18

В центре города случилась пробка. На узкой улочке повстречались два больших грузовика, бычились друг перед другом, разъехаться не могли. Кто-то должен был уступить дорогу, но шоферы стояли на мостовой и самозабвенно переругивались в окружении толпы любопытных.

А с обоих концов улицы выстроились длинные хвосты грузовиков, легковушек, повозок, машины гудели, люди кричали. Кричал полицейский в черном мундире и тоже размахивал руками, безуспешно пытаясь утихомирить спорщиков. Его не слушали.

— Это надолго! — невесело заключил Антонов. — Не меньше часа будут переругиваться — выпускать пар. Потом преспокойно с улыбками разъедутся. Африка!

Шло время, выяснение отношений затягивалось, толпа росла, спертый тяжкий зной, густо насыщенный бензиновыми газами, вонью уличных мангалов и сточных канав, становился невыносимым.

От перегрева работавшего на холостом ходу мотора кондиционер в машине ослабел, стал захлебываться, и его пришлось выключить. Оба обливались потом.

— Черт возьми! — не выдержал Антонов. — Сейчас пойду и уговорю один из грузовиков подать назад. Отъехать-то надо всего на пять метров!

Камов хмыкнул:

— Это, Андрей Владимирович, будет вмешательством советского дипломата во внутренние дела суверенной державы. В результате вам снова могут набить физиономию.

В это время в разнотонный шум возбужденной улицы вдруг врезались настойчивые басовитые автомобильные сигналы. Невесть каким способом растолкав скопившийся на улице транспорт, к месту происшествия пробился тупоносый армейский зеленый грузовик, из его кузова с винтовками в руках выскочили шестеро в черных беретах и пятнистых зеленых комбинезонах парашютистов и, расталкивая прикладами винтовок зевак, бросились к спорящим шоферам.

Операция продолжалась считанные минуты. Не разбирались, кто прав, кто виноват. Один из солдат вскочил в кабину застопорившего движение грузовика, завел мотор и, не очень беспокоясь, что находится за его спиной, резко подал назад, наехал на две крошечные овощные палатки у тротуара, превратив их в щепы и вызвав истошный крик торговок. Шофер грузовика вздумал было протестовать, но тут же притих, получив удар прикладом по спине. Водителя другого грузовика заставили отогнать машину к противоположной обочине, к самой сточной канаве, при этом левые колеса по оси погрузились в зловонную жижу, и без буксира вытащить машину теперь уже невозможно.

Через четверть часа безнадежная, казалось бы, пробка была ликвидирована. Наведя порядок, армейский грузовик укатил.

— Вот что значит армия! — подытожил Антонов, когда они наконец тронулись в путь.

— Молодцы! — коротко согласился Камов.

Они миновали скопление транспорта и выбрались на шоссе.

— В условиях таких африканских стран, как эта, где рабочий класс немногочислен, крестьянство отсталое, видимо, реальной силой для социальных переустройств может быть только армия, — заметил Антонов, продолжая начатый разговор. — Это единственное поддающееся дисциплине объединение людей. И новому режиму приходится опираться прежде всего на тех, кто в погонах.

— Я согласен, — поддержал Камов. — Армия сейчас играет здесь роль двигателя прогресса, потому что ею командуют прогрессивные офицеры. Но армия не может заменить все звенья государственной машины. Возьмите, к примеру, моего здешнего шефа Яо Сураджу. Ну какой он министр экономики?! История часто возвращается на проторенные тропы. Даешь мировую революцию! Сураджу считает, что их революция должна каждодневно полыхать огнем. А я уже говорил, в здешней экономике нужно сейчас не полыхать, а работать. По себе знаем — наполыхались в разные годы.

Камов помолчал, откинувшись на спинку сиденья.

— И думается мне, наша с вами задача здесь, в таких странах, как Асибия, не только пособлять им в передовом и прогрессивном, но и удерживать от повторения некоторых ошибок революций прошлого, в том числе наших ошибок.

— Но революция не может быть без азарта, без барабанного боя, без крика, — возразил Антонов. — Тихих революций не бывает.

— Крикунов можно оправдать только на первых этапах событий, когда требуется мобилизовывать массы, — сказал Камов. — И мобилизовывать их надо на созидание, на труд, а не на крик. Заметили, какой у меня на лестнице был разговор с Сураджу? Он почти кричал. Настаивает на том, чтобы я отправил в Москву депешу о немедленном начале геологических изысканий. И широкомасштабных! Чтобы ни дня не теряя, разом, мощным усилием, а вернее, чапаевским сабельным налетом, отыскать все богатства недр этой страны и тут же обратить их на пользу революции. Знаете, что он мне говорил? «Я тебе дам для этого дела целый батальон солдат, хочешь, полк дам, если нужно». А я ему отвечаю: мне нужен не полк, а десяток опытных специалистов, которые с разумной неторопливостью, как доктор больного, выстукают и выслушают вашу землю и уж потом скажут, есть ли в ней что-нибудь достойное внимания.

— Их нетерпение можно понять.

