День 7

30 января 1942 года

Река Эбола

Я пишу эти строки дрожащей рукой. Я изо всех сил стараюсь скрыть эту дрожь, поскольку знаю, как безгранично полагаются на меня люди, но сегодня я не на шутку испугался за жизни всех нас.

Все началось на рассвете. Кажется, мне удалось поспать не более двадцати минут, когда чья-то рука с силой тряхнула меня за плечо, и я, проснувшись, привычно потянулся к своему «кольту», которого у меня теперь не было. Это оказался Джек.

— Они ушли, — с тревогой в голосе произнёс он.

— Что? — пробормотал я, ещё не совсем проснувшись и отчаянно пытаясь понять, что такое он говорит.

— Каннибалы, — ответил он, указывая вниз. — Они все ушли.

Но даже после этого мне потребовалось несколько секунд, чтобы привести в порядок мысли и сообразить — он говорит о тех восьмерых туземцах, исполнявших обязанности матросов и занимавших нижнюю палубу.

И тогда я понял, что это намного хуже, чем даже заглохший двигатель. Несравнимо хуже.

— Барабаны! — спохватился я, прислушавшись — и не услышав ставшего уже привычным рокота. — Их больше не слышно.

К величайшему моему удивлению, то, что должно было принести облегчение, о чем я мечтал и молился на протяжении нескольких дней, вдруг показалось предвестием зловещей угрозы. Между двумя событиями прослеживалась несомненная связь, и чутьё старого солдата, обострившееся за проведённые в окопах годы, подсказывало, что ничего хорошего это не предвещает.

И как раз в ту самую минуту, когда я раздумывал, что бы это значило, что-то вдруг просвистело над головой. В первый миг я подумал, что это какое-то крупное насекомое, но тут свист повторился, а вскоре стал почти несмолкаемым.

На «Короля буров» обрушился град стрел, рассекавших воздух, подобно рою разъярённых пчёл.

Вдруг кто-то крикнул: «Нас атакуют!», и начался настоящий хаос.

Я вскочил на ноги, и в то место, где я только что сидел, вонзилась стрела.

— В укрытие! — крикнул я, хватая за плечо своего помощника и увлекая его в сторону противоположного борта. Мы укрылись за стенкой каюты.

К этому времени пароход превратился в настоящий сумасшедший дом; обезумевшие от страха люди носились по обеим палубам в поисках укрытия от стрел. Рядом со мной послышался выстрел, на миг оглушив. Это Хадженс схватил винтовку и, спрятавшись за мешками с рисом, принялся стрелять в сторону зарослей, выпуская огромные клубы белого дыма с запахом пороха. Вот только едва ли у него были шансы кого-нибудь подстрелить, поскольку невозможно было что-либо разглядеть в густой листве, лишь несколько неясных теней мелькнуло среди ветвей.

Стараясь перекричать свист стрел и грохот выстрелов, я окликнул Кармен, велев ей ни в коем случае не выходить из каюты, и тут же услышал сердитый ответ, чтобы я не считал её полной идиоткой.

Стрелы сыпались уже нескончаемым дождём, вонзаясь в палубу и крышу. Не покидая укрытия, я протянул руку и поднял одну из них. Это оказалась всего лишь заострённая палка с привязанным на конце пером. Даже те стрелы, которые я мастерил в детстве для игрушечного лука, выглядели куда опаснее.

— Осторожней, они могут быть отравлены, — заметил Джек, увидев, что я поднял стрелу.

Не успел я ответить, как из рубки высунулся Верховен и приказал немедленно рубить носовой и кормовой швартовы. Переглянувшись с Джеком, мы вспомнили, как штурмовали фашистские окопы, глубоко вздохнули, кивнули и, сосчитав до трёх, бросились на штурм: он — к носу, я — на корму.

Уже собираясь перерезать трос, я увидел, что паровой котёл вовсю работает, а Мадымба и Мутомбо подкладывают в топку дрова, не замечая града летящих стрел, словно те не могли причинить им никакого вреда. Хотя, возможно, так оно и было.

Как только мы с Джеком перерезали тросы, лопасти колеса лениво начали вращаться, и судно двинулось вперёд, стараясь избегать стремнины, грозящей затянуть нас к берегу, где мы снова могли запутаться в ветвях деревьев.

И тут произошло нечто непредвиденное. Услышав за спиной проклятия, я обернулся и увидел стоящего на носу Джека, который, потрясая кулаками, яростно кричал в сторону прибрежных зарослей: «Черт! Сукины дети!» И тут я заметил, что из его левой ноги торчит стрела.

Я бросился к нему, укрываясь за деревянными ящиками на нижней палубе, и, заставив его сесть, разрезал ножом его брюки, чтобы осмотреть рану.

Стрела, пробив тонкую ткань, вонзилась ему в бедро. К счастью, рана оказалась поверхностной, так что мне с лёгкостью удалось с ней справиться. Джек возмущённо зашипел — думаю, не столько от боли, сколько из-за того, что я испортил его лучшие брюки. Перетянув ногу чуть выше раны жгутом из ткани тех же брюк, я велел ему не шевелиться, пока мы не окажемся в безопасности. Я вспомнил, что стрела могла быть отравленной, но ничего не сказал.

Проблема заключалась в том, что мы почти не сдвинулись с места. Хотя мы и удалились от берега на несколько метров, но все равно оставалось в пределах досягаемости стрел — пусть и реже, те продолжали долетать с берега.

