Изменить стиль страницы
****

Раньше всех проспался Меньшиков, оно и понятно, быть постоянно при царе не честь, а большая забота. Думаю, Александр Данилович по своему обыкновению жульничал в употреблении спиртного, это другим нельзя было 'откосить', а тот, кто контролем занимается выше условностей, даже придуманных царем для исполнения всеми без исключения. Естественно, вообще отказаться от употребления хмельного у него вряд ли получалось, но судя по тому, что для правки здоровья ему хватило пол кружки легкого вина, пил он совсем немного. Это я уже потом слышал от прислуги в доме. Чего его вдруг потащило на задний двор? В общем, едва успел вовремя слинять с его пути, отпрыгнул к поленнице, и стал придирчиво выбирать поленья. Ага, а Меньшиков не просто так сюда заявился, ищет чего-то и, кажется знаю, чего он здесь потерял. Спросит или не спросит? Не спросил, просто потоптался и, посопев, отправился назад. Ну а мне тоже пора — знание сила. Незнание тоже сила, но грубая. В отличии от своих соседок, Катерина тоже проснулась с раннего утра, поэтому царапаться под дверью не пришлось, выскочила при первом тихом стуке.

— А, это ты, — улыбнулась она, — Патрику нужно чего?

— Не, Гордон не скоро еще проспится, — хмыкнул в ответ, — и подозреваю, с вами он еще дня три не сможет расплатиться. Я спросить хочу, чем вчера все закончилось, тебя же не сразу отпустили.

— Ага, — кивнула Катерина, — все спрашивали кто я, да откуда, будто генерал им не все рассказал. Про тебя тоже разговор вели, мол, из далекой Сибири ты. А правда, что ты немощен был и даже говорить не мог.

— Правда, — пожимаю плечами, — а что в этом интересного?

— Да так, — снова улыбается девушка, — не бывает такого, чтобы человек без ума вновь ум обрел.

— А! Так ты про это? — настает моя очередь лыбиться, — так оно и в самом деле не бывает, я ведь как был дураком, так и остался, только опыт приобрел.

Катерина заразительно смеется, но вдруг на лице появляется озабоченность:

— Слушай, а я тоже тебя спросить хочу, а кто такой этот Петр Михайлов?

Оба-на! Это что же, Петр решил таким образом позабавиться?

— Э… Даже не знаю, как тебе сказать. — Стушевался я. — А к чему ты спрашиваешь?

Ба! Вот это да, покраснела! Неужто на царя запала, глупенькая. Хотя… Ну-ка, ну-ка.

— Погоди, а чем вчера разговор закончился? Не говорили о том, что стоит заняться твоей судьбой?

— Говорили, — кивает Катерина, — генерал сказал, что может подумать о моем будущем.

— И?

— Не знаю, отпустили меня. Так ты знаешь кто такой этот Петр?

— Петр Михайлов? — Вздохнул я. — Тут одним словом не скажешь. Ответь мне сначала на один вопрос, а ты царя когда-нибудь видела?

— Царя? — Катерина картинно подняла в небо глаза, показывая непонятливость собеседника. — Да где ж я его могла видеть?

— А вчера?

— Так не приехал он.

— М-да… Ладно, не буду тебя мучить, но если спросят о том, кто тебе глаза открыл, говори — сама догадалась.

— Ну?

— Вот тебе и ну. Когда великое посольство отправилось по заморским странам, царь Петр Алексеевич поехал вперед, а чтобы никто его не узнал, велел называть себя Петром Михайловым. Конечно, никого он не обманул, все правители об этом знали, но делали вид что верят.

— Так это и был царь? — По-моему, я впервые за все время увидел вселенское горе на красивом личике Катерины.

— Он и есть. Надоедает ему иногда чинопочитание, вот он и развлекается таким образом. На ассамблеях всех заставляет себя гером Питером звать, чтобы не привечали особо.

— Ну, да. — Встрепенулась девушка. — Все его так и звали, 'гер Питер'.

— Эх, не думал я, что это так рано произойдет. Но произошло, а раз так, то мне надо будет тебе много чего рассказать, так что пошли в беседку, стоя такое тебе слышать противопоказано.

Следующие часа три я старательно, по пунктам, впихивал в эту ветреную красивую голову весь расклад внутриполитической жизни Руси. Глаза девушки с каждым часом становились все круглее и круглее, как бы не настала пора озаботиться ее душевным здоровьем.

— И ты продолжаешь всех уверять, что остался дураком?

— Тссс. — Зашипел я. — Если хочешь жить долго и счастливо, никогда и никому, даже во сне, не рассказывай о том, что сейчас услышала. Помни, правит тот, кто знает, а кто не знает вечно бредет в потемках туда, куда его ведут.

— А она красивая?

— Кто? — Не понял я.

— Эта Анна Монс?

И чего я здесь столько времени распинался?

— Причем здесь Анна? Это первое настоящее увлечение Петра, и он будет помнить об этом долго, но разлад в их отношениях неизбежен. Ты только помни, что все мужи по природе своей козлы. Э… Нет, последнее зря сказал, это не слушай…, но помни.

Ну, вот. Вроде улыбка снова тронула ее лицо.

Поговорить дальше нам не дали — сказали, девушку хозяин зовет, а мне еще так много хотелось ей сказать, но и так хорошо. Если все пойдет, как мне думается, то можно надеяться на взаимные чувства Катерины и Петра, сироты друг к другу тянутся, а тогда не будет на Руси Марты Скавронской, и Меньшиков по большей части обломится, то дорогого стоит.

Не прошло и часа, как меня тоже выдернули в хозяйский дом.

Петр сидел за столом, пил вино из золоченой кружки и слушал болтовню Франца Лефорта. Стоило мне зайти, как Франц кивком обратил внимание царя на меня.