— Я и понимаю. Но прежде чем требовать от Москвы высылки экспедиции, здесь надо сначала ко всему хорошенько приглядеться. Сураджу мне полк предлагает, а до сих пор в Алунде не могут найти того коллектора Квеку Ободе, о котором вы наводили справки.

— Неужели не нашли? Но ведь он жил под Алундой, на лесопилке работал.

— А сейчас таинственно исчез…

— Я думаю, неспроста, — вздохнул Антонов. — За этим скрывается кое-что серьезное…

— Верно! — согласился Камов. — И к этому серьезному я уже подбираюсь. Почти подобрался. И выводы уже могу делать. Вот только для последнего аккорда слетать мне в Ратаул…

— Сейчас сдадим анкету, и я буду жать на них каждый день. — Антонов затормозил перед красным сигналом светофора на одном из самых оживленных перекрестков Дагосы. Повернул лицо к Камову. Его подмывало любопытство:

— Ну и как здешние недра? Можно надеяться?

— Пока дышу — надеюсь! — отозвался осторожной улыбкой Камов.

Он явно не хотел вдаваться в подробности. Только добавил:

— Я уже кое-что сказал послу и хотел бы, чтобы тот сообщил об этом лично президенту. Не Сураджу, а именно президенту! Не очень-то доверяю Яо Сураджу. Своим революционным нетерпением он может испортить всю обедню. Оставил бы меня пока в покое! Никак не поймет, что я эксперт высшей категории. У нас в стране таких не так уж много. Пускай считается. Ничего не могу ему сейчас сказать. Ничего! Ну хотя бы вы, дипломаты, на него воздействовали, успокоили бы немного.

— Увы! — вздохнул Антонов. — Успокаивать министров не можем. Мы не у себя дома.

— Вот потому-то я и хочу, чтобы это «кое-что» знал пока только президент. Он человек трезвый.

— С президентом, Алексей Илларионович, не так-то просто встретиться.

— Понятно. Но о моих соображениях он знать должен. Я для него находка. Пока цел.

— Почему «пока цел»?

Камов посопел носом, странно улыбнулся:

— Да так… Может быть, это только подозрения, не знаю… Но мне кажется, кому-то не очень хочется, чтобы я докопался до некоторых вещей…

Антонов насторожился:

— Если у вас, Алексей Илларионович, есть какие-то подозрения, вы обязаны сообщить об этом в посольство. Мы примем меры…

Камов покачал головой:

— Не подозрения, Андрей Владимирович, скорей наитие. А по наитию в посольстве справку не составят… — махнул рукой. — Оставим это! Все вздор!

Взглянул на часы:

— Через полчаса сенедагское консульство закроется.

— Не беда? — успокоил его Антонов. — Я знаю их консула. Парень доброжелательный. У него брат в Москве учится.

Когда они вышли из сенедагского консульства, солнце уже пряталось за прибрежной рощей, клонясь к океанскому горизонту. Косые, тоненькие, как тростинки, стволы пальм с лохматыми кронами четко впечатывались в золото закатного неба и напоминали огромные черные хризантемы. Пахло нагретой солнцем травой и недалеким морским простором.

Они выехали на набережную. Ближе к закату здесь появляется много гуляющих, чаще всего молодежи, хотя набережной как таковой нет. Просто метрах в двухстах от берега океана пролегает шоссе, с одной стороны его океан, с другой, среди садов и парков, белеют стены особняков и вилл, принадлежащих посольствам, местным богачам, иностранным бизнесменам, отправленным в отставку крупным чиновникам прежних правительств. В этой самой престижной части города простая публика раньше на появлялась. По шоссе мчались лишь лимузины.

Однажды в этот район понаехали рабочие, загрохотали бульдозеры и грузовики, задымились кучи горячего асфальта, и через две недели в самой красивой части района вдоль шоссе пролегла на два километра широкая пешеходная асфальтовая тропа. Одним концом она упиралась в центральные густонаселенные кварталы города и как бы приглашала любого из этих кварталов свободно вступать в еще недавно заповедную зону — гуляй, наслаждайся простором, видом на океан, дыши свежим, не задымленным вонью трущоб воздухом? Прокладка пешеходной дорожки была демонстративным актом правительства Абеоти, возвещающим о наступлении в этой стране порядков, которые формулировались лозунгом: «Мир хижинам, война дворцам?»

Сегодня на дорожке было полно гуляющих.

Антонов притормозил:

— Вы никуда не торопитесь?

— Нет! — сказал Камов. — Куда мне торопиться?

— И мне тоже? — невесело усмехнулся Антонов. — Некуда! Пройдемся?

Вечер был на диво хорош для этого времени года, нежарким, мягким и спокойным. Океан, вызолоченный закатным солнцем, круто вздымался к небу, сливался с ним, и казалось, что за уродливыми силуэтами прибрежных дюн, поросших колючими дикими кактусами двухметровой высоты, был не край Африканского континента, а край всей планеты, и за ним начинался мир пустоты, озаренный пламенем космических катастроф.