Наконец первый дощаник подсвеченный факелами вырвался из за сопки на прямую реку.

— Так это что получается, — ворчал Алексашка, — наши решили воеводу побить и деньгу отобрать?

— Да, так и получается, — подтвердил Остап, — то-то наши старшины всю прошлую неделю шептались меж собой.

Между тем в поле зрения стали появляться и другие дощаники, и через некоторое время центральная часть русла реки заполнилась светом факелов. Эпическое зрелище для этих времен, и что самое странное, дощаников было значительно больше, чем планировалось изначально. Видимо казаки организовались сразу в две конкурирующие группы и, пока дичь не достигнута, эти группы действовали как одно целое. Интересно, а как они потом собираются добычу делить?

— Подмогнем? — Повернулся Степан к своим товарищам.

Блин, человек совсем с головой не дружит, вот еще авантюрист на мою голову. Как он помогать собрался? Под дощаник воеводы мою лодчонку кинет, так тот свое массой ее на куски разорвет и не почувствует. Слава Богу нашелся среди них один разумный, и это как ни странно оказался Алексашка Кривой:

— Не, пока сидим и не суетимся, — заявил он, — на стремнине в такой кутерьме нас и воеводские раздавят и свои не пожалеют.

Но тут произошло то, чего я совсем не ожидал, на первом дощанике в одно мгновение факелы полетели в воду и он просто исчез в темноте. Исчез для всех, но не для меня, а я видел, как он стал прижиматься в сторону нашего островка. Хм, кто-то решил схитрить и под прикрытием темноты зайти за наш островок. Как интересно, кто же это такой хитрый? Но казаков-то не обманешь, они обязательно разгадают такой маневр и протоку проверят.

Ой мля, я аж подпрыгнул, у нас же лодка прямо на воде, прятать надо, хотя бы в кусты затащить.

— Точно сюда дощаник идет? — Уточнил Степан.

— Точно, точно, — подтвердил я, — давайте сначала мешки на берег, потом лодку затащим.

— Мешки точно на берег надо, — отозвался казак, — а лодку пока погодим.

Что? Нет. Эти идиоты все-таки решили принять участие в общем веселье.

Естественно никто мои мешки никуда не затаскивал, их просто впопыхах сбросили на берег и один даже частично оказался в воде.

— Дядька Аким, — у меня глаза на лоб полезли, — ты-то куда?

Да что же это делается, золотая лихорадка что ли, даже мирный Аким решил не отставать от служивых, те-то молчат, еще пара рук на веслах им лишним не будет, а этот на что надеется? Вот что блеск серебра с людьми делает. И самое интересное, что Аким сам по себе не жаден до чужих денег, но общий настрой сбил и его с праведного пути. Да хрен с ними, я им что, пастух? Взрослые же люди, сами за свои действия должны отвечать, а вот если с нашей лодкой чего случится, мало им не покажется. Так и остался я один на берегу островка со своей глиной. Посмотрел вслед казакам, которые в темноте пытались завести лодку под свисающие ветки кустов, чтобы сесть в засаду и принялся затаскивать мешки выше на берег, а то глина размокнет, потом измажет все как белой краской.

Дальше наступило время веселья, сначала-то засадники хотели выскочить вслед за беглецом, и повиснуть у того на хвосте, благо стон гребцов позволял хорошо ориентироваться на слух, но только они пару раз плеснули веслами как в их сторону сразу свистнули стрелы. Тут Степану даже командовать не пришлось, его товарищи все поняли правильно и дружно дали задний ход. Ага, кусается? А щитов у них нет, прикрыться нечем, любая стрела фатальна. Надеюсь, теперь они хоть что-нибудь поняли? Нет, в головах у них по-прежнему ум не ночевал, казаки пережили всплеск адреналина и стали опять выводить лодку на глубокую воду.

А это что? Мой слух уловил странный всплеск со стороны большого дощаника и тут же второй более слабый следом, но чуть в стороне. Наверное, это беглецы сбрасывают лишний балласт. А чего раньше не сбрасывали? Как я и предполагал, преследующие воеводу казаки несколько позже двумя дощаниками прошли протоку, зорко оглядывая берега. К этому времени мне удалось затащить мешки за кусты, не так чтобы хорошо замаскировал, но хрен там чего разглядишь при свете факелов. Спустя полчаса вся эта свора скрылась за следующим поворотом реки, оставив ощущение закончившегося карнавала.

Ну и ладно, пойду-ка я спать завалюсь, мне теперь долго на этом острове как Робинзону Крузо торчать.

Утром разжёг костер, сварил каши и перебрал брошенные вещи — вдогон казаки умудрились отправиться налегке, хорошо если их запал иссякнет в первые сутки, а то вниз по течению они успеют далеко отойти, а вот обратно, против течения им придется долго выгребать. День выдался теплый, поскучав немного в тени кустов, решил закинуть перемет, хоть ухи потом сварю, размотал снасть, привязал небольшой камень и закинул в протоку.

