На полпути к геологии

У трюмного люка, не обращая на окружающих никакого внимания, сидят на чемоданах несколько мужиков и пьют водку. Один из них, в распахнутом пальто, из-под которого видна его голая волосатая грудь, меланхолически играет на балалайке "Барыню". Молодой парень с побагровевшим от напряжения лицом, совершенно пьяный, орет под этот аккомпанемент:

— Брр-родяга Байкал перее-ехал...

Другие пассажиры, инстинктивно втягивая голову в плечи, жмутся по уголкам и испуганно посматривают вверх, на качающуюся над ними сетку с грузом. Баржа то поднимается выше верхней палубы теплохода, то вдруг проваливается куда-то глубоко вниз. Скрежещут кранцы. Парень в бушлате, управляющий стрелой, выжидает, соразмеряя колебания теплохода, баржи и самой сетки, и вдруг, когда сетка повисла как раз над головами пассажиров, неожиданно нажимает на рычаг. Майна! Сетка стремительно падает вниз, но баржа в это время делает скачок вверх и куда-то вбок, и сетка плюхается всей тяжестью прямо на единственное свободное место между детской коляской и мужиками с балалайкой.

— Вот это да! Здорово! - восхищенно выдыхает Женька и с уважением оглядывается на парня в бушлате.

— Да ну, ерунда. Ты бы посмотрел, как мы в шторм селедку на плавбазу сдавали. Вот там действительно было дело, - как будто невзначай роняет Серега, а сам потихоньку косится на стоящую рядом девушку - слышит ли?

— Это когда ты на "Секстане" плавал? - спрашивает Стасик.

— Заткнись, салага, плавает знаешь что? - В словах Стасика Сереге почудился какой-то подвох, ведь "Секстан" - это учебное судно, и никакую селедку ни на какую плавбазу оно никогда не сдавало. А на других судах Серега еще не плавал. - А ну мотай отсюда. - Элегантное движение в стиле не то каратэ, не то джиу-джитсу, и Стасик всеми лопатками лежит на палубе.

— Чего ты лезешь, тебя же никто не трогает. - Он осмеливается на самую минимальную дозу протеста, но Серега как будто только этого и ждал.

— Я кому сказал?

Бунт подавлен окончательно. Серега, глядя на девушку немного извиняющимся взглядом, возвращается на свое место у борта.

Мы наблюдаем эту сцену с верхней палубы. Ничего особенного, сотрудники отряда срабатываются друг с другом. Находят точки соприкосновения.

Итак, что мы имеем?

Серега. Явный лидер в любой компании ровесников. Красавец, из тех, о ком говорят - писаный. Грубое, как топором вырубленное лицо - и нежный пушок на каменных скулах. Могучий разворот плеч, гордая, мужественная осанка - и длинные-длинные девичьи ресницы. Волнистые белокурые волосы, мечта кинозвезды - и томный (или просто ленивый?) устало-презрительный взгляд цыганских глаз: "Ах, как вы все мне надоели..." Тонкие пальцы пианиста, абсолютный слух. Играет на любых инструментах. Может, и это на что-нибудь сгодится?

В себе уверен. Пользуется почтением со стороны коллектива. Руководить умеет и любит. А работать? В наших отношениях с ребятами многое будет определять именно он. Воздействовать на молодежь придется через него. Так что же, он у нас на должности субподрядчика? Посмотрим, посмотрим...

Отношение к жизни... А действительно, какое у него отношение к жизни? Что есть благо, что цель, а что - средство? Как понимать его "два года - и поп"? Хоронили бабушку. Была старуха набожная, в завещании написала, чтобы обязательно отпевали ее с попом. Пришел вполне современный молодой человек, почти Серегин ровесник. Молодежь быстро находит общий язык. Оказалось, не двоешник какой-нибудь, которому в мирской жизни ничего, кроме ПТУ, не светило, школу окончил с золотой медалью. И пошел не на мехмат, не в мед и не в пед, даже не в торговый. Почему, объяснил вполне доступно. Два года - и поп. А с каким настроением рассказывал все это Серега? Непонятно, непонятно...

Женька. Этот, наоборот, весь какой-то кругом несерьезный. Чубчик у Женьки такого оттенка, что спрячься он в спелую рожь - никто не найдет. И глаза, как два василька, тоже не выдадут. Глаза у Женьки бездонной голубизны, не замутненной ни сомнениями, ни колебаниями. Носик как у новорожденного, жизнерадостный, караул кричит. Ткни циркулем, проведи вокруг пошире - получится точная Женькина физиономия, только уши будут торчать немножко. Женька был рационалистом и всегда тонко чувствовал край, потому и не падал.

Длинный и скромный - две самых ярких черты Стасика. Высокий и широкоплечий, если смотреть спереди, но... Женька мгновенно уловил несоответствие в облике друга и вынес безжалостный и точный приговор: "Парень в двух измерениях!" Еще одна заметная деталь во внешности Стасика - нос. Большой и, наверно, непосильно тяжелый для слишком тонкой Стасиковой шеи, он постоянно был опущен вниз, тянул за собой голову и плечи, отчего вся его нескладная фигура навевала уныние. От одного взгляда Стасика прокисало молоко.

