Сказка о принце самозванце

Александрии жил портной, у которого работало много народу. Один из его рабочих, Лабакан, был странный человек. Он не ленился и хорошо знал свое дело; но иногда он работал, по целым часам не поднимая головы, а в другой раз сидел молча в раздумье, будто не видя и не понимая, что кругом него делается. Товарищи его над ним смеялись, дразнили, говорили, что Лабакан занят важными государственными вопросами, что он решает судьбы мира. «Не на своем ты месте, Лабакан, — сказал ему однажды хозяин его, — тебе бы быть царем, какой ты портной!» — «Да мне давно это казалось и я очень рад, что и вы того же мнения», — отвечал тот.

Однажды был проездом в Александрии Селим, брат султана; ему понадобилось переделать свое праздничное платье и он послал его к портному. Работа досталась Лабакану; когда же рабочий день кончился и хозяин с прочими мастеровыми ушли, то Лабакан отправился в комнату, где было повешено царское платье. Он долго стоял и любовался им: шитый золотом атлас и бархат так и блестели. Наконец Лабакан не вытерпел примерить его. «Правду говорят, что я не портной, я рожден быть принцем, и в самом деле чем я не принц, чем я хуже других принцев?» Уверив себя в том, что он действительно не признанный принц, он решился покинуть город, где его не ценят и не знают и считают простым чернорабочим. Взяв с собою все свое имущество, он в царском платье ночью, тайком, вышел из городских ворот.

Куда ни появлялся новый принц — везде на него смотрели с удивлением и недоумением: его важная осанка, задумчивое лицо и великолепное платье — плохо вязались со способом его путешествия: он всюду ходил пешком. Когда его спрашивали, почему он ходит пешком, то он отвечал, что на это у него есть свои причины.

Наконец, заметя, что это всех поражает, он решился купить лошадь, смирную клячу, которая как нельзя лучше шла если не к сану его, то к его нравственным качествам.

Однажды, едучи шаг за шагом на своей Марве, как он назвал лошадь, — он повстречался с каким-то всадникам, который просил позволения пристать к нему, так как он охотнее ездит в товариществе. Вскоре у них завязался разговор, и новый спутник Лабакана назвал себя Омаром, племянником Эльфи-бея, бассы каирского, и сказал, что едет по поручению умершего бассы. Лабакан не был так разговорчив; он тонким образом дал понять своему спутнику, что он человек важного происхождения и ездит чисто для своего удовольствия.

Путники скоро сошлись и стали откровенно говорить между собою. Лабакан желал узнать с каким поручением ехал Омар.

— Я с ранних лет воспитывался у дяди моего Эльфи-бея в Каире. Родителей своих я не знал. Будучи смертельно ранен, басса бежал от напавших на него врагов; я следовал за ним. Тут он мне открыл тайну моего рождения: он сказал, что я не племянник его, а только воспитанник, что я сын владетельного принца, который отдал меня ему на воспитание вследствие предсказания, что до моего совершеннолетия при дворе отца моего мне грозит опасность. Он мне не назвал по имени моего отца, но строго приказал выполнить его повеление, а именно когда мне исполнится двадцать два года, то на четвертый день следующего месяца быть у известного столба Эль-Серуя, куда на восток от Александрии четыре дня пути.

Там сказал он, будут ждать меня люди, которым я должен вручить кинжал, полученный от него, и сказать им: «Я тот самый, кого вы ищете». Если они мне ответят: «Слава Пророку, сохранившему тебя», — то я могу за ними без робости идти, они приведут меня к отцу.

Наш мастеровой был очень поражен таким рассказом. Ему даже стало завидно: «почему же он царский сын, а не я?» — подумал он. «Чем я хуже его?» — и он оглядел сверху донизу спутника своего и, не смотря на все его преимущества перед Лабаканом, — последнему в самообольщении своем казалось, что сам отец принц обрадуется ему даже более чем сыну своему.

Мысли эти занимали Лабакана весь день; он лег с ними спать и с ними же проснулся на следующее утро. Омар спокойно спал. «Он спит, ему снится счастие и радость», — подумал Лабакан, и ужасная мысль запала ему в голову: убить Омара, отнять кинжал его и вместо него явиться принцем самозванцем на указанное место.

Но на такое злодеяние он был не способен, убить человека он не мог; он отнял у сонного кинжал, оседлал его ретивого коня и ускакал, прежде чем тот проснулся.

Это был первый день месяца рамазана; ему было еще четыре дня срока, хотя доехать до столба Эль-Серуя можно было и в два. Но он спешил, боясь как бы не нагнал его настоящий принц.

На следующий день под вечер Лабакан увидел условный столб; он стоял на небольшом холме среди необозримой пустыни. У Лабакана забилось сердце: ему было и жутко и радостно; хоть он и был в себе уверен, а все-таки ему становилось подчас страшно, сумеет ли оно так искусно прикинуться, чтобы ему поверили?

