31

Откуда-то из центральных стран Африки транзитом через Дагосу снова прибыли дипкурьеры: развозили почту по посольствам. Перед Дагосой были в Монго. Попутно захватили оттуда пакет с поздравительными открытками от соседей. Посол в Монго Юрий Петрович Пашкевич в таких делах педант: коллегам-соотечественникам в сопредельных странах непременно отправит поздравления по случаю каждого праздника и своих сотрудников обязывает к этому: «Внимание — знак воспитанности!», а в заграничных условиях внимание важно особенно, учитывая затерянность и обособленность маленьких советских колоний.

В Дагосе частенько забывали о таких мелочах. Кузовкин, досадуя на забывчивость, попытался на совещании оправдаться сам перед собой: «Пашкевичу хорошо! У него в стране ничего не происходит — только парады да балы. Вот и строчи себе на досуге открыточки. А мы здесь дело делаем».

Как и в прошлом году, пакет из Монго был солидным — поздравительные послания пришли для многих сотрудников. Получил и Антонов — от самого Пашкевича. Это было неожиданно и приятно.

— Больше ни от кого нет? — спросил он Клаву, разбиравшую почту.

— Увы! — Клава взглянула на Антонова с шутливым сожалением. — Забыли вас. Впрочем, нет, что я говорю! Не забыли! Верочка из канцелярии вспомнила. — Клава подняла лежащий на столе листок, помахала им. — Письмо мне прислала. Некоторым передает приветы. И вам в том числе…

«В том числе!» — это было обидно.

— Кстати! — сказала Клава уже другим, служебным голосом: — Вас Демушкин спрашивал, давно еще.

В этот раз Демушкин был мягок и предупредителен:

— Очень хорошо, что заглянули! — сказал он, приглашая Антонова присесть. — Правда, ждал вас еще утром.

— Я был в порту. На «Арктику» ездил — экипажу паспорта надо оформлять.

— Это неважно, — миролюбиво улыбнулся Демушкин. — Дело неспешное.

Он выдержал паузу, побарабанил карандашом по столу, и по стуку карандаша Антонов понял, что сейчас ему будет нанесен удар.

— Я хотел бы вас спросить, Андрей Владимирович, когда планируете свой отпуск?

— Отпуск?! — изумился Антонов, — Я и не думал об этом. Сейчас еще декабрь…

— Но вы же знаете, отпуска планируются загодя, — с легким дружеским укором возразил советник. — Надо подумать, надо! Пожалуйста, прикиньте что к чему и скажите мне завтра.

— Хорошо! — Антонов чувствовал, что все это только предисловие, он хорошо знал повадки Демушкина. Приподнялся, чтобы встать с кресла, понимая, что его усадят снова. Так и случилось.

— Это не все, Андрей Владимирович. — Демушкин вроде бы в раздумье пощипал гладко бритый подбородок. — Видите ли… с нынешней диппочтой пришла информация, которая некоторым образом касается вас.

Он приоткрыл лежащую перед ним папку, словно намеревался извлечь из нее эту самую информацию, но тут же закрыл снова.

— Короче, нам сообщили, что ваш непосредственный начальник Чибов в Дагосу не вернется.

Демушкин вздохнул и огорченно качнул головой:

— Вот она, Африка! Обязательно чем-нибудь наградит. Заболевание у него перешло в хроническое…

Но выражение мимолетного огорчения на лице тут же сменилось оптимистическим блеском голубых глаз:

— Однако мне приятно сообщить вам, Андрей Владимирович, что скоро уже не будете так напрягаться, как сейчас. Утвержден новый заведующий консульским отделом — Лисянский. — Демушкин приоткрыл папку и бросил на лежащую в ней бумагу короткий взгляд: — Лисянский Георгий Савельевич. Так что поздравляю!

Вот это и был тот самый хорошо нацеленный удар. В сущности, он ожидал этого. Что Чибов назад не вернется, было ясно давно, когда он улетал в Москву. И поначалу все в посольстве полагали, что именно Антонов займет его место, он не менее опытен в консульских делах. «Если Чибов отпадет официально, будем думать о вас, — сказал ему тогда посол. — Мне нравится ваша активность». А должность зава вела бы и к повышению в ранге, которое у Антонова затянулось. Стал бы первым секретарем. Теперь не станет. Не вышло! Ничего не вышло! Да и черт с ним!

— Спасибо за информацию! — спокойно произнес Антонов и постарался ответно тоже ласково улыбнуться, словно только что обменялся с Демушкиным взаимно приятными комплиментами. — И за… поздравление!

Выходя из кабинета начальства, Антонов чувствовал странное облегчение, даже какую-то веселость: вот все и разрешается самым прямым, естественным путем. Теперь не только в личной, но и в служебной его судьбе есть определенность. А пока он займется тем, что ему еще предстоит здесь сделать — по долгу и по совести.

Последний декабрьский рейс самолета из Москвы, на котором должна была улететь Ольга, как сообщил Кротов, отменили по причине нерентабельности. В канун Нового года желающих лететь из Москвы в Дагосу не было, немного оказалось пассажиров и на обратный путь.

