, но у него был еще пистолет. Выстрелами в упор Ваня Синенький успел уложить еще двоих гитлеровцев. Автоматная очередь гитлеровца оборвала жизнь молодого партизана. Только двоим из семи удалось выйти живыми из этого боя. Они и рассказали, как выполнила задание отважная семерка, как погибли Ваня Синенький и его товарищи.

Мы возвращались в штаб объединения. Вместе со мной ехали Михаил Балясов и Федор Монатченков. За поворотом нас остановили разведчики.

— Тут такое дело, что вам ехать нельзя. Дорогу у опушки леса обстреливают, — сказал старший группы Нощенков.

— Ничего, проскочим, — ответил Балясов.

С ним согласились, поехали. Началась поземка, а через час поднялась такая метель, что в двух шагах ничего не было видно, все покрылось молочно-белой пеленой.

Возница, партизан Денис Гаврилович, сказал:

— Плохи наши дела, этот буран до утра не стихнет. В эдакую погоду хозяин из дома собаки не выгонит.

— Денис Гаврилович, тебе пора привыкать. Погода, что ни на есть партизанская! — перебил его Монатченков.

— Так-то оно так. Да вот лошаденки из сил выбились. Хорошо, если на гору вытянут.

— Немного осталось. Мы поможем, если что, — успокоил Монатченков.

Когда поднялись на гору, стало еще холоднее: мороз обжигал лицо, ветер пронизывал до костей… Но вот в небе показались просветы. Это помогло увидеть впереди контуры леса. Всматриваясь вдаль, Балясов первым заметил двоих пешеходов.

— Денис Гаврилович, а ты говорил, что хозяин из дома собаки в эту погоду не выгонит. Смотри-ка!

— Кого ж это несет?

— Нужно догнать, — подсказал я.

Вскоре мы уже отчетливо видели путников: женщину и подростка с котомками за плечами. Шли они, еле передвигая ноги. Вдруг со стороны Брасово фашисты начали артиллерийский обстрел опушки леса. Один из снарядов пролетел над нашими головами и разорвался. Лошади шарахнулись в сторону, провалились по брюхо в снег и застряли. Я видел, как шедшая впереди нас женщина упала. Мы поспешили к ней на помощь. Женщина не была ранена, ее просто сбило с ног взрывной волной. Мы помогли ей встать на ноги.

— Кто вы, откуда? — спрашиваем.

— Иванова Анастасия, иду из Рыльска, — говорит. — Мужа похоронила, умер от голода. Двух взрослых дочек фашисты в Германию угнали, а это мой меньшой — Гришка, глухонемой он. А вы кто будете?

Мы назвали себя и спросили:

— Куда идете?

— В Брянские леса. Сказывают, что фашистов в них нет. Партизаны, бают, там в начальстве, может, они в беде не оставят.

Пока мы говорили с Ивановой, Денис Гаврилович перераспряг лошадей. Мы усадили путников в сани и направили их в партизанский госпиталь, а Денису дали наказ заехать в отряд и сказать, чтоб нам прислали подводу.

Дней семь спустя я узнал у начальника госпиталя Аркадия Давыдовича Эйдлина, что Иванова находится в тяжелом состоянии.

— Дистрофия, туберкулез легких. Просит, чтоб кого-либо из партизанских начальников прислали к ней, хочет что-то сказать.

— А как самочувствие паренька?

— Гришка здоров, землянки убирает, дрова и воду носит. Вдобавок и сапожник. Доктор Консон с ним прекрасно объясняется.

После обеда мы зашли в землянку госпиталя. Иванова лежала в углу на топчане, отгороженная от других больных простыней. В изголовье на корточках сидел Гришка.

— Спасибо, что пришли, — увидя нас, сказала Иванова. — Перед смертью хочу просить вас: не гоните от себя Гришку, не смотрите, что он нем. Смышленый он и послушный. А мне немного осталось… Фашисты угнали дочек, те не вернутся, видно, один Гришка…

Через пять дней не стало Анастасии Ивановой. Ее похоронили в лесу, вместе с двумя павшими в бою партизанами. Долго Гриша оплакивал свою мать, из еловых веток плел венки и носил их на могилу.

Прошло около двух месяцев. Однажды Гриша встретил врача Консона и вместо обычного приветствия промычал, показывая что-то на пальцах.

— Здравствуй, Гриша. Что ты? AI — догадался Консон. — Хочешь фашистов бить? Идем к командирам, попросим.

Начальник оперчекистского отдела Лазунов внимательно выслушал Консона.

— Ну куда же?.. Разве в разведку?

Командир отряда Корнеев согласился.

И Гриша стал разведчиком. Он побывал во многих селах, занятых гитлеровцами. Его трудно было заподозрить в чем-либо: глухонемой, он чинил полицейским и гитлеровцам обувь и делал свое дело.

Нам долго не удавалось подослать разведчика в полицейскую бригаду предателя Каминского. И вот Лазунов остановил свой выбор на Грише.

— Будет сапожничать и наши почтовые ящики обслуживать. Там наша разведчица Анфиса Степановна с ним свяжется и в случае чего поможет.

