Невозможно перечислить всех воинов дивизии, отличившихся во время боев на Курской дуге. Героизм был массовым, и в каждой роте, в каждом взводе, в каждом отделении были бойцы, достойные самых высоких похвал и наград за их ратные подвиги.
В боях на Курской дуге мы потеряли верного сына партии Йонаса Юрявичюса. Все, кто знал этого замечательного человека, тяжело переживали его гибель.
Родился и вырос Й. Юрявичюс в далекой сибирской деревне, но его хорошо знали коммунисты Литвы. В 1933 году, окончив в Москве КУНМЗ — Коммунистический университет национальных меньшинств Запада, — Йонас нелегально прибыл в Каунас для подпольной работы. Здесь он был принят в члены Компартии Литвы и участвовал в работе комсомольской организации. Его активная революционная деятельность продолжалась, однако, недолго. В том же году Юрявичуса выследила фашистская охранка, он был арестован и осужден к восьми годам каторжной тюрьмы.
Я с ним познакомился накануне Великой Отечественной войны, а в 16-й стрелковой дивизии мы с ним встретились уже как друзья.
О работе Й. Юрявичюса в дивизии, о его планах, мечтах, о фронтовых товарищах некоторое представление дают письма к жене — видному деятелю революционного движения в Литве — Марии Ходосайте.
В начале апреля 1942 г., когда партия направила Й. Юрявичюса на политработу в нашу дивизию, он в первых своих письмах из-под Горького писал:
«…Мне присвоили звание старшего политрука (одна шпала) и утвердили в должности помощника начальника политотдела дивизии по комсомолу. Работы много, и, кроме того, она еще как следует не начата…» (9.IV.1942).
«…Каждый день бываю у комсомолят. Есть золотые ребята. Ну попадаются единицы и „бумажных“… Работы много. Все охватить пока что не успеваю. Но дело налаживается. Надеюсь, что вывезем…» (29.IV.1942).
Приведу еще одну характерную выдержку:
«…Скоро наступит новая весна, потом и лето. Может, тогда будет веселей, может, к тому времени будем ликовать по поводу победы. Я твердо уверен — победа будет! Как скоро? Это покажет жизнь…» (6.Х.1942).
29 ноября 1942 г. в Москве во время служебной командировки Й. Юрявичюс, узнав об окружении Красной Армией крупной группировки немецких войск под Сталинградом, пишет жене:
«…Сегодня настроение прекрасное. Положение на фронте лучше всего поправляет и настроение, и здоровье. Все ликуют…»
О начале активных боевых действий нашей дивизии Юрявичюс упоминает в письме, датированном 10 марта 1943 года:
«…После долгих и больших переходов очутились на фронте. Воюем уже почти 20 дней… Только что вернулся с передовой. Пока жив, здоров… Жольнериса больше нет…»
Из письма, датированного 15 мая 1943 года:
«Торчим в деревне… Сегодня приступил к исполнению новых обязанностей вместо погибшего Жольнериса. Дела сдал. Упаковался…»
Читатель уже знает, что Сильвестрас Жольнерис был парторгом 167-го стрелкового полка и погиб 22 февраля 1943 года под деревней Алексеевка.
По поводу разведки боем, проведенной 25 июня, Юрявичюс в тот же день сообщил в письме следующее:
«…Сегодня у нас радостная весть — одна наша часть дала прикурить немцам. Есть некоторые результаты — кое-что заняли, взяли пленных… После партсобрания пойду на обычную ночную прогулку на передний край обороны. Мы, конечно, зарылись глубоко в землю, но частенько над нами свистят „пчелы“, а нередко слышим „концерты“. С войной свыкся. Настроение у всех у нас хорошее. Уверенность в победе крепкая…»
Это было его последнее письмо.
Й. Юрявичус погиб 5 июля 1943 г. на передовой у деревни Верхняя Гнилуша, на самом трудном участке обороны, там, где воины 167-го стрелкового полка отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев.
Первым подоспел к смертельно раненному товарищу инструктор по агитации и пропаганде полка Г. Абрамавичюс, но помочь ему уже ничем не смог.
Ему было 32 года…
Й. Юрявичюс посмертно награжден орденом Отечественной войны II степени.
12 июля 1943 года началась Орловская наступательная операция войск Брянского, Центрального и Западного фронтов. Наша 48-я армия двинулась вперед 15 июля. Продвигались медленно, преодолевая упорное сопротивление врага, умело использовавшего заранее оборудованные рубежи. Части 16-й стрелковой дивизии атаковали важную высоту около деревни Панская и взяли ее штурмом.
Тяжелые кровопролитные бои изрядно ослабили соединение, в батальонах, ротах, взводах осталось совсем мало людей.
20 июля из 2-го отдельного литовского запасного батальона из-под Горького в дивизию вновь прибыло пополнение в количестве 400 человек. Дивизии было приказано сдать свои позиции другим частям армии и отойти во второй эшелон на доукомплектование.
С волнением читали мы в те дни сводки Совинформбюро, в которых сообщалось, что войска Брянского, Центрального и Западного фронтов, буквально прогрызая оборону врага, продолжают наступление.
