Салтан Алгуй успокоился. Сражение приобретало привычное для него обличье. Воины уже стояли сомкнутыми рядами — локоть к локтю, стремя к стремени.

Одного не предусмотрел Алгуй: того, что в лесу над обрывом, за спиной его войска, притаилась пешая владимирская рать. Когда русская конница устремилась в атаку, над головами ордынцев затрещали кусты, и вместе с лавинами сухого желтого песка по обрыву покатились владимирские ратники с копьями и топорами в руках.

Заметались ордынские всадники, избиваемые со всех сторон. Перемешались казавшиеся несокрушимыми десятки и сотни. Попадали в траву разноцветные флажки тысячников.

За считанные минуты тумены Алгуя превратились в беспорядочную, отчаянно вопящую толпу, в которой каждый думал только о собственном спасении.

Еще отбивались, взмахивая кривыми саблями, отдельные кучки ордынских всадников, но дух войска был уже сломлен. Алгуй понял это и, бросив своих гибнувших воинов, с нукерами личной охраны устремился на прорыв.

Падали на землю удальцы-нукеры, прикрывавшие бегство своего господина. Вместо павших в сечу кидались другие и тоже погибали под копытами русской конницы, оплачивая кровью каждую сажень пути.

Светлая гладь Оки, за которой чудилось спасение, приближалась.

Русские воеводы видели бегство ордынского предводителя, но помешать не могли. Слишком далеко стояли от этого места русские запасные дружины.

С последней горсткой нукеров Алгуй вырвался на берег и бросился в воду. Быстрое течение Оки закружило всадников. Они начали тонуть, захлебываясь в водоворотах. Однако арабский скакун, гордость ханской конюшни, перенес салтана Алгуя через реку.

Алгуй выехал на пологий правый берег, погрозил кулаком в сторону русского войска и неторопливой трусцой двинулся к недалекому лесу. «Как побитый волк…» — подумал великий князь Дмитрий Александрович, провожая глазами незадачливого ханского сына.

А тем временем русские дружинники и пешие ополченцы добивали у обрыва остатки ордынского войска. Ордынцы погибали молча, обреченно. Жестокий не верит в возможность милосердия…

Победа далась малой кровью. На каждого убитого русского ратника приходилось по пять и более ордынцев. А сколько было перебито потом ордынских всадников из летучих загонов, отправившихся за добычей, и пересчитать невозможно. Ордынцев убивали дружины, выезжавшие из городов и перегородившие дороги; спасавшихся поодиночке добивали на лесных тропах мужики из деревень, звероловы и бортники, купцы и странники-богомольцы. Казалось, сама земля поднялась на насильников, и не было им спасения нигде!

Князь Довмонт не участвовал в этом славном сражении. Другое дело было у него — оборонять псковские и новгородские рубежи. Но может, потому и решился великий князь Дмитрий вывести все свои полки против ордынцев, что не опасался тогда немецких рыцарей?

А потом, во время Дюденевой рати,[71] Довмонт Псковский оказался единственным князем, который осмелился дать приют Дмитрию Александровичу в своем городе и тем спас его от мести ордынцев…