— Ну что ж, готовьте и посылайте, — согласились мы.

Около недели разведчики готовили Гришу.

Как-то вечером мы с комиссаром зашли в землянку к Грише, спросили:

— Ну, как дела?

Гриша показал на пальцах, что ему надоело сидеть, что он готов идти на задание.

Ночью, в сопровождении разведчика Носова, с котомкой за плечами и сапожной лапой в руке, Гриша отправился в поселок Локоть. Шел не торопясь, покачиваясь из стороны в сторону, изредка поправляя за плечами котомку с сапожным инструментом. В Локте редкие прохожие не обращали внимание на парня с сапожной лапой и котомкой за плечами, было не до него. Но вот из-за дома на улицу вышел мужчина. Поравнявшись с Гришей, он осмотрел его внимательно, замедлил шаг. Гриша свернул за угол, остановился. Это был полицейский: он чуть не наткнулся на Гришу, но тут же отступил и направил на него пистолет.

— Стой! — полицейский дал свисток. Подошли еще двое патрульных.

После обыска и трехчасового ожидания Гришу вызвал к себе зам. начальника полиции Синегуб. Комната, в которой он работал, больше походила на тюремную камеру.

— Ты партизан? Разведчик?

Гриша молчал.

— Как твоя фамилия? Как зовут? Из какой деревни? Отвечай!

В течение двух дней допрашивали Гришу. Его кололи канцелярским шилом, ставили к стенке, стреляли над ухом, не давали есть.

На третий день прибыл врач и дал заключение, что это действительно глухонемой. Вызванный в полицию учитель, умевший объясняться с немыми, помогал на допросе.

Гриша отвечал так, как его научили партизаны. Сказал, что из Рыльска, что отец и мать умерли, сестры уехали в Германию, что он сапожничает. В Локоть пришел к тете Анфисе Степановне…

— Позвать Анфису, — приказал Синегуб, знавший ее, так как квартировал по соседству.

Анфиса Степановна, увидев Гришу, со слезами на глазах обняла мальчика. Гриша тоже заплакал.

— Вот ведь! — буркнул Синегуб и отпустил обоих.

Гриша поселился у Анфисы Степановны и начал принимать обувь в ремонт. Первый заказ был от самого Синегуба — сшить сапоги, и Гриша сшил.

В новых сапогах Синегуб и явился на прием к обер-бургомистру Каминскому. Тот сразу заметил обнову и спросил:

— Где взяли?..

На другой день Гриша обмерил ногу Каминского и получил от него хромовый крой. И пошло… Гриша едва успевал обшивать фашистских прихвостней. Приносили в починку обувь и жители поселка, а вместе с ними проникали разведчики, оставляя нужные сведения для партизан.

Анфиса Степановна получила от Синегуба пропуск для свободного передвижения Гриши по Локотскому округу. Теперь Гриша сапожничал и в прифронтовых селах. Возвращаясь с маршрута, Гриша приносил сало, ветчину, угощал Синегуба, зам. бургомистра Мосина и других полицейских начальников и этим окончательно завоевал доверие.

Передвигаясь по селам, Гриша не только обслуживал наши «почтовые ящики», но и вел наблюдение за передвижением войск. На сапожной дратве он вязал узелки, откладывал в боковой карман гвозди, подсчитывал проходившие танки, поезда. Гриша измерял гусеницы танков дратвой, запоминал изображения и знаки на автомашинах. Взятые из «почтовых ящиков» сообщения он заделывал в подметки и каждую пятницу выходил к нашим разведчикам в условленное место.

В марте 1943 года наш танковый корпус в районе Севска протаранил вражескую линию обороны, но гитлеровцы прислали крупное танковое подразделение и закрыли им брешь. Советские танки оказались отрезанными. Анфиса Степановна послала Гришу сообщить об этом в штаб партизан.

— Километров пятнадцать идти. Лучше всего — поймой Нерусы. Лед на реке взломало, будь осторожным. Оденешь резиновые сапоги…

Гриша отправился в дорогу. Он спешил засветло пройти через Городище в поселок Пчела, откуда в ночь пересечь Нерусу и уйти в Партизанский край. До села Городище Гриша дошел благополучно, но там оказалось много гитлеровцев. Он пошел окраиной. Остальное нам потом рассказали местные жители. Путь Грише преградил фашист с автоматом наготове. Гриша протянул ему пропуск, гитлеровец посмотрел и кивком головы позвал за собой. Не долго думая, Гриша выхватил пистолет и выстрелил в фашиста, затем сбросил с плеч сумку с сапожными инструментами и бросился к реке Нерусе.

Выстрел услышали гитлеровцы и бросились в погоню за Гришей, вдобавок выпустили двух собак. Гриша добежал до берега, сбросил сапоги, вошел в речку и поплыл. Он не предполагал, что ледяная вода может так сковать его движения, лишить сил…

— Плыть, плыть! — приказывает себе мысленно Гриша, но в глазах темнеет. Льдина бьет его в голову острым краем и накрывает…

Гитлеровцы долго стояли на берегу, шарили глазами по каждой льдине, не веря тому, что русский разведчик может утонуть.