Стоп! Что-то не так, возникло ощущения, что я это уже недавно делал. Сначала выкинул эти мысли из головы, но потом они бесцеремонно вернулись обратно. Да что за ерунда, и я стал буквально по секундам отматывать события назад. Вот оно, всплеск со стороны убегающего дощаника, нет, не тот первый довольно-таки хорошо различимый всплеск, а второй гораздо более тихий. Я быстро выбрал перемет и снова кинул его в воду. Точно, вот почему он мне показался знаком, если просто бросить камень, то звук один, а если бросить камень привязанный, то звук немного отличается, он как бы размазывается за счет дополнительного всплеска падающей вслед за камнем веревки. Тогда получается, что с дощаника сбросили в воду что-то тяжелое, а следом метнули веревку с камнем. Зачем? А затем, что кто-то решил спрятать в реке что-то, а привязанную веревку с камнем метнули в сторону от груза, чтобы потом при поиске подцепить ее багром.

Мдя, багра у меня нет, кошки тоже нет, а вода в Ангаре холодная. Интересно, насколько здесь глубоко?

Глубину определил быстро, это оказалось довольно-таки просто — веревка, камень и ствол тонкой березки метра три высотой. Закидываем камень в протоку, поднимаем другой конец веревки с помощью шеста повыше и по тому, где веревка соприкасается с водой, можно судить о глубине. Ну, что же, протока неглубокая, около двух метров, но мне от этого не легче, просто нырнув, веревку не разглядишь, надо попытаться ее чем-нибудь подцепить. А чем, как говорил ранее никаких крюков у меня нет. Блин, ну до чего же я тупой, раздвоенный у самой земли ствол ивняка для моей задумки подошел идеально, одну ветку срубил чуть выше раздвоения, а другую только очистил от мелких веточек. Потом был заплыв да не один раз только в третьем купании зацепил веревку. Груз оказался очень тяжелым, чуть пупок не надорвал, вытаскивая его на относительно мелкое место.

Вот оно — дураку счастье, теперь все сомнения развеяны, Васька определенно баловень судьбы. Не я, мне в жизни никогда не везло, и если могла случиться хоть какая-нибудь неприятность, она обязательно со мной происходила. Тут же все с точностью до наоборот — на берегу лежала седельная сумка, набитая под завязку серебром — часть уворованной казны.

Говорят, блеск серебра завораживает, ничего подобного, я вообще не увидел никакого блеска, ну серебро, ну метал, но не блестит. И когда глядел на него, мне вовсе не виделись 'пальмы, девушки, голубые экспрессы, синее море, белый пароход'. Во-первых: белых пароходов и голубых экспрессов, еще не существует в природе; а во-вторых: то не богатство, то большая проблема. Как там острили в наше время: 'Проблема не в деньгах, а в их отсутствии', так вот в их присутствии тоже есть немалая проблема. Не то общество, скрыть здесь ничего не возможно, легализовать тоже проблема немалая. И что теперь, обратно в реку? 'Бороться, искать, найти и перепрятать'? Вспомнился монолог папаши Элизы Дуллитл из фильма 'Моя прекрасная леди' где он сокрушался, что из-за письма доктора стал богат, и теперь не может от этого богатства отказаться.

Мои авантюристы вернулись к концу третьего дня, уставшие, провонявшие потом и голодные. Не то, что ерничать, даже расспрашивать не стал, только кивнул в сторону котелка с ухой и сказал, что через часик еще каши сварю. Умяли и то, и другое, и потребовали еще. А вот шиша им, не хватало потом через каждую версту остановки делать, ведь пронесет, если с голодухи до отвала нажраться.

В Вознесенский добрались через два дня, сдал Федору образцы глины на пробу и уже через час запрягал Лиску, дабы привезти домой два мешка с моими образцами.

Там же, на пристани, досрочно рассчитался с Алексашкой и Остапом:

— Сговаривались на срок в две седмицы, а получилось, как получилось, поэтому не обессудьте казаки, сами так порешили, вот по пять копеек и на том все.

Степану предъявлять претензий не стал, просто молча ушел, не маленький, разберется что к чему, а вот с Акимом уже отчим побеседовал. Нет, лучше бы я сам с ним поговорил, Асата даром, что мелкий, но зело злой мужик в нравоучениях. За сырьем для стекла отправился уже с другой командой, хотя Степан накануне сам заявился к кузнецу и повинился — есть совесть у человека. Почему не стал говорить со мной? Так, не смотря на то, что сговаривался с пацаном, казак не считал возможным решать с ним серьезные вопросы, вот такие сейчас выверты сознания у людей.

Отказываться от услуг Степана мне было вовсе не с руки, нельзя сейчас без силовой поддержки, да и рекламная акция, будь она не ладна, ведь это переход совсем в иной статус. Даже эта неделя многое изменила в нашем околотке, уже мало кто позволял себе без всякого уважения крикнуть мне: 'Васька, подь сюды!', все знали, что у этого Васьки и казаки в найме, и старец с монастыря в случае чего просто так сироту обижать не позволит.

Кузнец не стал в разговоре с казаком вплести кружева из слов, а прямо выговорил служаке, что если нанялся, должен свою ответственность перед нанимателем понимать, а то стоило поманить, даже не блеском серебра, а только слухом, так сразу все свои обязательства забыл. Учудил бы такое на службе в своем десятке, плетьми бы не отделался. Вроде задумался служивый, надеюсь впрок пошло.