1

Дверь в кабинет неожиданно отворилась.

— Можно войти?

Садык поднял голову от бумаг, увидел дядю Акрама и, хромая, пошел навстречу.

— Здравствуйте, дядя! Как ваше здоровье, все ли в порядке на току?

— Слава богу, председатель, земля еще носит…

— Сегодня я собирался к вам в Яккабед. Хорошо, что сами приехали. — Бережно усадив старика, Садык спросил: — Сколько заготовлено зерна, чтобы вывезти?

— Думаю, центнеров десять — двенадцать.

— А как Гаффар?

— Спасибо, здоров. Оставил его там, на току.

Расспрашивая старика о делах, Садык видел — что-то его беспокоит. Обычно невозмутимый, дядя Акрам казался взволнованным, нервно похлопывал себя по сапогу деревянной погонялкой.

— Семью-то успели проведать?

— Нет еще, поспешил прямо сюда, к вам. Хотел скорее рассказать, что со мной приключилось.

— Слушаю вас, дядя.

— Я встретил нашего беглеца…

— Кого?

— Да того самого, блуждающего между двумя мирами Акбара… — с трудом, словно ему было стыдно, произнес дядя Акрам.

— Акбара?! Где?..

— Вчера под вечер спустился я в Санггардак за хворостом. Возвращаюсь обратно с вязанкой — и вдруг слышу конский топот. Оглянулся, смотрю — шагах в ста от меня мчится на коне Акбар, будто нечистая сила преследует его! Уж я кричал, кричал: «Эй, Акбар, стой, остановись!» Но он даже не обернулся.

— И куда он поскакал, в какую сторону?

— В сторону Чиранга… — Дядя Акрам сердито постучал погонялкой по полу. — Я бросил вязанку, побежал за ним. Да разве его догонишь?

С минуту Садык глядел на сухощавого, согнутого годами дядю Акрама, на его потемневшее от солнца и времени лицо, на тощую бородку, на небольшую, с коротким концом, линялую чалму. Потом подошел к столу, взял лист бумаги и написал: «Рахмон, выдайте Акраму его долю».

— Идите к заведующему складом. По распределению вам причитается шесть кило муки и десять кило урюка. Отнесите домой, детям…

— Спасибо, председатель. Но… как быть с Акбаром? Может, в милицию сообщить?

— Не нужно, дядя. Милиции известно, что он скрывается здесь, в горах. Недавно его видели чабаны… Не беспокойтесь, далеко не уйдет. — Садык нахмурил брови. — Вы ведь знаете, мы с Акбаром были когда-то друзьями. Помните, что случилось в Джахоннамо, тогда, в большие морозы? Все мы, — и я, и вы, дядя, простили его в тот раз, понадеялись — поймет, что натворил, человеком станет. Однако вот результат — дезертировал. Ладно, слепой теряет свой посох лишь однажды. Я его простил тогда, но не приведи бог ему встретить меня теперь… — вымолвил Садык с угрозой и закусил губу, недоговорив.

— Что ж, вам виднее. Я только думаю, не случилось бы какой беды. Этот бесчестный, поди, совсем озверел, скитаясь по ущельям, способен на любую подлость.

Дядя Акрам тяжело поднялся.

Но Садык задержал его.

— Когда собираетесь назад?

— Сегодня к вечеру. Гаффар там один.

— Правильно, возвращайтесь скорее. С вашего тока мы должны поднять самое меньшее сорок пять — пятьдесят центнеров. Завтра пришлю вам помощника, пора зерно вывозить.

Дядя Акрам ушел. А Садык все не мог успокоиться…

Года за два перед войной, когда его избрали председателем колхоза, Акбар работал бригадиром. Колхоз сеял хлеб — в основном на богарных землях; кроме того, имел около пятидесяти гектаров садов и немного поливных земель. Собрать хороший урожай было не легко. Земли разбросаны, не хватало волов, упряжи инвентаря… Не хватало тракторов. Год за годом хозяйство все больше утопало в долгах. В то трудное время Садык частенько советовался с Акбаром: они дружили шестнадцать лет, и казалось, на кого еще он мог так положиться.

«Если бы тогда Акбара наказали, может, не дошло бы до такого позора? — думал Садык, рассеянно глядя в окно, на большой хауз во дворе правления колхоза. — Да-а, верно говорят, паршивую овцу нужно вовремя отделить от стада».

…За год до начала войны несколько колхозников из бригады Акбара поднимали зябь в Джахоннамо. Старшим был дядя Акрам. От кишлака путь неблизкий — почти три фарсаха. Поэтому пахари вырыли землянку на краю поля. Они ночевали там, домой приходили редко. Садык выделил им десять колхозных волов, да еще у них было два своих осла.

Погода стояла теплая, приближавшаяся весна начала рассеивать холодное дыхание зимы. Дядя Акрам уверял Садыка, что если погода установится, то с пахотой управятся дней за десять — двенадцать. Однако не прошло и недели, как из района сообщили, что назавтра ожидается буран. На всех дальних участках, где шла пахота, для людей и скота были укрытия. А вот в Джахоннамо — нет. Нужно было как можно скорее вернуть пахарей в кишлак.

Садык разыскал Акбара и распорядился:

— Сейчас же отправляйся в Джахоннамо. К утру люди и скот должны быть в кишлаке, Упряжь и инвентарь оставьте в землянке.

Акбар обещал сразу же отправиться в дорогу, а Садык пошел в правление и до позднего вечера занимался делами.