А именно с тем предновогодним рейсом ждали щедрого аэрофлотского подарка, который в последние годы присылали регулярно — взаправдашнюю пушистую, пахучую подмосковную елку, и даже не одну, а две, а то и три! Раз подарок не прибыл, стали искать елке заменитель. Срочно направили Малюту с Климчуком на посольском автобусе за сто километров в национальный парк, и Малюта, хорошенько там поторговавшись, за малую цену приобрел в трех экземплярах творение здешней природы — нечто лохматое, колючее, лишь весьма приблизительно напоминающее нашу елку. Одну из эрзац-елок поставили в саду посольства на площадке, где обычно отмечали новогодний праздник, другую отдали в торгпредство, третью — культурному центру. Первого января в культурном центре намечалось провести давно задуманный новогодний утренник для детей совгражданок.

Руководство подготовкой этого утренника взяла на себя Анна Ивановна. Ее правой рукой оказалась Соня Медейрос — она обещала обеспечить прибытие малышей с их мамами. За четырнадцать мам Соня ручалась — разослала приглашения, лично обзвонила большинство по телефону. Но настоящего контакта с семьями выпускников советских вузов не было, многие жили за пределами Дагосы, адреса их неточны, некоторые из отдаленно живущих совгражданок годами не заглядывали в посольство. Затея представлялась непростой, но Медейрос рук не опускала.

Антонов восхищался Соней — полно семейных забот, сорванцы-мальчишки, за которыми нужен глаз да глаз, муж с утра до вечера занят на работе… Да к тому же высокомерие и даже пренебрежение по отношению к Исифу со стороны его коллег, окончивших вузы в Англии или Франции, тайная травля со стороны ненавистников нового режима, а среди врачей их большинство.

Но Соня стойко выдерживала все и при этом всегда была в хорошем настроении.

Бывая по предпраздничным делам в посольстве, она неизменно наведывалась к Антонову. В его кабинете чувствовала себя раскованно и легко. Усевшись в кресло, с наслаждением выпивала свой неизменный стакан холодной содовой воды. Сладкую воду отвергала: «От сахара разносит, а я и так растолстела в этой самой Африке!» Толстой Соню назвать трудно, но она, как говорится, в теле, переносить жару ей нелегко.

— Как же вы добираетесь сюда, в посольство? Муж возит? Или сами за рулем?

— Да какой там за рулем! — Она залилась смехом. — Наша колымага опять мертва — подшипник полетел. Пёхом!

— Далековато от вас до посольства пёхом!

— А шо робить? Працюваты-то треба! — Она хитро прищурилась, обронив фразу по-украински. — Як мовять у нас на Украине…

— Мальчишки-то с кем?

— Одни. — Соня сбросила с лица улыбку. — Сорванцы. И такие стали обидчивые! Ужас! На улице чуть что — в драку.

— Их обижают?

— Еще как! Сверстники на улице гогочут: бракованные африканцы, недоделки, а мама у вас вообще без кожи.

Соня опять рассмеялась — печаль обычно посещала Софи де Медейрос ненадолго.

Она вытащила из сумки стеклянную банку и поставила перед Антоновым на стол.

— Долг платежом красен. Если бы вы видели, с каким удовольствием мои мальчишки лопали вашего лангуста!

В банке были маринованные маслята.

— Это вам к Новому году. Я знаю, что Ольга Андреевна уехала…

— Спасибо! — обрадовался Антонов, грибы он любил, тем более маринованные. — Откуда такие крепыши?

— Из Тернополя. У меня тетя там живет. В деревне. Вот с оказией и прислала. — Соня вытащила из сумки еще одну точно такую же банку. — А эту я приготовила для Екатерины Иннокентьевны. Не вернулась еще?

— Нет, кажется… — Антонову показалось, что Соня почувствовала его смущение.

— Настоящая панночка! — решительно определила Соня. — Редко таких женщин встречала.

— Действительно, она вам нравится? — Антонов был польщен ее оценкой, словно речь шла о близком ему человеке.

— Очень! — убежденно подтвердила Соня. — Передайте при случае ей эти грибы. Я думаю, что обрадуется, — из России!

— Конечно, обрадуется! — согласился Антонов. — Но передайте уж сами. При чем здесь я?

— Хорошо! Вручу сама. Я ее в гости приглашу вместе с дядей. И вас тоже, — Соня задумчиво улыбнулась. — Соберутся все «свои» — по сердцу! Придете?

— Приду!

Вечером в консульство заехал Гурген Аревшатян.

— Видишь ли… здесь проездом одна семья наших врачей…

Намотавшийся за день Антонов устало отозвался:

— Если речь о гостинице, то не могу, Гурген! Поверь!

— Не волнуйся, Андрей! Они сами устроились в «Глории».

— В «Глории»? Каким образом? — удивился Антонов.

Аревшатян от души рассмеялся, с шутливой важностью пощипал кончик уса:

— Мы же самые главные в Африке люди! Врачи! Все можем!

Оказывается, Гурген приехал пригласить Антонова провести вечер в обществе его знакомых. Люди прелюбопытные, Антонову будет интересно. В эти предновогодние дни Аревшатяны, обеспокоенные одиночеством Антонова и его хронически грустным настроением, старались вечерами куда-нибудь вытащить приятеля — к себе домой или в гости.

Знакомые Гургена оказались в самом деле парой интересной. По внешнему виду самые что ни на есть заурядные, похожи друг на друга, как близнецы, небольшого роста, худые, с продубленными солнцем широкими крестьянскими лицами. И фамилия невыразительная, почти из чеховского блокнота — Морошкины. Странно было видеть эту пару в роскошном номере «Глории».