5 глава

5 глава

16 мая

Ледяные капли конденсата скользили по шее и затекали в ложбинку между ключицами. Быстров вздрагивал и сжимал горячие термогрелки в своём спальном мешке. Ему снилось море. Мягкий рокот волн, накатывающих на песчаный пляж, жаркое солнце, ласкающее плечи. Рядом парень с неуловимо знакомым лицом: растрёпанные волосы, весёлые карие глаза. Быстров смотрел на него, не узнавая, а парень смеялся и жмурился, закрываясь от солнца ладонью.

Мика Хаст, всплыло в сознании.

Он проснулся, словно оступился на лестнице, с бешено бьющимся сердцем. Над ним склонилось лицо с лиловым отмороженным носом и запавшими глазами. За одну ночь Дунаевский постарел лет на десять. В руках он держал дымящуюся чашку.

— Что, очнулся? Наконец-то! Выпей вот, шерпы приготовили.

Как заботливая сиделка, он приподнял голову Быстрова и напоил его чаем с молоком яка. Привычный после шести недель в Гималаях вкус. Быстров глотал и прислушивался к себе: пальцы на ногах и руках болят терпимо, голова свежая, и в лёгких не булькает. Дунаевский выставил ему максимальную подачу кислорода. Только предательская слабость сковывала тело.

— Данила, тут есть кто-нибудь из наших?

— Нет, все пошли вниз — отдышались после восхождения и пошли. А чего тут сидеть? Ты не подумай, они нас не бросили — утром придут шерпы и Стрельников. Помогут нам спуститься.

— А ты почему не ушёл со всеми?

— Я? А я решил немного отдохнуть на Южном седле. А чего, горный климат, уникальные виды, когда ещё доведётся... — он отвёл глаза.

Врёт, врёт. Не хочет признаваться, что ждал с горы своего соседа по палатке.

Быстров неуклюже выбрался из спальника, не выпуская из рук грелок:

— Ты мне жизнь спас. Если бы не ты, я бы умер там. Я и так уже умер...

— Ой, да ладно! Мне просто не спалось. Дай, думаю, гляну, кто там по свалке ползает.

— Данила! Помоги мне кое-что сделать, один я не справлясь, а времени ждать шерпов нет. По гроб жизни буду обязан!

— Что нужно сделать?

— Помоги мне спасти Мику.

— Ты с ума сошёл? Это зона смерти, тут каждый сам за себя! На высоте другая мораль: не можешь идти — ползи, не можешь ползти — умирай. Снова идти наверх — это смерть, Федя! Финна жалко, но ты и так чуть не погиб из-за него. Зачем рисковать снова? Тебе жить надоело?

— У тебя есть кто-нибудь?

— В смысле? У меня жена и три дочки. Одна в седьмом классе, а две — в первом, двойняшки.

— Ты их любишь?

— Что за странный вопрос! Конечно, люблю.

— Тогда ты должен меня понять.

Дунаевский замолчал с недоумением на лице. Потом оно искривилось в гримасе отвращения:

— Че-го-о-о? Нет! Только не говори, что ты... Вот чёрт! Чёрт!

***

Они собрали кислород, термосы, грелки. Всё, что нашлось в лагере. Вышли за экспедициями, которые отправились на штурм вершины в полночь. Несколько десятков человек растянулись по горе яркой гирляндой. Шерпы заранее провесили перила и утоптали тропу для очередных покорителей. Быстров и Дунаевский поднимались медленно, преодолевая мучительную боль и слабость. Данила не ныл, но на 8200, где начинался сложный подъём, Быстров уговорил его остаться. Слишком опасно карабкаться на распухших негнущихся ногах. До скальной ниши, где лежал Мика, оставалось недалеко.

В серой предрассветной мгле уже виднелась Южная вершина, а Быстров никак не мог найти их укрытие. Он всматривался в нагромождение камней до рези в глазах, но нигде не замечал узкой заснеженной щели. Все валуны, покрытые снегом, казались одинаковыми. Он торопился и нервничал, представляя, как Мика умирает в ледяном склепе.

Навстречу спускался альпинист с чёрным лицом. Быстров удивился, заметив, что на нём нет ни кислородной маски, ни страховочной системы, ни даже шапки. Он посторонился, пропуская безумца. Но чёрный альпинист встал рядом и спросил его как старого знакомого:

— Всё-таки вернулся? Он там, ты прошёл мимо, — и показал пальцем на заметённые скалы ниже по склону.

— Кто там? — переспросил Быстров.

— Тот, кто тебе нужен.

Альпинист легко сошёл с тропы и быстрым уверенным шагом скрылся за каменной грядой, ведущей к головокружительному обрыву. У Быстрова зашевелились волосы на затылке. Он вспомнил страшилки про чёрного альпиниста, который может помочь, а может и в пропасть столкнуть. Впрочем, точно такие же страшилки ходили про чёрного горнолыжника и чёрного сноубордиста. До этой ночи Быстров в них не верил.

Не мешкая, он отстегнулся от перил и направился к скалам. Осторожно, страхуя себя ледорубом, подобрался к снежному лазу с человеческими следами вокруг. Глубокая синяя тень пролегла между белыми створками расщелины. Не дыша от страха, он вполз внутрь и сразу же наткнулся на Мику. Тот лежал на боку, подтянув ноги к груди. Он совершенно замёрз и одеревенел. Быстров тихонько перевернул его на спину и увидел белое лицо: ресницы, пряди волос, щетина — всё покрылось пушистым инеем. Он казался восковой копией самого себя.