Наутро небо заволокли тучи, резко похолодало. После полудня налетел буран. Ледяной ветер выл на улицах кишлака, кружил, вздымал сухой снег, обжигал лицо, залеплял глаза.

Садык на рассвете уехал в район. В кишлак он вернулся к вечеру и, зайдя на скотный двор, увидел там только четырех лошадей, которых обычно запрягали в арбу. Старый конюх подсыпал им в торбы корм. Волов не было.

— Разве Акбар не пригнал волов? — удивился Садык.

Конюх пожал плечами.

Садык стоял у скотного двора и смотрел на дорогу. Он чувствовал, как руки и ноги постепенно немеют от холода. Такой злой непогоды по весне не случалось уже много лет. Почему Акбар до сих пор не вернулся? Если выехал вчера вечером, то где же люди, где волы, где он сам, наконец? Неужели случилось несчастье?

Вскочив в седло, Садык направился вверх по улице. Снегу наносило все больше, окна домов тускло светили сквозь белую завесу, на улице ни души, все попрятались…

Садык остановил коня возле дома за высоким глинобитным дувалом, рукояткой плетки толкнул створку ворот. Заперты. Постучал — никого… Несколько раз громко позвал Акбара, но голос едва прорывался сквозь завывания ветра. Привстав на седле, Садык с трудом перелез через дувал. Под айваном дрожала от холода собака. Раза два тявкнув, она тут же затихла. В доме светилось окно. Садык остановился возле айвана и опять громко позвал друга. Открылась дверь, и на пороге показалась Холбиби, жена Акбара. Позабыв поздороваться, Садык спросил:

— Акбар не вернулся?

— Нет, брат. Сердце мое будто раздирают волки. Как он там, в этом аду?

— Когда уехал?

— Сегодня утром.

— Как сегодня?!

— Да, сегодня…

— Видно, бог решил покарать нас!

Резко повернувшись, Садык выбежал со двора, вскочил на коня и хлестнул его плеткой. Заржав от неожиданного удара, конь поднялся на дыбы, потом рванулся вперед. Садык направил его в сторону высокого холма, за которым лежала степь Джахоннамо. Непрерывно подгоняя коня плеткой, он мчался по заснеженной дороге. Ветер свистел в ушах. Казалось, еще немного, и добрый конь вырвет его из объятий этой жестокой пурги.

Но за холмом начиналась степь. Здесь ветер неистовствовал еще пуще. Конь сразу замедлил бег. Белая мгла, ни луны, ни огонька. Страшно одному в поле в такое время. Сейчас единственная надежда Садыка — конь, вот уже два года ходивший под ним и знавший все здешние дороги и тропинки. Вперед, скорее вперед… Только бы добраться до Джахоннамо! Что с людьми? Как они там, неужели замерзают? Или, не дай бог, двинулись в дорогу и буран захватил их в пути?

Садык все торопил коня. Теперь он гнал напрямую через степь. Ветер задувал в рукава и за ворот, холодными иголками покалывал тело. Садык пожалел, что не заехал домой предупредить жену и одеться потеплее. Она наверняка будет беспокоиться. Эх, Акбар, Акбар! Ведь как доверял ему! Конечно, каждый может ошибиться, не зря же говорят: «Человек вскормлен сырым молоком». Если бы дано было знать наперед…

Конь неожиданно споткнулся. Садык вылетел из седла и покатился по снегу. Конь заржал, сразу поднялся, покосился на сугроб и снова заржал. Поднялся и Садык, отряхнул с одежды снег, вытер мокрое лицо и подошел к сугробу. Под слоем снега лежал окоченевший труп осла, а рядом торчала нога человека. Садыку сделалось жарко. Но он тут же взял себя в руки, опустился на колени и осторожно откопал человека. Несчастный! Заблудиться в такую недобрую ночь… и невдалеке от кишлака!

Человек лежал, прижавшись к животному, — видно, старался отогреться, спастись. Однако погибли оба.

Садык перевернул замерзшего на спину, чтобы разглядеть его лицо. Но это ему не удалось. Кто же? Свой? Чужой? Может, один из пахарей? А-а, какое это имеет теперь значение!

Он приподнял мертвого, подтащил его к коню, осторожно, с трудом положил поперек седла, лицом вниз. И все это время боялся, что обледенелое тело выскользнет из рук, что он не удержит его и, не дай бог, уронит на землю. Потом Садык привязал тело к седлу, взял коня под уздцы и пошел рядом.

Он шел совершенно опустошенный. Все чувства его как бы притупились. Вперед, скорее вперед!

Медленно и тяжело, наклонив голову, шагал Садык против ветра. Снег доходил уже до колен. Ветер завывал, как стая голодных волков, швырял в лицо снег, продувал до самых костей. Он думал о пахарях, оставшихся в поле, и сердце его сжималось от недобрых предчувствий.

В ту ночь Садыка спас конь. Он все-таки вывел его к людям. Уже под утро, совершенно обессилев, падая и вновь поднимаясь, Садык добрался до Джахоннамо — с холма увидел наконец тусклый огонек. Минут через десять он уже был в землянке. Люди жгли корни бурьяна и полыни. Едкий дым заполнял сырую землянку. Вокруг этого жалкого подобия костра, завернувшись в халаты, накрывшись мешками, натянув меховые шапки, дремали четыре человека. В углу на охапке старой соломы спал еще один — в шубе.

Опираясь плечом о мерзлую стенку землянки, Садык с минуту молча стоял у входа. Потом закашлялся от горького дыма. Один из спавших зашевелился, открыл глаза и, заметив его, сбросил мешок.