Как бы в ответ на его слова по воротам поползла затейливая вязь "Здесь живёт непорядочный человек". Парни разразились гоготом и пошли прочь от особняка.

*

Ольга Евгеньевна, мать Женьки, выросла в детском доме. Ей позволили окончить школу, уж очень хвалили девочку учителя, хотя и понимали, что детдомовке дальше не выучиться. Ольга получила направление на хлебозавод, устроилась подсобной рабочей. Государство должно было обеспечивать детдомовцев жильём, вот и ей дали комнату в двухкомнатной коммунальной квартире. В квартире жило двое мужчин, одному 40 лет, другому 70. Старик-пенсионер однажды просто не проснулся, и его тихонько похоронили за счёт соцзащиты. Когда Оля узнала, что ей дают комнату в квартире, где живёт одинокий мужчина, она в панике побежала к своей бывшей воспитательнице. Та её сочувственно выслушала и посоветовала:

— Бери комнату, Оля, тут уж из двух зол нужно выбирать меньшее. Откажешься — поселят в общежитии, и на своё жильё можешь больше не рассчитывать. Да и в общежитии защиты от мужиков нет. Пусть уж лучше один будет, чем много.

Оля поплакала и вселилась в свою новую комнату. Вскоре случилось то, чего она так опасалась — Пётр Головачёв вломился ночью в её комнату, сорвав с двери защёлку. Как потом узнала Оля от соседки, комнату ей выделили с подачи любовницы Петра, которая работала в администрации. Пётр тянул с женитьбой, поэтому Нелли решила подселить к нему детдомовку, рассчитав, что Пётр не устоит перед искушением. А потом можно его и пошантажировать. Оля ведь была несовершеннолетняя, так что Петру грозил бы немалый срок. Но планы Нелли не осуществились. Через два месяца, когда Оля вышла из туалета после очередного приступа рвоты, Пётр хмуро сказал ей:

— Возьми справку в поликлинике, что беременна, я договорюсь в ЗАГСе, распишут быстро. Только сразу предупреждаю, из меня муж никудышный, я часто уезжаю, подолгу в городе не живу. Если что, квартиру и фамилию тебе и ребёнку оставлю. Особенно на меня не рассчитывай, выбивайся сама.

После регистрации Пётр действительно быстро уехал. Появился снова перед родами. Из роддома Ольгу с ребёнком забирали Пётр и соседка, тётя Нюра Стрельцова. Как поняла Оля из рассказов соседки, её покойный муж и Пётр Головачёв занимались каким-то подпольным бизнесом, который, естественно, не афишировали. Муж тёти Нюры по неосторожности ("из жадности" — откровенно говорила тётя Нюра) бросился вместе с цыганами грабить покинутые дома чернобыльцев, от чего и поплатился жизнью. "Твой-то мудрее оказался", — сказала как-то тётя Нюра. — "Не поехал с моим. А мой сгорел буквально в несколько дней". Когда Ольга после роддома вошла в свою комнатку, она ахнула от неожиданности. Вместо раскладушки, на которой она спала (комнату она получила без мебели), у стены стояла деревянная кровать с новеньким постельным бельём и красивым пушистым пледом. Рядом — кроватка для ребёнка и пеленальный столик с набором пелёнок и прочих, необходимых для младенца, мелочей. Кроме того, из мебели добавился шифоньер, комод, у кровати — торшер с жёлтым абажуром, который давал мягкий приглушённый свет.

— Спасибо большое, — с благодарностью обернулась Ольга к вошедшему следом за ней мужу.

— Не за что, — скупо улыбнулся Пётр, — это всё Нюра выбирала, её благодари. Клади сына в кроватку, ложись сама отдыхать, только дай мне сначала документы, я ребёнка сам зарегистрирую. Как его назвать-то хочешь?

— Женя — робко сказала Оля.

— Евгений, "благородный" значит, — непонятно заметил Пётр. — Ну конечно, не Сидором же его называть, чего мальчишке жизнь портить.

Ольга вспомнила, что мужа зовут Пётр Сидорович. Это она узнала, когда они регистрировались. Тётя Нюра звала его по имени, а Ольга никак, только "Вы", когда надо было к нему обратиться.

Когда Пётр вернулся из загса и передал ей свидетельство о рождении сына, он ещё позвал её на кухню и показал на ящик в серванте:

— Здесь лежат деньги, это вам на жизнь. Я буду добавлять, когда дома, и присылать с надёжными людьми тебе или Анне. А она будет отдавать тебе. Расходуй, не экономь, особенно на еде или на вещах для ребёнка.

Первые два года, пока Женька был маленький, эти деньги помогли Оле в самое трудное время. И тёте Нюре она будет всю жизнь благодарна за поддержку и помощь. Тётя Нюра никогда не отказывалась посидеть с ребёнком, если Оле надо было отлучиться. В начале 90-х появилось очень много всяких курсов, и Оля, по совету тёти Нюры, поступила на курсы бухгалтеров, которые окончила очень успешно. Она устроилась на работу во вновь созданную фирму Аполлона Сакелиди, где и работала всё это время. Чувствовала она себя всё время неважно, здоровье не радовало с самого детства, были проблемы с сердцем, так что сил хватало только на работу и дом.

