Изменить стиль страницы

25

В десять, как условились, в консульство пришел Дерендяев, транзитный пассажир, возвращающийся на Родину из Либерии.

Каких только проблем не бывает в консульской работе! С этим Дерендяевым произошла совершенно нелепая история. В Дагосе он вышел из аэровокзала на улицу — никто не встречает. Решил на площади ловить такси. Было жаркое утро, с безоблачного неба светило солнце, и вдруг невесть откуда наползла небольшая туча, из нее обрушился точно нацеленный на приаэродромную площадь тропический ливень, подобный потопу. За две минуты дождь вымочил Дерендяева до нитки вместе со всеми документами, спрятанными в нагрудном кармане пиджака. На титульном листе его заграничного паспорта на месте печати образовалась синяя чернильная клякса: фотография отлепилась, выведенные тушью буквы на листке расплылись и потеряли очертания. С таким паспортом будут неприятности уже здесь, на аэродроме, при вылете в Москву. А в Москве тем более. Пришлось выписывать новый, да еще ехать в асибийский МИД узаконивать транзит Дерендяева, ставить нужные визы и штампы. Этим делом занимался Ермек.

Он должен был вернуться из МИДа к десяти утра, но запаздывал. Чтобы не держать Дерендяева в приемной, Антонов пригласил его в кабинет.

— Чайку хотите?

Антонов начинал рабочий день с того, что готовил в кабинете в колбе крепкий чай, выпитого дома за завтраком ему не хватало для уверенного старта перед напряженным консульским днем.

Дерендяев охотно согласился. Это был небольшого роста, щуплый, невзрачный мужичишка, с простецким рябоватым лицом и неожиданно крупными для его роста кистями рук. «Присылают же таких за границу представлять великую державу, взглянуть не на что», — подумал с неприязнью Антонов.

— Так чем вы занимались там, в вашей Либерии? — спросил только для того, чтобы поддержать разговор.

Чутко уловив равнодушие в голосе собеседника, Дерендяев начал рассказывать нехотя, но скоро увлекся, и Антонов понял, что ему посчастливилось встретить в своей жизни удивительного человека.

С недавних пор мы стали продавать в Либерии наши автомашины, в том числе грузовые минские МАЗы. Механика Дерендяева прислали с минского завода наладить в Монровии сервис МАЗов. Знал он всего несколько слов по-английски. Приехав в Монровию, распаковал чемодан, извлек оттуда учебники английского языка, граммофонные пластинки с языковыми уроками и неделю за неделей все свободное время, даже порой ночи, отдавал изучению языка. Через два месяца уже мог объясниться по-английски.

Первое время автомобильный бизнес особого успеха не имел. Грузовики покупали неохотно. Почему — Дерендяев не мог понять: машины крепкие, надежные, как раз для африканских дорог. Скитаясь по городу, заходил на базары, приглядывался к африканцам, и вдруг однажды его осенило. Явился к менеджеру торгующей грузовиками либерийской фирмы, потребовал краски и двух маляров, выкрасил на пробу три убийственно серых МАЗа под африканский вкус — кабина желтая, кузов ярко-голубой, ободы колес красные. Три пробных грузовика были проданы в тот же день. Тогда выкрасили на такой манер все остальные.

— За год реализовали сто штук, — рассказывал Дерендяев. — А почему? Да потому, что африканцам серое да черное не очень-то по душе, сами черные, как ночь. Вы обращали внимание, какую они носят одежду, особенно женщины? Аж в глазах рябит. Вот все это здесь в Африке нам и надобно учитывать, если мы хотим торговать действительно с выгодой. А мы в Тропическую Африку присылаем автомашины с печками, рассчитанными на защиту от морозов до тридцати градусов. Представляете? Полагаем, что и так сойдет — все равно купят. Привыкли, что у нас любой товар в магазине не залеживается. А здесь с нами конкурируют западные фирмы, они-то учитывают все, в том числе и традиционные вкусы африканцев…

Вот тебе и мужичишка с минского автозавода! Оказывается, не только техник, но и политик, и бизнесмен, мыслит широко, по-государственному. А через несколько дней окажется на своем заводе, и решительно никому не пригодится его неожиданно открывшийся настоящий талант коммерсанта.

При прощании Антонов сказал Дерендяеву:

— Была бы моя власть, я бы вас, Дмитрий Павлович, назначил торгпредом в какой-нибудь африканской стране.

Дерендяев смутился, польщенный комплиментом:

— Да какой я торгпред! Это так, между прочим. А мое дело — болты да гайки.

Проводив Дерендяева, Антонов тотчас потянулся к телефону. Услышал хрипловатый голос Литовцева и тут же опустил трубку на рычаг. Выдержал час и позвонил снова. На этот раз к телефону подошла Катя.

— Это вы? — радостно изумилась она. — Здравствуйте, Андрей Владимирович! Как мне приятно вас слышать!