Быстров поискал пульс — не нашёл. Хотел приоткрыть веки, чтобы посветить фонариком, — не смог. Развязал страховку на поясе, расстегнул сиреневый комбинезон и неловко раздёргал задубевшее термобельё. Грудь Мики не поднималась, никакой реакции на прикосновения. Быстров нашёл свой рюкзак и достал аптечку. Непослушными пальцами нащупал шприц и снял колпачок, проверяя лекарство на свет. И, долго не размышляя, всадил иглу в твёрдую холодную грудь чуть повыше сердца. Последняя надежда. Он плавно нажимал на поршень, вливая дексаметазон в окоченевшее тело. Затем надел на запрокинутую голову кислородную маску и пустил четыре литра в минуту. Положил в каждую рукавицу и под поясницу по термопакетику. Ничего больше он сделать не мог.

Человеческие силы не безграничны. Иногда наступает предел, за которым лучшее, что можно сделать, — положиться на волю богов. Или природы, или случая. Смотря во что верить.

Ом мане падме...

Отец наш, сущий на небесах, да святится...

Невыносимо долгие минуты Быстров сидел, затаив дыхание и сжав кулаки. Опустошённый, беспомощный, до смерти уставший и бесконечно одинокий. Хотелось лечь рядом с Микой, снять маску и заснуть последним сном. Там не страшно. Там солнце и море, там Мика бегает по пляжу и смеётся от счастья...

Мика выгнулся в судороге и закричал от страшной боли. Быстров удержал его голову, поймал расфокусированный взгляд:

— Это я, Мика, это я!

— Тед, — прохрипел Мика, — я что, опять облажался?

Быстров подавил непроизвольный всхлип. Ответил беззаботно:

— Ты не назвал меня чужим именем — это уже прогресс.

Мика был немощен, как больной ребёнок. Он привстал и в изнеможении опёрся спиной на рюкзак. Быстров отпаивал его горячим сладким чаем:

— Не спеши. Сейчас подышишь кислородом, выпьешь чаю, и силы вернутся. Встанет солнце и мы пойдём в лагерь. Там нас Данила ждёт. Шерпы придут. Погода отличная.

— Три года назад я потерял Эрно. На Аннапурне.

У Быстрова засосало под ложечкой. Аннапурна — гора-убийца. Если на Эвересте остаётся каждый десятый, то Аннапурна забирает каждого второго. Быстров и не предполагал, что Мика раньше бывал в Гималаях. Он внимательно слушал тихий рассказ.

— Он был самым крутым альпинистом, которого я знал. Мечтал покорить все восьмитысячники. На двенадцати он был, оставались всего два: Аннапурна — самая опасная, и Эверест — самый высокий. Мы познакомились, когда он готовился к Аннапурне. И я решил идти с ним. Ты понимаешь?

— Я понимаю, но побереги силы. Уже светлеет, скоро пойдём вниз.

— Мы зашли на Аннапурну. Страшная гора, намного хуже Эвереста... Но у нас получилось. А во время спуска Эрно сломал ногу, — Мика замолчал. Быстров придерживал его за плечи и вдруг почувствовал, как они затряслись. — Это был конец, мы оба это знали. Он хотел, чтобы я ушёл, но я оставался с ним, пока не кончился кислород. Знаешь, я не мог его бросить...

— Знаю, Мика, знаю.

— Но он нашёл слова, которые заставили меня уйти. Оставить его одного там, на высоте, среди камней и льда, ещё живого...

— Какие слова? — холодея, спросил Быстров.

— Он сказал, что хочет умереть, зная, что я буду жить. Что я проживу долгую счастливую жизнь за нас двоих. Что я покорю Эверест ради него.

Быстров сглотнул горькую слюну:

— Он так сказал, потому что любил тебя, и хотел, чтобы ты выжил. Я уважаю этого парня. Ты правильно сделал, что ушёл. Не терзай себя, ты не мог ему помочь... — Быстров выглянул на склон. — Мика, нам пора.

Они вылезли из укрытия, когда солнечный диск взорвал верхушки гор золотым сиянием. Быстров замер, позволяя фантастической картине навеки отпечататься в его памяти. Второй рассвет в зоне смерти.

— Пошли, Мика.

— Тед, я ничего не вижу, я не смогу спуститься, — качаясь на ватных ногах, он незряче водил взглядом по сторонам.

Только сейчас Быстров разглядел, что карие глаза превратились в мутные белёсые пузыри. Потеря зрения на высоте — смертный приговор. Мика сказал:

— Холодная ночёвка, кома, обморожение, отслойка сетчатки... Я устал, Тед, эта гора меня доконала. Ты не можешь мне помочь, никто не может.

Сердце заныло от безысходности.

— И что ты предлагаешь?

— Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую...

Быстров задохнулся от злости:

— Да иди ты знаешь куда?! Я из-за тебя на вершину не пошёл. Пальцы на руках отморозил. Я признался Дунаевскому в своей ориентации, а он всему лагерю разболтает, уж будь уверен! Всё зря? И ты не Эрно! У тебя нога не сломана и кислорода много. А самое главное — ты не имеешь права говорить мне такие слова!

— Почему это не имею?!

— Да ты даже в Дебоче ко мне не пришёл! Я для тебя никто!

— Я боялся, что если приду, а на восхождении с тобой что-то случится, я этого не переживу!

— А не надо бояться! Надо жить! Любить! Дышать!

Проходящий по гребню шерп с рюкзаком вдвое больше него самого, остановился, с любопытством наблюдая за ссорой альпинистов. Быстров обнял Мику и крепко прижал к себе:

— Мы спустимся оба. Ты понял?