Последний раз она видела Петра Головачёва в 1993 году, когда началась приватизация жилья. Он приехал ненадолго, Женька даже не успел к нему привыкнуть, звал "дядя". Пётр оформил приватизацию квартиры на двоих, на Олю и сына. И больше в городе не появлялся. Когда Женька пошёл в школу, в августе Оле передали пакет с надписью "на школу". В пакете был 1 000 000 рублей (на старые деньги). В 1998 году, когда Женьке исполнилось 10 лет, к ним как-то зашёл мрачный мужчина. Только увидев его, Оля поняла, что произошло что-то очень плохое. Догадка подтвердилась, незнакомец передал ей пакет и сказал:

— Наследство привёз, больше от Петра ничего не будет. Погиб он, а как погиб — лучше не спрашивайте. Да, и деньги лучше в банк не кладите, налоговая "унюхает" — покоя не будет. Теперь точно выживайте сами. Расписку мне только напишите, что наследство получили, корешам покажу.

Отказавшись от угощения, мужчина распрощался. Когда он уже стоял в прихожей, Оля спросила:

— Извините, что спрашиваю. Вы ведь могли наследство и не привозить, я бы про него ничего и не узнала. Почему?

Мужчина хмуро улыбнулся:

— У нас почти у всех есть семьи. И мы должны быть уверены, если что с нами случится, семья получит нашу долю.

В пакете было 100 000 новых рублей.

Вся жизнь Ольги была заключена в сыне. Женька был ей и сыном, и другом, и главой семьи чуть ли не с самого детства.

*

В понедельник бригада была в полном составе. Отдыхавшие в воскресенье Миша и Раймонд смущённо улыбались на подшучивания друзей — они ездили в станицу к Мишиным родственникам на "смотрины". Мишина тётка пригласила племянника с другом на свои именины, а оказалось, что деревенские девчата упросили её пригласить племянника, познакомить. Но смотрины не удались.

— Да ну их, — отмахнулся Раймонд. — Говорят, что в деревне девушки скромные. Ага, от их скромных высказываний уши вянут. Не поеду я туда больше, не рассчитывай на меня, Мишка.

— Думаешь, я поеду? — отозвался Миша, заканчивая переодеваться в рабочий комбинезон. — Я матери так и сказал, пусть сама к своей сестре ездит, а меня там больше не увидят.

Ребята работали увлечённо, качественно и быстро. Когда Слава позвал всех на обед, молчаливый Андрей, самый высокий и тощий в бригаде, обратился к Женьке.

— Слушай, мы в души людям не лезем, но кое-что друг о друге знаем, что сами хотим рассказать. А про тебя вообще ничего не известно кроме эпизода с "дядей Серёжей".

— Вот гад, — пробормотал невысокий плотный Сергей, — опозорил моё имя. Между прочим, где ты так классно работать научился, Женька?

— В штрафбате, — ответил Женька. — Попал в хорошую часть, мы генералам квартиры и особняки отделывали, вот и научился. Два года отработал.

— Расскажешь о себе? — спросил Слава.

— Расскажу, — пожал плечами Женька. — Живём с мамой в двухкомнатной квартире, отец уехал ещё до моего рождения, правда, не хочу хаять, помогал. Когда мне 10 лет стукнуло, сообщили о его смерти. Мама работает бухгалтером у одного хмыря-частника за грошовую зарплату. Я после школы в колледж поступил, через год в армию взяли, оттуда в штрафбат на три года. Выпустили на год условно-досрочно, учитывая примерное поведение и болезнь мамы. Её мои мытарства подкосили. Она у меня детдомовская, здоровьем не блещет, вот сердечко и прихватывает.

— А за что штрафбат? — снова спросил Слава.

— После учебки в такую часть попал, где деды народ калечили только так. А мне нельзя было поддаваться, у мамы, кроме меня, никого нет, я ей обещал живой вернуться. Так что, когда ко мне подступили, я за автомат схватился. Автомат-то заряженный, выпустили меня из казармы, я и рванул в военную прокуратуру. Ну, а мне за применение оружия — три года штрафбата.

— Так ты что, стрелял? — спросил Миша.

— Нет, конечно, — ответил Женька, — только пригрозил. И этого хватило. Если бы стрелял, дали бы больше. Это меня заместитель командира полка устроил в такой штрафбат. Он вообще ходатайствовал, чтобы меня не наказывали, а навели порядок в части. Но его не послушали.

11 марта 2008 года, вторник.

Во вторник, Марат с Олегом пришли в агентство к 9.30. Олег сразу скрылся в своём кабинете, который ему сделали рядом с кабинетом Марата. Михаил Игнатьевич уже передал ему копии дел на всех воспитанников детдома, теперь Олег готовил для всех именные браслеты. Воспитанников было больше трёхсот, Олег рассчитывал подготовить для всех браслеты-обереги к концу месяца.

Марат вопросительно посмотрел на Светланку, которая с хихиканьем что-то набирала на клавиатуре.

— Эй, секретарь, — окликнул он её, — ты чем это занимаешься?

— Воспитанием бытовых воров, — важно сообщила девушка. И снова хихикнула. — Приходила пенсионерка, — пояснила она, — подруга моей первой клиентки. Помнишь, босс, я ей подъезд от курильщиков чистила?

— Помню, — подтвердил Марат. — А подруге что от нас понадобилось?

— А у этой клиентки с почтового ящика замок украли, — доложила Светланка. — В милицию с этим не пойдёшь, хотя она и подозревает, кто это мог сделать. Десять лет в этом доме живёт, ничего подобного не случалось, а недавно появился новый жилец, и вот, пожалуйста. Но она не просила вернуть замок, она с другим вопросом пришла.