По телефону с Тавладской Антонов говорил впервые. И снова поразился: какой у нее удивительный нежный голос, даже в хрипловатом телефонном звучании. Да еще эта ее легкая старомодная картавость, как пикантная приправа. И, слушая Катю по телефону, Антонов почувствовал, что волнуется, и, чтобы скрыть волнение, излишне официально заявил, что выполняет поручение посла и звонит, чтобы договориться о встрече с господином Литовцевым. Но тут же понял, что переборщил, уловив, как померк Катин голос:

— Дяди сейчас нет дома. Я передам, что вы звонили. Он будет рад.

— А как вы, Екатерина Иннокентьевна? — спросил он уже мягче. — Как живете, как здоровье?

— Спасибо! — ответила она сдержанно. — Все хорошо. Занимаюсь своими делами.

— Куда-нибудь ездили?

— Да нет. В основном дома. Вот только сегодня… — Она помедлила, словно обдумывая, стоит ли ей быть откровенной с Антоновым. — Сегодня к вечеру еду в Агури, в университет…

— Погулять по парку? Там роскошный парк.

— Знакомая проводит на факультете семинар, а я загляну в книжный магазин.

— Да, да! Там отличный магазин! — горячо подтвердил он. — Всегда можно найти что-нибудь стоящее.

Но Тавладская не захотела поддержать разговор.

— Дядю лучше всего застать ранним утром, — сказала она и, попрощавшись, положила трубку.

Некоторое время Антонов сидел в неподвижности, уставившись в лежащую на столе телефонную книжку. Конечно, Катю задел его тон. И это после такого славного вечера, проведенного в ее доме! Наверное, подумала, что струсил советский консул поддерживать отношения с эмигранткой, да еще внучкой белогвардейца. Вспомнилась африканская пословица, приведенная Кенумом Абеоти: «Если боишься — не говори, если сказал — не бойся!» Хорошая пословица!

Вне утро, занимаясь служебными делами, Антонов не мог отделаться от какого-то смутного беспокойства.

Катя сказала, что едет в университет «к вечеру». Как это понимать? Насколько ему было известно, занятия в Агури ведутся и после захода солнца, то есть после шести.

Кстати говоря, в Агури, в университетском общежитии сейчас два советских студента, приехавших на год на языковую практику — парень и девушка. Уже две недели как приехали, а он даже не знает, как устроились. Правда, их должен опекать Борщевский, отвечающий за культуру. Но с Борщевского много не возьмешь, он лишь сам за себя. А ему, консулу, тоже положено знать, как живут в этой стране советские граждане. В самом деле, он просто обязан туда поехать и взглянуть на студентов! Просто обязан! И почему бы не сегодня?

В полдень он заехал домой пообедать. Как и прежде, Ольга готовила обеды для них двоих из тех немногих продуктов, что имелись в холодильнике и кладовке. Чаще всего на первое были куриные вермишелевые супы из пакетиков и датские баночные сосиски, безвкусные, как вареная бумага. Все, что Антонов покупал впрок в Монго. Но и это скудное меню в условиях продовольственного кризиса в Асибии выглядело роскошью.

Был полдень, тот час, когда все живое стремится спрятаться от палящего солнца в тень. Но у ворот своего дома Антонов уже издали заметил маленькую сухонькую головку на тонкой шее — Асибе. Теперь уже не было удивительным видеть в его компании громоздкую, всегда оживленную Диану, благоухающую крепким трудовым потом — в руках у нее была большая уличная щетка-веник на длинной палке. С недавних пор Диана помогала нареченному убирать территорию виллы и стричь газон. Рядом с ними стоял такой же худосочный и беззубый, как Асибе, человек. Мелкие кудряшки на его голове тускло серебрились, и казалось, что голова покрыта тонкой, как пудра, пылью, которой так много в Дагосе. По виду старик, но Антонов, совершив ошибку с Асибе, теперь не спешил определять на глазок возраст африканцев.

Стоявшие у ворот громко о чем-то спорили, сопровождая беседу бурной жестикуляцией. Антонов всегда восхищался жестами говорящих африканцев. Даже у тихого Асибе движения руки как у римского патриция — выразительны, полны смысла и достоинства.

— Добрый день, камарад! — радостно приветствовала Антонова Диана, когда он вышел из машины, и запросто протянула ему руку.

Асибе и стоящий рядом с ним незнакомец были потрясены таким панибратством. «Наверняка Асибе подумает, что у меня с его толстушкой завязывается роман», — усмехнулся про себя Антонов.

— Вот мы здесь спорим… С ним! — Диана ткнула пальцем в слабую грудь незнакомца. — Это Зараб. Он мусульманин. Работает сторожем у мосье Куни… Вы знаете такого? Его дом там, — она протянула руку в сторону сада, — под холмом, за нашей виллой…

«Нашей виллой»! Оказывается, Диана здесь уже своя. Ну и баба!

— Его дом из белого кирпича, — продолжала Диана. — Мосье Куни большой человек, он в таможне служит…

Ее руки с белыми ладошками мелькали перед глазами Антонова.

— Так вот, камарад, о чем мы спорим. Рассудите, пожалуйста. У нас на почтамте одна женщина рассказывала… На базаре, прямо на глазах толпы продавец слоновой кости вдруг превратился в змею, а потом снова в человека. Женщина говорит, что сама все видела. Народ, мол, возмутился, продавца задержали, вызвали полицейского…