На следующий день я встретил Э. Межелайтиса на главной улице села. Он рассказал, что в одном уцелевшем доме, где несколько дней тому назад размещался штаб гитлеровцев, он обнаружил немало интересных документов изменников Родины — власовцев, и среди них различную литературу на литовском языке. Эдуардас предположил, что здесь находился вооруженный отряд литовских буржуазных националистов — пособников гитлеровских оккупантов.
Во время нашей беседы фашисты начали обстреливать село из орудий. Мы укрылись в ближайшем овраге, и там пришлось довольно долго отлеживаться. Снаряды один за другим рвались в ближней лощине, — видимо, гитлеровцы заподозрили, что в ней замаскирована наша боевая техника. Ночью противник повторил артиллерийский налет на село Никольское.
3 августа командный пункт дивизии переехал в деревню Плоты. Здесь гитлеровцы оставили нам очень неприятные сюрпризы — мины замедленного действия. Ночью три такие мины взорвались почти одновременно. Саперы вновь со всей тщательностью проверили дома и хозяйственные постройки.
4 августа наши части дружно форсировали Оку и завязали бой за старинный русский город Кромы — центр района того же наименования. Командный пункт дивизии расположился в Новоивановске — населенном пункте на берегу красавицы Оки. Назавтра с молниеносной быстротой облетела все части дивизии долгожданная весть — освобожден город Орел!!!
С огромным волнением слушали мы по радио вечером первый салют в честь славных освободителей Орла и Белгорода в столице нашей Родины Москве — 12 артиллерийскими залпами из 120 орудий.
Каждый из нас ощутил тогда свою личную причастность к этому всенародному празднику.
В тот же день полкам дивизии были торжественно вручены красные Боевые Знамена, которые предстояло победоносно пронести до победы!
И снова вместе с частями идем мы на запад, очередная остановка в деревне Приволье. Кругом — удивительная красота: зелень садов, густых кустарников, березовых рощ удивительно гармонировала с золотистыми полями пшеницы. Сидел я на околице, любовался красотой природы, и на душе стало теплее. Но война ни на минуту не позволяла забывать о себе. Посыльный передал письмо от отца, в котором он писал: «22 июля соседи услышали передачу по радио: привет от удостоившегося правительственной награды Яцовского Александра. Полагаю, что это привет именно от нашего Сани, не от однофамильца. Он по радио просит родных и знакомых писать ему».
Я был в недоумении, прочитав эти строчки. «Неужели брат? Но почему он нас разыскивает через радио?..»
Не раздумывая сел и написал письмо в Москву, на Центральное радио, и попросил подтвердить, действительно ли было такое сообщение?
На следующий день части дивизии освободили северную часть города Кромы и выбили гитлеровцев из села Апалково. Командный пункт перемещается в деревню Новый Хутор.
Опять колесим по пыльным проселочным дорогам, по сторонам поникшие несжатые поля пшеницы, искалеченная немецкая боевая техника.
Наступление продолжается, и через несколько часов снова приходится менять командный пункт.
12 августа новое место КП дивизий — деревня Троицкое. Тем временем наши полки освободили деревню Хмелевая и крупный населенный пункт — районный центр Сосково. В бою за деревню Хмелевая в цепи атакующих находился и оперуполномоченный отдела по обслуживанию 249-го стрелкового полка старший лейтенант Юозас Юодишюс. Осколком вражеского снаряда он был ранен в ногу, но до конца боя не ушел в медсанбат. К счастью, ранение оказалось не очень тяжелым и наш Юозас вскоре вернулся в строй.
Последний населенный пункт, который на орловской земле освобождала литовская дивизия, была деревня под названием Литва. В боевом приказе командира соединения генерал-майора Владаса Карвялиса так и было сказано: «16-я литовская стрелковая дивизия наступает по направлению Литвы». Поистине символическое совпадение!
В этот день пришел приказ о выводе дивизии из состава 48-й армии и Центрального фронта в резерв Верховного Главнокомандования.
За две недели наступления части дивизии с боями продвинулись на 120 километров, освободили 60 населенных пунктов, форсировали 3 реки, уничтожили более 10 000 вражеских солдат и офицеров, захватили богатые трофеи — танки, самоходные орудия, автомашины, другое военное снаряжение противника.
Только в дни Курской битвы и последующих наступательных действии в первичные партийные организации частей и подразделений дивизии поступило 632 заявления воинов о приеме в члены или кандидатами в члены партии, в том числе от 200 комсомольцев. Это было ярким проявлением беззаветной преданности бойцов и командиров 16-й литовской стрелковой дивизии Коммунистической партии Советского Союза.
13 августа начался марш в обратную сторону — на восток. Первый привал сделали в деревне Троицкое. Затем миновали Кромы, снова перешли через красавицу Оку. В селе Никольское навестили братское кладбище погибших воинов нашей дивизии. Переходили от одной могилы к другой, вчитываясь в знакомые и незнакомые фамилии. Долго стояли у скромного могильного холмика заместителя командира 3-го батальона по политчасти 167-го стрелкового полка Гвидонаса Сипавичюса. Он погиб в бою 28 июля. Во время наступления сильный огонь противника прижал бойцов к земле. Атака захлебнулась. Тогда Сипавичюс поднялся и бросился вперед, увлекая за собой воинов. Последнее, что бойцы услышали из его уст, был призыв: «За мной!..»
