Изменить стиль страницы

Глава вторая ТЕ, КТО РЯДОМ

В назначенный срок «Онега» не ушла. Отход был отложен на полсуток: что-то не довезли, кого-то недооформили. Капитан был мрачнее тучи, и, приглядываясь к его отечному лицу с припухшими веками, Смолин подумал, что Бунич не очень-то здоров, сидит в нем некая застарелая хворь, и не только обстоятельства отхода, но и она, эта хворь, портит настроение капитану. Да и характером капитан, видимо, не из весельчаков. За обеденным столом почти не разговаривал, ел мало, чаще всего одно первое и пил сладковатую водичку, называемую компотом. Только иногда отпускал короткие, хлесткие реплики в адрес «мудрых хозяев», которые только и делают, что все путают и затрудняют, и ясно было, что под «хозяевами» подразумевалось московское научное начальство, снаряжавшее экспедицию.

За минувшие дни капитанский стол пополнился новыми людьми. Рядом с капитаном теперь возвышалась долговязая фигура старшего помощника Кулагина. Слушая бурчание начальства, он морщил остренький, покрытый несолидными для его чина мальчишескими веснушками нос, щурил рыжеватые, под цвет шевелюры глаза, и было ясно, что реплики капитана его раздражают.

Доминировала ныне за столом личность начальника экспедиции Золотцева, который накануне прибыл из Москвы. На первый взгляд он производил впечатление благодушного жизнелюбца. Все в его облике говорило в пользу такого вывода: крупное, мягкое лицо, казалось, постоянно подсвечивается изнутри каким-то радостным детским светом, исходящим из самой сущности этого человека. Свет излучала его добродушная улыбка, блестела золотая оправа очков, искрились толстые стекла в оправе. Даже мягкий и ровный, как свежеподстриженная травка, мышиного цвета бобрик на голове стоял торчком, как бы демонстрируя счастливое удивление перед радостями жизни.

— Наконец-то мы встретились! — увидев подходившего Смолина, произнес Золотцев совершенно неожиданным для его внешности густым и низким, даже грубоватым голосом. Он приподнялся из-за стола, протянул руку, блеснувшую золотым обручальным кольцом.

— Мне о вас в Москве говорил Гостев. Специально звонил! — сообщил Золотцев, медленно опуская тяжелое тело на стул. — Мог бы и не звонить. О докторе наук Смолине знаю немало: исследования подледного рельефа Антарктиды; прогнозы по полезным ископаемым в Заполярье; будоражащие умы работы по исследованию мантии Земли… «Онега» получила пассажира с солидным багажом! Заверяю, для вашей творческой работы будет сделано все.

— Мы только условно включили вас в отряд геологов, — вставил Ясневич. — Единственное, о чем будем просить, — взять шефство над геологами и геофизиками. Для них ваше мнение много значит, сами понимаете. Там есть некий Чайкин. Андрей. Мечтает с вами поближе познакомиться. — Ясневич почему-то сокрушенно покачал головой. — Способный парень. Но с загибами, как и положено современной молодежи. Над новым типом спаркера работает. Хочет в рейсе на досуге обмозговать некую идейку.

— Над спаркером? — удивился Смолин. — Значит, снова изобретают велосипед? Спаркер — вчерашний день науки.

— А я считаю, пусть молодежь занимается фантазиями, лишь бы дело, которое ей поручено, делала. И не слишком нос задирала, — добродушно обронил Золотцев и вытер бумажной салфеткой губы. — Чем бы дитя ни тешилось…

Каюта начальника экспедиции оказалась неожиданно просторной, даже, пожалуй, слишком просторной для такого не столь уж крупного судна, как «Онега». Кабинет, гостиная с мягкой мебелью, приоткрытая дверь в спальню позволили оценить ее впечатляющие просторы.

— Прошу! — Хозяин каюты показал на одно из глубоких, обитых красным пластиком кресел. — Располагайтесь! А я тут похозяйничаю.

Он включил установленный в углу цветной телевизор и, пока на экране глупый мультиволк преследовал умного мультизайчика, включил электрический чайник, извлек из шкафа чашки, блюдца, торжественно поставил на середину стола стеклянную баночку с позолоченной крышкой. «Нескафе», — прочитал Смолин на этикетке.

— Английский! Лучший сорт! От прошлого рейса остался.

Все это делал Золотцев с удовольствием, по-хозяйски обстоятельно, было ясно, что ритуал кофепития привычен, хорошо отработан.

Чайник заворчал, выпустив струйку белого пара. Хозяин осторожно, по ложечке насыпал в чашки драгоценный чужеземный порошок, залил его кипятком, и лица Смолина мягко коснулось ароматное облачко.

— Хорошо! — Золотцев потер крупные ладони и, делая первый глоток кофе, блаженно прищурился, словно давным-давно с вожделением ждал этого мгновения.

Попивая кофе, они успели перекинуться всего несколькими ничего не значащими фразами, когда кто-то требовательно постучался в дверь. Вошел капитан.

За обеденным столом в кают-компании он был в цивильном костюме, довольно поношенном на вид, в рубашке без галстука, сейчас же оказался в черном форменном хорошо отглаженном пиджаке, на плечах солидно поблескивали золотом капитанские погоны.

