15

Отель носил громкое имя французской столицы — «Парис». Лифтам в таких отелях и в таких городах Антонов не доверял.

— Пойдем лучше пешком! — предложил он.

Всю дорогу из Дагосы Ольга держалась молодцом. Сев в машину, она выбрала роль оптимистки, готовой пренебречь любыми неудобствами и трудностями ради высокой цели путешествия, поэтому с легкой улыбкой покорности отозвалась:

— Как скажешь…

Но улыбка была вымученной. Трехчасовая поездка по густеющей с наступлением дня жаре была утомительной, Ольга не могла не устать.

Подниматься предстояло на пятый этаж, пролеты лестниц были большими… Ладно! Стоит рискнуть!

И он повел ее к лифту.

Вместе с ними в кабину лифта вошли трое парней в серых замызганных спецовках, один из них вкатил туда громоздкий ковровый пылесос.

Между третьим и четвертым этажами лифт внезапно дрогнул, болезненно заскрипел и замер, лампочка в разбитом плафоне под потолком стала затухать и, наконец, погасла совсем. В темноте раздался смех парней.

Прошла минута, вторая, третья… Лифт оставался в неподвижности, свет не загорался. Кто-то из парней щелкнул газовой зажигалкой, дрожащее ее пламя осветило дверь, кабину, лица людей, стоявших в ней, блеснули широко раскрытые испуганные глаза Ольги. Парень дернул створки дверцы, распахнул их и свет крохотного пламени лег на глухую замызганную бетонную стену.

Парни снова засмеялись. Антонов ощущал своим лицом их влажное дыхание.

— Как ты думаешь, это надолго? — почему-то шепотом спросила Ольга.

Надолго ли? А черт его знает! Можно просидеть час, можно полдня, пока не дадут ток или не опустят кабину с помощью ручной механики. Антонов знал, что в таких африканских странах, как Асибия, лифтами пользоваться опасно — может внезапно прекратиться подача электроэнергии — по причине, забастовки энергетиков, а чаще всего потому, что электрохозяйство не обновлялось еще с прежних колониальных времен.

Все находящиеся в лифте покорно ждали своей судьбы. Парни о чем-то посудачили, повозились в узком пространстве кабины, задевая Антонова и Ольгу локтями, потом, как можно было догадаться, уселись на пол и затихли. В подобной ситуации хорошо быть африканцем, подумал Антонов, — спасает веками выработанная философия терпения и покорности обстоятельствам.

Время, казалось, остановилось. Было только слышно, как спокойно и ровно, словно во сне, дышат сидящие на полу парни — может быть, заснули? Антонов почувствовал, что за воротник рубашки стекают струйки пота. Сейчас здесь не меньше тридцати пяти. Ольга нащупала руку мужа, шепнула ему в ухо:

— От них так несет потом, что я вот-вот потеряю сознание…

— Терпи! — строго шепнул он ей в ответ.

Через час лампочка под потолком вдруг ярко вспыхнула, и в то же мгновение кабина заскользила вверх. Ольга вышла из лифта пошатываясь, и Антонов поспешно подхватил ее под руку.

Номер их был с видом на океан, внизу кудрявилась пальмовая роща. Живописный пейзаж оказался единственным достоинством номера, за который они выложили изрядную сумму. Кондиционер не работал, это стало ясно с первого взгляда: провод подачи электроэнергии был отрезан. Кран в умывальнике действовал, но в бачок унитаза вода не шла, для смыва стояло рядом ведро. Две кровати были застланы влажными, недосушенными простынями, подушки отсутствовали.

Ничего себе «Парис»! И в этой гостинице он собирался отметить день ее рождения…

Ольга успокаивающе дотронулась до его руки, зная взрывной характер мужа.

— Ничего! Потерпим! — улыбнулась, подходя к окну. — Зато какой вид!

Но «терпеть» Антонов не хотел. Оставив Ольгу в номере, он спустился вниз, отыскал на первом этаже кабинет директора. За столом сидел молодой плечистый парень в такой убийственно оранжевой рубахе, что Антонову захотелось зажмуриться. Антонов сухо представился, но вдруг в ответ встретил самый радушный прием.

— Пожалуйста, садитесь! — директор указал на кресло перед столом. Сам сел в кресло напротив. Его рука, лежащая на коленке, вздулась от мускулов, кисть напоминала клешню с короткими негнущимися, почти без ногтей, пальцами.

Спокойно выслушал сказанное Антоновым.

— Все понятно, камарад! — дружески оскалил зубы, продемонстрировав кроваво-красные десны. — Раз вы из советского посольства, я скажу вам все как есть. Вот какое, камарад, здесь дело… Бывший хозяин отеля, значит, сбежал за границу — был замешан в заговоре, и с ним сбежала почти вся дирекция. Отель национализировали. Ну и комитет защиты революции прислал, значит, меня…

Он показал рукой на свой директорский стол:

— Велели сесть вот на это место. А я еще три месяца назад был в порту крановщиком. Какой из меня директор отеля! Я читал, что у вас после революции было похожее — капиталисты бежали, и такие же, как я, значит, вынуждены были садиться в кресла начальников и управлять…

Он рассмеялся громко, раскатисто, как смеются только африканцы.