Такие вот они были разные, наши флибустьеры и авантюристы.

...К поселку подошли поздно вечером. Высадились. На берегу стояли какие-то бочки, трактора, сарайчики, вытащенные на песок катера, под ногами валялись кирпичи, доски, мотки проволоки. Весь песок пропитан мазутом. Кое-как в темноте нашли место для палаток.

Коля, ни слова не говоря, взваливает на себя самый тяжелый тюк. У него такая привычка. Командовать он не любит, просто сам начинает работать, а другие... Ну чего там объяснять, и так понятно: круглое - кати, квадратное - тащи. А приказывать - значит, совершать насилие над личностью. А может, человеку не нравится это занятие? А может, он сочтет эту работу унизительной? Не будет ли это демонстрацией неравноправия, если начальник будет командовать, а рабочий - работать? Вдохновим массы собственным примером!

В конце концов все перетащено и сложено, и Коля по-прежнему молча начинает перекладывать всю кучу, вытаскивать с самого ее низа вьюки с палатками, спальными мешками, ящики с продуктами.

Кое-как поставили палатки. Одну оттяжку привязали за кнехт вытащенного на берег катера, другую - за какую-то груду металлолома, третью - вообще черт знает за что, как потом оказалось - за тракторные сани. И утром нас из-за этого разбудил тракторист: "Эй, ребята, отшвартуйтесь, мне на работу ехать надо!" С грехом пополам расположились. Но вот как быть с ужином - не разводить же костер прямо на территории рыбокомбината.

— Это мы в один момент. Если женский пол здесь водится, поварих мы найдем, - вызвался Серега.

— Стасик, пошли! - Серега не любил в одиночку работать на публику. Ему обязательно нужен был хоть кто-нибудь. Чтобы оттеняли.

Через полчаса они вернулись.

— Ну, я же говорил. Женька, тащи кастрюлю, крупу, чайник. Печка там уже вовсю раскочегарена.

Когда наконец ужин был готов, вместе с ребятами пришла и девушка. В темноте нельзя было разглядеть ее лица, но голос ее, низкий, грудной, сразу вызывал расположение.

— Кашу Галка варила, если что не так, меня не бейте, - заявил Серега.

— Это что, значит, меня, что ли, бить? Вместо спа-сиба-то! - бойко отпарировала Галка.

Хотя все были очень голодны, каши в кастрюле осталось больше половины. Потом долго пили совсем уже холодный чай.

— Ладно, ребята, я пойду, вам уже спать пора. Кто меня проводит?

Конечно, это право принадлежало Сереге. Уходя, он подмигнул Стасику:

— Мой спальный мешок можете не распаковывать, раньше утра меня не ждите.

— Да ладно, иди, - буркнул Стасик. Однако Серега вернулся очень скоро.

— Ты чего же так быстро? - ехидно спросил Женька. - А мы и места тебе в палатке не оставили.

— А ну ее... - Серега пнул какой-то подвернувшийся под ноги мешок и произнес несколько слов, трудно переводимых на иностранные языки, отчего они по всем материкам и морям обросли многочисленными акцентами, не потеряв, однако, своего приблизительного первоначального звучания.

Серега был настоящий артист по части идиоматических выражений, но сейчас в его голосе сквозила такая естественность и задушевность, что об игре не могло быть и речи.

...На следующее утро Галка пришла сама.

— Ну что, мальчишки, пошли к нам на кухню, а то вы опять голодные будете сидеть? Кто у вас за повара-то сегодня? Может, ты, кавалер? - так весело бросила она Сереге, что он сразу понял - ему великодушно разрешается не краснеть и предлагается полный и безоблачный мир.

Галка стала приходить каждый день. Забегала и утром, а вечером после работы все время сидела с парнями в палатке. Она не была красивой. Можно было даже подумать, что собственный внешний вид ее нисколько не интересует, но высокая грудь всегда так рельефно выделялась у нее под любой кофточкой, а красивые коленочки так вызывающе невинно торчали из-под коротенькой юбки, что поневоле в этом приходилось усомниться. И еще она была хороша своей непосредственностью, тем, что все время оставалась самой собой. И она это знала и потому еще играла немножко саму себя, и все вместе получалось очень мило.

С ребятами она держалась просто и свободно. В палатке с Галкиным приходом всегда становилось очень весело, но очень тесно. Голые Галкины колени почему-то всегда оказывались перед носом Стасика, и он краснел и бледнел, и косил по сторонам - не подумал бы кто, что он заглядывает ей под юбку, и испуганно жался в сторону, боясь прикоснуться, - не подумала бы она, что это он нарочно. А коленки безжалостно продолжали теснить его все дальше и дальше, до тех пор, пока он, забившись в угол, как испуганный мышонок, не начинал бросать умоляющие взгляды на ничего не подозревавшую Галку.

Но только подразнив Стасика вдоволь, коленки безо всякого Галкиного ведома меняли гнев на милость и давали ему небольшую передышку. А сама Галка в это время задирала Серегу и Женьку. Женька был горазд потрепаться, но она легко вгоняла его в краску, лишь только неловко повернувшись и нечаянно коснувшись его грудью.