Кормовое колесо быстро вращалось, однако его мощности было явно недостаточно, чтобы преодолеть течение. Чтобы нас не унесло течением, особенно сильным на середине реки, Верховену пришлось вести судно в опасной близости к берегу.

Возможно, в топке не хватало дров или произошла новая утечка. Я едва успел подумать, почему Верховен не прикажет кому-то из своих помощников немедленно разобраться с этой проблемой. Взглянув при свете дня в сторону прибрежных зарослей, я увидел, что они пришли в движение. Среди колыхающихся ветвей мелькали бесчисленные тени, издавая громкие крики ярости.

Казалось, что скрывающиеся в зарослях джунглей люди непонятно почему нас ненавидят. В их криках были слышны ненависть и страх. Точно так же кричали бы мы, появись в наших краях орда чудовищ. Без сомнения, были для туземцев такими чудовищами.

Уклоняясь от стрел, летевших мимо с обманчиво-безобидным свистом, я добрался до парового котла и сразу понял, почему не хватает тяги. Дверца топки была открыта, и все топливо в ней почти прогорело, хотя перед топкой высилась целая куча нетронутых дров.

Я шёпотом обругал обоих помощников, оставивших свой пост в такую минуту, бросился к куче дров, нахватал поленьев, сколько поместилось в руках, и присел перед топкой.

Лишь тогда я заметил Мутомбо, спрятавшегося за паровым котлом. Глаза его были широко раскрыты от ужаса, а губы шептали какую-то молитву на языке лингала. Бросив дрова, я потянул его за руку, чтобы он помог загрузить топку, но помощник Верховена был в таком ужасе и потрясении, что я сразу понял: толку от него не будет. Тогда я спросил, где Мадымба. Он что, тоже где-то прячется? Глядя на меня расширенными от ужаса зрачками, он указал куда-то мне за спину, по-прежнему бормоча невнятные молитвы.

И тут я увидел его.

Мадымба лежал на палубе лицом вверх; между рёбер у него застряло тяжёлое копьё. Из страшной раны не переставая хлестала кровь, растекаясь алым ручьём. Несчастный был ещё жив и смотрел на меня широко раскрытыми, полными муки глазами, сжимая обеими руками копьё, словно пытался выдернуть его. Он тужился что-то сказать, но на губах лишь выступила кровавая пена. Мне уже доводилось видеть подобные раны во время войны в Испании, и я знал, что бедный Мадымба неизбежно умрёт, захлебнувшись собственной кровью, а я ничем не в силах ему помочь.

К несчастью, у меня не было времени с ним возиться, а потому я лишь сочувственно взглянул на него и, не отвлекаясь больше ни на минуту, принялся забрасывать дрова в топку старого парового котла, которому, похоже, было никак не меньше ста лет. Затем я закрыл железную дверцу топки, и управляющий лопастным колесом шатун тут же заработал быстрее. Очень медленно, метр за метром, тяга все же одерживала верх в битве с рекой. Лопасти замолотили по воде со все возрастающей скоростью, и вскоре мы удалились от берега — главным образом, благодаря моим усилиям и тем дровам, которые я забросил в котёл, даже не задумываясь, что он может не выдержать и взорваться. Стоя босыми ногами в ещё тёплой крови Мадымбы, я думал лишь о том, как бы поскорее убраться отсюда.

Спустя полчаса мы наконец почувствовали себя в безопасности, прибившись к островку посреди реки, куда не долетали ни стрелы, ни копья.

Когда лопасти с силой замолотили по воде, туземцы исчезли столь же неожиданно, как и появились. Возможно, именно это чудище из железа и дерева, издававшее сердитый плеск, и заставляло их держаться на расстоянии. Боюсь, что, если двигатель снова заглохнет, они тут же нападут опять.

Измученный работой добровольного кочегара, я бросился туда, где оставил Джека, и спросил, как он себя чувствует, на что тот ответил угрюмым фырканьем и целой тирадой непристойных эпитетов в адрес напавших на нас туземцев. Даже если ранившая его стрела и была пропитана ядом, это никак не повлияло на его красноречие.

Подставив плечо, чтобы он не опирался на раненую ногу, я помог ему подняться по узкому трапу, ведущему на верхнюю палубу, где нас встретили с выражением удивления и ужаса на лицах; причём всех напугала не столько рана Джека, сколько мои брюки, до колен пропитанные кровью.

Я рассказал о том, что произошло на нижней палубе, о судьбе несчастного Мадымбы и о плачевном состоянии Мутомбо. За одно утро один помощник Верховена умер, другой сошёл с ума, а восемь матросов бесследно исчезли в ночи. Всего лишь за несколько часов экипаж «Короля буров» сократился более чем вдвое.

Сначала мы предположили, что восемь наших матросов — трудно было не рассмеяться, называя матросами эту банду полуголых каннибалов — возможно, принадлежат к тому же племени, что напало ночью, и сбежав, они присоединились к своим сородичам; однако, поразмыслив, мы пришли к выводу, что им не было никакой необходимости это делать, они спокойно могли перерезать нас во сне. Возможно, они почуяли надвигавшуюся опасность и сбежали, не посчитав нужным нас предупредить, за что я, сказать по правде, не могу их осуждать. Не думаю, что Верховен позволил бы им уйти. Как бы то ни было, но их массовое бегство заставило нас взять на себя поддержание порядка на судне, управление им и обслуживание парового котла.