Гвидонасу тогда было всего 28 лет. В годы фашистской диктатуры он был одним из самых активных руководителей прогрессивного студенчества Каунасского университета — участвовал в создании легальной марксистской студенческой организации «Сцентия», а позже — общества «Культура». С 1938 года Г. Сипавичюс — член Компартии Литвы. Мне приходилось часто встречаться с ним в годы учебы на техническом факультете Каунасского университета, а также на литературных вечерах, которые организовывали прогрессивные студенты. В 1940 году, после свержения фашистской власти, Г. Сипавичюс был назначен начальником отдела политуправления литовской Народной армии. Он приезжал тогда в 9-й пехотный полк, где я служил политруком роты, и нам опять довелось встретиться. Помню, с каким вниманием и интересом политработники полка слушали его выступление на проходившем совещании. В 16-ю литовскую стрелковую дивизию Сипавичюс прибыл одним из первых и сначала был назначен агитатором 249-го стрелкового полка. Там, в красном уголке у стенда, во время проведения им политзанятий, я его сфотографировал. Это был человек большой души, очень эрудированный, по характеру спокойный, сдержанный — таким он сохранился в нашей памяти.
В деревне Козьминское работники отдела контрразведки «Смерш» дивизии возложили цветы на братскую могилу павших бойцов. Рядом еще один могильный бугорок, скромный деревянный обелиск с красной звездой. На дощечке надпись: «В боях за Советскую Родину 29.VII. 1943 г. пала смертью храбрых Пашкявичюте Алдона Юрьевна из Литвы».
Их было двое — брат и сестра, Юлюс и Алдона. Когда во время зимних боев у Алексеевки Юлюс погиб, Алдона настояла, чтобы ее перевели из санчасти в стрелковую роту, где служил ее брат.
— Я должна занять его место, — заявила комсомолка.
Спустя некоторое время лейтенант Г. Рольникас так описал последний подвиг отважной телефонистки:
«…Во время наступательных боев Алдона Пашкявичюте ни на мгновение не отлучалась с передовой. Когда осколок вражеской мины перебил телефонный провод, она обратилась к командиру:
— Прошу разрешить ликвидировать порыв на линии!
В глазах Алдоны командир прочитал твердое намерение любой ценой выполнить это опасное задание.
…Вражеский снайпер подкараулил ее…
…Алдона лежала среди полевых цветов, и сама была сорванным цветком. По ее щеке, как капля росы, медленно стекала большая слеза».
Переписывая эти строки из дивизионной газеты в блокнот, я вспомнил могилку в деревне Козьминское и сделал приписку:
«Вечная тебе слава, Алдона!»
В 1975 году в местечке Векшняй Акмянского района Литовской ССР я навестил мать Алдоны — Ону Пашкявичене. От нее узнал, что останки Алдоны были после войны перенесены из деревни Козьминское в село Никольское и там захоронены на братском кладбище погибших воинов.
В священной войне советского народа Она Пашкявичене потеряла обоих своих детей. Тяжело переживала мать героев страшную утрату. Единственным ее утешением была мысль о том, что ее Юлюс и Алдона погибли в борьбе за правое дело, за свободу и процветание всего нашего Отечества и любимой Литвы.
Навестили еще одно дорогое мне захоронение — могилу заместителя командира 167-го стрелкового полка по политчасти Йонаса Зданавичюса, скончавшегося от полученных во время боя ранений. Всего за несколько дней до начала нашего контрнаступления он был назначен на эту должность.
Стоял, склонив голову, у надгробия и вспоминал.
«У меня очень толковый, начитанный начальник», — говорила моя мать о заведующем финансово-хозяйственным сектором Центрального Комитета Компартии Литвы Й. Зданавичюсе. Дело в том, что в 1940 году, после легализации партии, она была назначена на работу в этот сектор на должность кассира (была, кстати, партийным казначеем и в годы подполья). Работа под началом умного, оперативного руководителя приносила ей большое удовлетворение. Однако вскоре Й. Зданавичюс был переведен на значительно более сложную в условиях тех лет работу. Член партии с 1932 года, человек высокой культуры и незаурядных способностей, он был утвержден заведующим отделом школ ЦК Компартии Литвы. Й. Зданавичюс родился в 1907 году в деревне Бачяй Юрбаркского района Литовской ССР. Учился в Каунасе, где окончил гимназию для мальчиков «Аушра», а в 1931 году — военное училище, и ему было присвоено звание младшего лейтенанта запаса. Изучал право в Каунасском университете и жил на средства от частных уроков. В это время он активно участвовал в революционном студенческом движении, а также вел агитационную работу в армии среди солдат. Несмотря на преследования со стороны фашистской власти, Й. Зданавичюс продолжал борьбу за восстановление Советской власти в Литве. В 16-й литовской стрелковой дивизии он проявил себя как инициативный, опытный политработник.