— А я умею управлять лишь краном. Отелем не умею. Вот бы русские и прислали нам кого-нибудь, кто бы помог наладить работу отелей, чтоб, значит, на уровне были.

«Нам бы кто прислал таких специалистов», — усмехнулся про себя Антонов.

Кондиционер директор починить не обещал — хозяйские прислужники перед бегством все кондиционеры вывели из строя, бачок в туалете тоже наладить нет никакой возможности, не могут найти мастера, а вот простыни к вечеру высушат и подушки постараются раздобыть.

— Воруют! — пожаловался директор. — Ну, что я могу сделать? После бегства хозяина все подряд стали тащить, начиная с подушек.

Он сжал кулак и потряс им перед собой.

— Знаете, что нам сейчас нужно? Дисциплина. Революционная дисциплина! Иначе у нас ничего не выйдет, иначе все растащат.

Удобств в номере после этой встречи не прибавится, и все же расстался Антонов с директором по-дружески. Парень ему понравился.

— Ничего! Постепенно все наладится, — сказал Антонов на прощание.

— Надеемся… — кивнул молодой человек. — Если бы только нам не мешали! Вчера на втором пирсе в портальном кране кто-то мотор вывел из строя — песок насыпали в ротор. А мотор, значит, голландский. Где теперь доставать запчасти?

Провожая Антонова до дверей, добавил сокрушенно:

— Непросто нам сейчас, камарад, ой, как непросто!

Этим «нам» приобщал себя к силам нового режима человек, который три месяца назад был простым крановщиком. Значит, что-то все-таки происходит в этой стране, в ее низах, чего раньше не было и не могло быть.

Вернувшись в номер, он радостно сообщил Ольге:

— Представляешь, директор оказался таким славным парнем! Шел к нему ругаться, а расстались как друзья.

В ее глазах мелькнула ирония:

— Это с тобой здесь частенько случается. У тебя в Африке каждый третий друг.

— Разве плохо? Наше старое профессиональное правило гласит: «Хорошая дипломатия не увеличивает число своих врагов».

— А кондиционер починят?

— Кондиционер? — он почувствовал, как улыбка стекла с его лица. — Видишь ли… сейчас они не могут…

Ольга и бровью не повела. Ольга честно исполняла роль покладистой, покорной, легкой в дороге жены-товарища. Но нетрудно было представить ее огорчение: провести ночь в тяжкой, влажной духоте грязного, неуютного номера! Жары Ольга не выносила, в жару спать не могла. Ничего себе будет ночка!

— Может быть, вернемся в Дагосу? — неуверенно предложил Антонов.

Она взглянула на него с удивлением.

— Бог с тобой! В Дагосу! Ближний путь! — махнула рукой. — Ты на меня не обращай внимания. Раз уж поехала…

У него чуть полегчало на сердце!

— Вот и молодец! В таком случае приглашаю тебя сегодня вечером в «Золотой дракон».

— Куда?

— В китайский ресторан. Ведь у нас же с тобой сегодня как-никак событие! Принимается?

— Принимается! — сказала она неожиданно с веселым задором. — Как говорят французы: пуркуа па?

Через полчаса они выехали в город. В двух кварталах от гостиницы в большом многоквартирном доме жила семья Хисматулиных, единственная советская семья во всей Алунде. Семен Хисматулин, молодой, полный энергии человек, представлял в Асибии объединение Экспортлес, закупал здесь для нашей мебельной промышленности цветную древесину — Алунда была главным портом вывоза из страны богатств африканских лесов. Вместе с Семеном участь Робинзонов в чужом мире делила его жена Настя и дочка, тоже Настя, или Настенька — ей всего шесть лет. У Семена была почти белая шевелюра, выгоревшая под солнцем африканских дорог, по которым он мотался каждодневно. Русоголовыми были и обе Насти, такими же, как отец, худенькими, светлоглазыми, улыбчивыми, даже в жестах, мимике, походке похожими друг на друга, словно все они — ростки от одного корня.

Приезд Антоновых был встречен с восторгом. Во-первых, соотечественники не так уж часто их навещают, во-вторых, семья Хисматулиных знала Антоновых давно, однажды даже ночевала в их доме в Дагосе, потому что номер в столичных гостиницах, как всегда, найти было невозможно. А в-третьих, Антонов привез для «алундских Робинзонов» почту, поступившую на их имя в последние две недели, а также продуктовую выписку, которую получил из-за границы посольский кооператив, — консервы, соки, соусы, сигареты, пиво в банках…

— Ну прямо как Дед Мороз! — восхищалась Настя-старшая.

Антонов оставил жену делить с хозяевами радость, а сам собрался в порт к тамошнему начальству — выяснять обстоятельства нападения на наше судно. Прежде чем уйти, извлек из бумажника листок.

— К тебе, Семен, просьба! Кажется, твой шофер — местный парень? Надежный ли человек?

— Камрон? — Настя-старшая всплеснула руками. — Да свой в доску, как с соседнего двора на Дерибасовской в нашей Одессе. Даром что черный!

— Главное, чтоб не болтал! — оказал Антонов и для убедительности приложил палец к губам. Протянул листок Хисматулину. — Вот тебе разведзадание!