Переночевав в пустыне, он на другое утро издали завидел какое-то шествие. Народу было много, верблюды, лошади, все было пышно и торжественно. Лабакан понял, что это шли его встречать. Весело ему стало, а между тем совесть его не была покойна. Он успокаивал себя тем, что вернуться было уже поздно, что он слишком далеко зашел. «Не ударим лицом в грязь, ободрял он себя, — не плоше других сумеем быть королевским сыном».

Шествие остановилось на ночлег невдалеке от него. Дождавшись утра, он весело вскочил на лошадь и во весь дух поскакал к холму. Доехав туда, он слез, выдернул заветный кинжал и пошел пешком. У подножья высокого столба стоял рослый и величавый старик и с ним еще шесть человек. Он был в золотом кафтане, подпоясан белою шалью, на голове белая же чалма, украшенная дорогими каменьями.

Лабакан подошел к нему, и с низким поклоном, вручая ему кинжал, проговорил условные слова:

— Я тот самый, кого вы ищете.

— Слава Пророку, сохранившему тебя, — отвечал ему старик со слезами радости, — обними же отца своего, дорогой сын мой Омар!

Портной был очень растроган такою речью и бросился в объятия принца.

Но непродолжительна была его радость. Выйдя из объятий старца, он увидел подъезжавшего к ним всадника, который погонял и шпорил лошадь изо всех сил; но она не прибавляла шагу. Лабакан узнал свою Марву и настоящего принца Омара. Но он не унывал и решил упорно отстаивать свою ложь.

Верховой издали махал руками; подъехав к холму он слез.

— Стойте, стойте! Остановитесь! — кричал он. — Я Омар, я, а не он! Этот негодяй обманывает вас!

Все стояли в удивлении, не понимая, что это означало.

— Отец и покровитель мой, — начал Лабакан, стараясь казаться спокойным, — не смущайтесь его речами, это помешанный портной: он мне сам говорил, что он портной родом из Александрии и что зовут его Лабаканом.

Это взбесило принца. Не помня себя от злости, он было бросился на Лабакана, но окружающие остановили его.

— Ты прав, что он помешан, — сказал старый принц, — свяжите его и усадите на верблюда, — продолжал он, обращаясь к своим слугам — посмотрим быть может, он у нас и оправится.

Принц не выдержал и заплакал.

— Я уверен, что вы мой отец. Умоляю вас именем покойной матери моей, выслушайте меня!

Но старый принц его более не слушал; взяв Лабакана под руку, он сошел с ним с холма. Внизу их ожидали лошади, оседланные, разукрашенные и накрытые богатыми попонами. Все уселись и торжественное шествие двинулось в обратный путь. Несчастного принца посадили связанного на верблюда и двое конных ехали по сторонам.

Владетельный князь был Сауд, султан Вехабитов. Он долго был бездетен, когда же наконец у него родился сын, то ему предсказали, что сыну грозит опасность до двадцать второго года жизни его и что его вытеснит враг. По этому султан решился отдать его другу своему Эльфи. Все это рассказывал теперь отец своему мнимому сыну, на которого не мог налюбоваться и нарадоваться.

Когда же султан въехал в свои владения, то радостным встречам не было конца.

Везде ждал его народ, дома все были увешаны коврами, выстроены ворота украшенные цветами и зеленью, раздавались крики: «Да здравствует Омар!» А несчастный принц, к которому это относилось, сидел связанный и никто не смотрел на него, а если кто и взглядывал, то любопытствовал узнать кто этот пленник, и провожатые отвечали: «Помешанный портной».

Наконец торжественный поезд въехал в столицу. Тут встреча была еще великолепнее чем где либо. Пожилая и почтенная султанша ожидала их в приемной зале. На полу был разостлан прекрасный ковер, стены завешены светлоголубою шелковою тканью; подобранная в зубцы золотыми шнурками и кистями — она разливалась серебристым блеском.

К прибытию гостей уже стемнело и залу осветили разноцветными фонарями. Было светло как днем; но всего лучше осветили и убрали место, где сидела сама султанша. Ее трон, золотой с аметистами, стоял на возвышении. Четыре знатных эмира держали над ней красный шелковый балдахин, а шейх мединский обмахивал ее опахалом.

Так ждала султанша своего супруга и сына, которого не видала с самого рождения, но ей казалось, что она знает его в лицо и что отличит из целой толпы, потому что Пророк показывал ей его во сне. Заслышался гул, раздавались звуки труб и литавр, доносились крики, конский топот, все ближе и ближе, наконец послышались шаги, отворилась дверь — и султан под руку с сыном прошли по зале мимо рядов слуг своих, павших ниц перед ним. Подойдя к трону, он сказал:

— Я привел к тебе того, по ком тосковало твое сердце.

Но султанша перебила его:

— Нет, нет, это не он, не сын мой! — вскричала она, — он не такой, я видела его во сне. Мне сам пророк его показал!

В это время в комнату вбежал Омар; вырвавшись от сторожей своих, он бросился в ноги к матери:

— Я умру здесь, — кричал он, — вели меня зарезать, жестокий отец, но живым я не уйду отсюда.

Придворные смутились, все бросились к нему, сторожа подоспели и уже готовились схватить; но султанша, в изумлении и молча смотревшая на все это, вдруг вскочила с трона: