9

— А я думала, что вы сильней, — сказала Валя.

— Я тоже так думал, — тяжело дыша, ответил Володя. — Неудобная, черт! Вроде круглая, а ребра какие-то торчат! Придержите-ка калитку!

Он поставил тяжелый короб на землю и потер натруженное плечо. «И ко всему, кажется, опоздал, — подумал он, увидев белье, развешанное на веревках. — Неугомонный у меня старик!..»

Из-за угла, легок на помине, выглянул отец. Его руки до локтей были покрыты серой мыльной пеной. Во рту тлела папироска. Увидев Валю, отец растерянно мигнул и спрятал руки за спину.

— Я же просил тебя подождать, — с укором сказал Володя. — Получается, что зря старался!

— А в чем дело? — спросил отец, двигая во рту папироску. — Здравствуйте, — кивнул он Вале.

— Добрый день, — почти неслышно ответила она.

— А мы механизацию тебе притащили, — сообщил Володя. — Это Валя, она мне помогала. Консультировала, так сказать. А это Андрей Аверьяныч, мой отец. Весьма сложный и упрямый дяденька, надо сказать!

Отец, удивив Володю, отвесил Вале церемонный поклон и не забыл вынуть изо рта папироску, которая тут же намокла, погасла и пожелтела. Валя в ответ присела — сделала то ли книксен, то ли реверанс, Володя плохо разбирался в этих тонкостях. Ему осталось только развести руками.

— А что за механизация такая? — заинтересованно спросил отец, обходя вокруг коробки.

— Стиральная машина, — беспечно ответил Володя. — Это, знаешь, не дело — белье в корыте квасить!

— Пойду я, — тихо сказала Валя.

— Ни в коем случае! — живо обернулся Володя. — Надо провести испытания. Вы, как специалист, будете подавать советы. Папа, осталось, что стирать?

— Вроде нет, — виновато покашляв, сказал отец.

— А горячая вода?

— Воды много!

— Тогда это все, — Володя показал на белье, висевшее на веревке, — заново перестираем. Чище будет. Идет? Тогда за работу, товарищи!

И все взялись за работу.

Валя поначалу стеснялась, а потом потихоньку вошла во вкус, стала командовать мужчинами. Отец и сын, перемигиваясь, с готовностью выполняли ее приказы. Машина, которой отец отвел постоянное место, уютно гудела. Володя, сунув в карман плоскогубцы и белый лейкопластырь, который использовал вместо изоляционной ленты, вертел ручку отжимного устройства и забавлялся, как маленький. Отжатое белье плюхалось в большой таз с отколовшейся местами эмалью. В машине, как метроном, постукивало реле времени. Валя, вставая на цыпочки, развешивала дважды выстиранное белье.

— Хороша веревочка? — прокричал Володя. — От списанного парашюта, между прочим! Вот бы вам на скакалку! Кстати, а к чему вам песочные часы?

— Часы? Откуда вам известно про часы?

— А я вас с Володей вашим видел на берегу. Решил, что вы готовитесь бить рекорд. Ну и ушел, чтобы не мешать. Так часы-то вам зачем?

Выяснилось, что Валя искала в книжных магазинах какое-нибудь пособие по физической подготовке. Нашла брошюру о городошном спорте, правила игры в ручной мяч одиннадцать на одиннадцать и «Бокс» — учебник для институтов физической культуры. Он-то, как это ни странно, и оказался самым подходящим.

— А перчаток у вас случаем нет? — притворяясь испуганным, спросил Володя.

— Случаем нет, — ответила Валя, смеясь. — Перчатки — это техническая подготовка и тактика, а я общефизической занимаюсь. Вы зря насчет часов — они чувство времени вырабатывают. А это знаете, как важно?

— Ну, а другие книжки вы читаете? Художественные? Стихи, например?

— К сочинению по литературе готовилась — читала, — ответила Валя. — Маяковского, Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». А писала на свободную тему: «Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть», — на свободную все-таки легче! А так — нет. Я техническими книгами больше интересуюсь. Только трудно… — вздохнула она.

— И напрасно, — сказал Володя. — Вот есть один поэт, забыл его фамилию. Книжка называется «Дни», тоненькая. Очень хорошие стихи: про Пушкина, про детство — всякие. Найдите, почитайте.

— Хорошо, поищу, — согласилась Валя. — А вы не очень-то на офицера похожи, — сказала она, расправляя мокрый рукав зеленой форменной рубашки.