— К концу дело идет, — сообщил он. И хотя голос по-прежнему был суровый, глаза повеселели. — В десять придут власти. К этому часу обещали и с Минздравом покончить.

— Ну и отлично! — удовлетворенно кивнул Золотцев. — Я же говорил, Евгений Трифонович, все, все утрясется. Перед отходом обычно — одного нет, другого не оформили, третье не подвезли. А в конечном счете все улаживается.

Золотцев подошел к стенному шкафу, извлек из него еще одну чашку, поставил на стол.

— Прошу, Евгений Трифонович! Чашечка кофе вам сейчас не помешает.

На лице Бунича отразилось колебание, шевельнулись широкие ноздри, жадно ловя благостный аромат.

— Ладно! Разве что одну. А вообще-то кофе не для меня, — он вздохнул, повторил с сожалением, — не для меня…

— А почему так задержались минздравовцы? — спросил Смолин.

Капитан бросил в его сторону короткий укоризненный взгляд, словно удивлялся наивности вопроса.

— Вы же ученые мужи! В высших сферах витаете. Что вам земные пустяки! Видите ли, некая московская научная дамочка для паспорта моряка привезла фотографии, которые предназначены другу сердца, а не отделу кадров. Пришлось в городе пересниматься. А ее ученый патрон медицинскую книжку моряка забыл дома… Какой с вас спрос? Наука!

В его тоне отразилось, должно быть, устоявшееся за многие рейсы недоверие ко всей этой научной публике, которая ему, капитану, вечно доставляет непредвиденные и нелепые хлопоты.

Золотцев примирительно покивал головой:

— Это верно, голубчик Евгений Трифонович, с нами не соскучишься. Но разве плохо, когда жизнь бьет ключом, а? Хотя…

Он снял очки, вытащил из кармана носовой платок и принялся медленно, как бы в задумчивости, протирать стекла.

— Хотя, честно говоря, начальнику экспедиции в этом рейсе грозит настоящий бедлам. Во-первых, полно женщин. А их, откровенно скажу, в рейс брать нельзя. Пользы меньше, чем вреда: капризы, обиды, всякие дамские штучки-дрючки, по милости женского пола всякие острые ситуации…

— В Антарктиду, например, женщин не пускают, — вставил Смолин.

— И правильно делают! — поддержал капитан.

Золотцев решительно возвратил очки своему вдруг ставшему беззащитным лицу. Он по-прежнему смотрел на Смолина, словно именно в нем искал сочувствия.

— Есть еще второе важное обстоятельство, которое осложняет мою жизнь как начальника. Экспедиция на редкость эклектичная! На редкость! Представляю, какие страсти вскоре забушуют в этой каюте. Каждый будет требовать время на свой полигон, на свои исследования. Кого только не насовали в состав! Многих против моей воли.

Золотцев прихлопнул ладонью полированную поверхность стола.

— Передо мной была поставлена главная задача: встретиться в Атлантике с американцами и провести совместный эксперимент. Генеральная задача! Поначалу к нам приписали большой, как раз по целям работ, отряд гидрологов. А потом его пришлось сокращать, потому что… — Золотцев принялся загибать пальцы:

— …Потому что обязали взять группу геологов и геофизиков — договоренность с итальянцами. Так сказать, государственные интересы. Это раз! Коли взяли геологов, без геоморфолога не обойтись. И без геохимиков тоже. Значит, плюс еще трое. Далее… Приказ непосредственно из президиума — академик Солюс с помощницей. Как отказать? Мировая величина! А раз оказались два биолога, к ним прилипли еще трое, они, эти биологи, как цыгане — один за одного. Дополнительно к ним еще двоих — по линии Минздрава. Тех самых, на которых зол капитан…

Золотцев снова взглянул на Бунича, но лицо того было непроницаемым.

— А что делать? — Начальник экспедиции устало откинулся в кресле. — Могли ли мы отказать, если замминистра просил? Важный эксперимент в интересах фармакологии! Ко всему прочему, чуть ли не в самый последний момент предложили еще двоих — Чуваева и Кисина. Кто предложил — неважно. Те, кому отказывать не принято. Физики! Великий эксперимент задумали проводить. Десять дней по их милости проторчим в море на одном месте. Не корабль, а Ноев ковчег: каждой твари по паре.

— Да еще кинооператора подсунули, — добавил Бунич.

— Это уж, извините, моя личная инициатива, — нахмурился Золотцев. — Здесь, дорогие мои, политика. Большая политика! А нам с политикой надобно считаться. Киностудия попросила, и я удовлетворил.

И этот о политике! Почему студия сама не пошлет оператора в командировку? У кино денег много. Зачем отнимать у кого-то из исследователей место на научном корабле? Три месяца будут возить лишнего человека! И тут же Смолин поймал себя на мысли: а он сам разве не лишний? Ведь его тоже навязали экспедиции «сверху», те, кому, как заметил Золотцев, не принято отказывать. У Смолина нет никакой программы по рейсу. Даже к отряду условно приписан. Сиди у иллюминатора, дыши морским воздухом и марай бумагу великими теоретическими опусами.