На рассвете 23 июля в штаб дивизии поступила телефонограмма о том, что соединения 48-й армии прорвали немецкую оборону и освободили деревни Никитовку, Нагорное и Сергеевку. В ней же 249-й и 167-й стрелковые полки получили приказание немедленно сосредоточиться в деревне Алексеевка и оттуда начать преследование противника. Днем в Алексеевку перебазировался и наш отдел. С тех пор как мы здесь были в последний раз, деревня сильно пострадала — у редкого уцелевшего дома сохранилась крыша. Кругом почти сплошные развалины.
На следующий день мы утром приехали в деревню Нагорное. Название деревни оказалось вполне оправданным — она раскинулась на высоком холме, и противник, умело использовав рельеф местности, оборудовал здесь сильную систему обороны. На окраине деревни еще с зимы чернели три обгоревших остова наших танков. В деревне ни одного целого дома и ни одного местного жителя.
В тот же день мы побывали в селе Богородицкое, которое сохранилось каким-то чудом почти целиком. Однако и это село словно вымерло — часть жителей гитлеровцы вывезли на каторжные работы в Германию, часть «эвакуировали» из прифронтовой зоны.
26 июля отдел расположился в селе Борисоглебское — довольно крупном населенном пункте на Орловско-Курской железнодорожной магистрали.
Заняли помещение, в котором раньше у гитлеровцев была военная комендатура. Среди в спешке оставленных бумаг различного характера обнаружили приказ верховного главнокомандования немецкой армии относительно «управления страной и немецкого оккупационного порядка». Читали мы всю эту человеконенавистническую галиматью и не знали, смеяться или плакать. Процитирую некоторые перлы из этого документа:
«…II. Управление страной.
Жиды и коммунисты не имеют права занимать никакие должности.
Городской староста должен заботиться в окружающей местности об упорядочении военных повреждений, о чистке местности, погребении трупов.
Для исполнения этих работ в первую очередь мобилизуются жиды.
III. Хозяйство.
Налоги временно не будут накладываться. Городские старосты для исполнения своих задач могут потребовать у местных жителей налоги, в первую очередь от жидов…»
Одно лишь «темна вода во облацех» — где же надо было брать этих самых «жидов», с такой тщательностью истребленных гитлеровцами?
27 июля прибыли в деревню Рыбница, что в 10–12 километрах западнее села Борисоглебское. Полки дивизии без устали гнали врага, не давая ему возможности закрепиться на выгодных для обороны рубежах. На командном пункте дивизии встретился с начальником отдела Ю. Барташюнасом, который сообщил о гибели в бою Пранаса Канишаускаса — старшего брата нашего оперуполномоченного Юлюса Канишаускаса. Все братья Канишаускасы — родом из деревни Юодпенай Рокишкского уезда Литовской ССР — были активными участниками революционного движения, верные сыны Коммунистической партии, а Пранас среди братьев был признанным вожаком.
Позвонил в полк и допросил передать Юлюсу, что в этот скорбный час все работники отдела выражают ему глубокое соболезнование. Чем мы еще его могли утешить?
К исходу дня отдел переехал вместе с командным пунктом дивизии в большое село Барановский Лозовец. По дороге сделали кратковременную остановку в деревне Тургенево. В одном из домов увидели на шее у старика висящую на веревочке странную дощечку, на которой по-латыни было выведено «Тургенево», а ниже — цифры «78».
— Без этой штуки при немцах нам нельзя было ни шагу сделать, — пояснил старик. — Все деревенские жители обязаны были постоянно носить такие бирки на шее. Имен у нас не было — только номера, как у скотины.
Мы знали, что писатель И. Эренбург уже поведал миру об этой изуверской затее оккупантов, цель которой — надругаться над человеческим достоинством. И вот я все это увидел собственными глазами.
Старик из деревни Тургенево снял с шеи бирку и отдал ее мне со словами:
— Жив будешь, вспомнишь, как немцы издевались над русскими людьми.
После войны я эту бирку передал Каунасскому историко-революционному музею, где она экспонируется и сегодня.
Четверо суток, с 28 по 31 июля, все три стрелковых полка дивизии участвовали в боях за село Никольское. Отступая из этого крупного населенного пункта, насчитывавшего 813 дворов, немцы сожгли половину жилых домов и построек.
1 августа в селе Никольское в наш отдел зашел поэт Эдуардас Межелайтис. Привел его к нам офицер нашей дивизии, писатель Йонас Марцинкявичюс, с которым время от времени встречались мы в политотделе дивизии, в редакции «Родина зовет», иногда в полках.
Последний раз виделся я с Межелайтисом в 1938 году в Каунасе на школьном вечере. Эдуардас тогда учился в 3-й Каунасской гимназии и был членом подпольной комсомольской ячейки. На фронт он приехал в военной гимнастерке, только без каких-либо знаков различия. Межелайтис, как и в Каунасе, выглядел стройным юношей. Эдуардас расспрашивал нас об интересных фронтовых эпизодах, о делах чекистов дивизии. Все эти материалы ему нужны были для военных репортажей и очерков.