«ЧТОБ ИЗЪЯТЬ ЧЕЛОВЕКА ИЗ ЖИВЫХ»

Дело Чернышевского метко подытожил тот же В. Соловьев: «Назвать его судебною ошибкою нельзя, так как для судебной ошибки необходимо, чтобы были две вещи: во-первых, суд, и во-вторых, ошибка, т. е. невольное заблуждение. Но в деле Чернышевского не было ни суда, ни ошибки, а было только заведомо неправое и насильственное деяние, с заранее составленным намерением. Было решено изъять человека из среды живых — и решение исполнено. Искали поводов, поводов не нашли, обошлись и без поводов».

Даже анонимки с угрозами, полученные Чернышевским, даже «извет» в пьяном виде разоблачившего себя и за то сосланного Яковлева фигурируют в окончательном определении сената.

Все занимавшиеся делом Чернышевского, за исключением лишь некоего приват-доцента Клочкова, единодушно заявляли: обвинение основано на фальшивках. И все же, чтобы окончательно решить вопрос, историки и криминалисты единодушно сошлись на необходимости еще одной, объективной, научно обоснованной экспертизы. Она была проведена после революции, в 1927.году, особой комиссией, созданной по инициативе редакции журнала «Красный архив».

Комиссия рассмотрела образцы почерка Чернышевского, Костомарова, а также «карандашной записки» и «письма к Алексею Николаевичу». Насколько серьезной и добросовестной была экспертиза, видно уже из того, что были исследованы бумаги Чернышевского, относящиеся к разным периодам его жизни, имеющие разное назначение (дневники, черновые рукописи, стенографические записи, официальные документы, письма к жене и т. д.) и отражающие разное его душевное состояние. Было также учтено влияние на почерк различной бумаги, ручек, перьев, чернил.

Тщательно изучив особенности написания отдельных букв и знаков, их положение по отношению к уровню строки, различные способы соединения букв, нажим, направления осей элементов букв, эксперты установили несколько десятков обычных и особых признаков почерков, а затем перешли к сравнительному анализу документов.

Им удалось доказать: во-первых, что ни «карандашная записка», ни «письмо к Алексею Николаевичу», безусловно, не написаны Чернышевским, так как имеют «массу отклонений» от характера и «выдающихся особенностей» его почерка.

Во-вторых, что они написаны одним и тем же лицом.

И в-третьих, что они носят на себе ясные признаки почерка Костомарова.

Каждый из этих выводов эксперты подтвердили многочисленными примерами.

Насколько мастерски умел Костомаров изменять свой почерк и придумывать новые, сообщила в своих выводах комиссия, настолько был он неосмотрителен в подражании чужому почерку. В обычном случае, заявили эксперты, для выводов можно было бы даже ограничиться двумя неоспоримыми уликами: написанием буквы «ф» и постановкой открывающих кавычек вверху строки.

Но эксперты понимали, что имеют дело не с «обычным случаем». Речь шла о том, чтобы еще раз — окончательно и бесповоротно! — показать всему человечеству, как подло, нарушая законы, не брезгуя и самыми гнусными средствами, расправилось царское правительство с человеком, которого Владимир Ильич Ленин назвал «великим русским писателем, одним из первых социалистов в России, замученным палачами правительства».