— Это тебя Васькой-дураком кличут? — Спросил Петр, внимательно рассматривая, представшее перед ним седьмое чудо света.

— Васькой кличут, Государь, — отвечаю я, кланяясь, — а дураком уж год как не зовут.

— Что так? Поумнел?

— Нет, Государь, опыта набрался.

— Видел я умом небогатых, — улыбнулся Петр, — но чтобы дурак умным стал…, не слышал еще о таком. А вот сейчас и проверим.

Молчу, а то скажешь чего, а он с похмелья…

— Говорят, твой отчим железный завод под иркутским острогом поставил. Что рассказать об этом можешь?

Ну, раз спрашивают, подробно отвечаю что и как.

— Так выходит, что всю медь, какую добыли, в монастырь сдаете, а отчима тогда интерес какой?

Опять рассказываю, в чем именно состоит наш интерес.

— Этот? — Петр кивает на самовар, который стоит на приставном столике у стены.

— Он самый, Государь.

— А ежели не самовары, а пушки твой отчим делать сможет?

— Нет, — мотаю головой, — всей той меди, что выделали, едва на пять пушек может хватить, негде руду добывать. Вот если бы из чугуна лить.

— Из чугуна, пушки плохие выходят, — тут же возразил Петр, — рвет их часто порохом, да и недолго служат они.

— Смею думать, что недолго служат, от того, что их порохом при выстреле разъедает, а если сплав подобрать, то каверн меньше станет.

— Хм… — Петр отставил кружку и повернулся к Гордону, — отрок-то зело разумен, не верю я, что он дураком был.

— Так и я не верю, но Ромодановский его не просто так с края земли приказал сюда доставить. — Отпасовал претензию Патрик. — А что разумен, так ты сам имел возможность до того убедиться, он с комедиантами пьесу разучивал.

— Хорошая пьеса, — хохотнул царь, и посмотрел на Лефорта, — ты вели, чтобы привезли записи аглицкие, будет чем людей иногда потешить.

— Так чего же мне с тобой делать? — Вновь ко мне повернулся Петр.

— Зачем со мной, что-то делать, — вскидываю голову, — домой поеду, там меня родные дожидаются, мать, сестры, да и отчиму я нужен.

— В Сибири-то? — Не выдержав, воскликнул Меньшиков и быстро перекрестился.

— Что ж ты так обратно стремишься? — Удивился царь. — Или там тебе лучше живется? Подумай, раз такой разумный то и учиться тебя послать можно, зело хорошо дела за морями поставлены.

Нет, нет, и еще раз нет. С этой неудобной темы надо соскальзывать, учиться за морями на корабельщика? Да не у его к лешему, будешь потом всю жизнь на службе государевой впахивать, в этом веке и в следующем флот будет лихорадить, то будут деньги на строительство, то не будут. Ну на кой мне это. Мелко.

— Хорошо поставлены, — согласился я, — но мал я еще, дозволь государь сначала в Иркутске дело с отчимом поставить, придумки есть, а потом и об учебе можно будет думать.

— Ишь ты, — ухмыльнулся Петр, — смотри, как отбояривается, шельмец. Может его в дипломаты определить?

— А если он такой умный, мин херц, — встрял Меньшиков, — то пускай со своим отчимом на пробу пушки из чугуна отольет, десятка два стволов.

Все за столом заулыбались, они думают, что для далекой сибирской глуши двадцать пушек неподъемная величина.

— Два десятка? — В задумчивости тереблю чуб. — Не, два десятка не получится, работников на такое не хватит. Где мы столько людей на завод наберем, и так почти все у нас работают. Да и защита нужна, пока еле теплимся никому до нас дела нет, а как развернемся, отберут завод, за здорово живешь. Да еще в яму посадят, чтобы не жаловался.

За столом рассмеялись:

— Смотри, как далеко смотрит, — высказал мнение всех Лефорт, — а зачем тогда дело ставишь, если отобрать могут?

— Так дело по разному можно ставить, — рассуждаю нарочито серьезно, — если пушкам заниматься, то все заводу принадлежать должно, а если другими делами, утварью, к примеру, то мастерам помогаем работы на откуп взять. Там завод отбирать бесполезно, всех в яму не спихнешь. А спихнешь, то и нет завода.

Петр после моих слов помрачнел:

— Кабы не малые года отведал бы плетей тот час, у завода один хозяин быть должен, все остальное блажь, делу вредная. А потому, отпишу я воеводе иркутскому грамоту, где права отчима твоего на завод креплены будут, но за это к концу следующего года пусть везет шесть пушек из чугуна на пробу. И людишек скоро подкинем, — царь зло усмехнулся, — ныне многие в Сибири жить пожелают.

Фух. Хорошо, что хорошо кончается. За малым плетей не отведал, это же надо самодержцу о защите производства от рейдерского захвата хвастаться. Вот сколько я уже времени здесь нахожусь, а все впросак попадаю. Но в целом получил от встречи с Петром плюшек немеряно: можно спокойно ехать домой, подорожная будет; индульгенцию на завод по приказу царя отпишут, теперь мне сам черт не брат; ну и госзаказ, считай начало становления ВПК в далекой сибирской глуши. УррААА! А еще Гордон деньжат обещал подкинуть, ну это еще надо посмотреть не настолько адмирал богат, чтобы сирот деньгами снабжать, наверняка целую кучу условий выставит. Насчет Катерины я оказался прав, Петр на нее глаз положил, да и она на него похоже тоже, и самое обнадеживающие в том, что форсировать отношения по каким-то причинам царь не стал. Вполне вероятно, что пока он еще не хочет окончательно рвать с Монс, потому просил Гордона присмотреть за понравившейся ему девушкой.