— Почему? — удивился Володя.

— Голос у вас тихий. И вообще…

— Что «вообще»? Усов нет, да? А голос… — Вдруг выкатил грудь и рявкнул, багровея: — Р-рота, р-равняйсь! Р-рота, смир-рна! P-равнение напр-рау!

И тут, как по заказу, из двери выглянул отец. Валя захлопала в ладоши и расхохоталась. Отец, не понимая еще, в чем дело, нерешительно улыбнулся. В руках он держал белую платяную щетку, а на плече Володин китель.

«Чистый же кителек», — удивился Володя, когда отец деловито взмахнул щеткой. Потом Володя увидел орден, привинченный не на месте, и покраснел. Валя тоже заметила вишневую звездочку и посерьезнела, глянула на Володю с почтением.

— Скажите, а как там, в небе, когда летишь? — шепотом спросила она и вдруг, преодолев смущение, призналась: — Я о космосе все время думаю, а сама ни разу даже на «кукурузнике» не летала. Даже близко не видела его!

— Я же вам советую: езжайте в Москву, — сказал Володя. — Ну, не езжайте, а летите, — улыбнулся он. — Получите боевое крещение. Поступите учиться, запишитесь в аэроклуб, а там дело пойдет! Будете еще, как Марина Попович, мировые рекорды бить, удивлять джентльменов из ФАИ. А когда летишь… как описать? — Володя беспомощно развел руками. — Тут надо быть поэтом. А я скажу только, что хорошо… Нет, не хорошо, а здорово!

— Скажите, — неожиданно спросила Валя, — зависть — это стыдно или нет?

— Я песню одну слышал, — ответил Володя. — В ней говорится, что зависть бывает разноцветная. Как карандаши. А мне завидовать нечего: у вас, Валя, еще все-все впереди. Правда!

Отец, продолжая помахивать щеткой, прислушивался к разговору. Он все время поворачивался так, чтобы Валя могла видеть орден, а Володя, наоборот, старался заслонить его спиной и украдкой взмахивал рукой: уходи, мол, зачем ты меня конфузишь? Отец делал вид, что не замечает этих жестов отчаяния.

— Валечка, — откашлявшись, спросил он, — а вы пойдете с нами? Мы обеда не готовили, в гости собрались. Вас и угостить нечем. Мы — к Володиной тете, сестре моей. Уж как она своего племянника дожидается!..

— Ой, нет, что вы, Андрей Аверьянович! — испугалась Валя. — Я, пожалуй, лучше домой! У меня там мальчишка без присмотра. Тоже, кстати, племянник…

И, сколько ее ни уговаривали, она действительно ушла, пообещав заглянуть как-нибудь на днях — о чем-то посоветоваться с Володей.

— Хорошая девушка, — похвалил ее отец, закуривая очередную папиросу. — Имя-отчество мое с первого разу запомнила, молодец! Где ты ее нашел?

— В военкомате встретились, — сказал Володя. — А ты хорош! Китель вынес, орден нацепил. Нацепил, да не на ту сторону! Оконфузил меня совсем!

— Знаю, что не на ту, — начал оправдываться смущенный отец. — Дырку лишнюю не хотел прорывать, а на левой стороне она уже была, дырка-то…

— Хвастунишка ты у меня, — ласково сказал Володя. — А знаешь, эта Валя в космонавты метит, между прочим!

Против ожидания, отец нисколько не удивился.

— А почему нет? — рассудил он. — Умная, за все берется! Достигнет! Я вот весной с завода шел — звали одну форму поглядеть, стержней в ней было много, — так одну из твоего класса встретил. Забыл, как зовут. Хроменькая…

— Анюта, — обрадованно подсказал Володя. — Портсигар-то цел, с богатырями? Ее подарок.

— Цел, — ответил отец. — Он под «Беломор», для «Севера» великоватый. Так вот, встретил я ее, поздоровкались. О тебе спросила, я рассказал. «А как, говорю, твои-то дела? Чем занимаешься?» — «Учусь, отвечает, в аспирантуре». — «И кем будешь?» А она смеется: «Не важно, кем, важно — что! Только объяснять долго». Ну, мне спешить некуда было, со стержнями я разобрался. «Рассказывай», — говорю.

— И что тебе наша Нюрочка поведала? — улыбаясь, спросил Володя.

— А то! Про технический прогресс. Если, скажем, твою родную прабабку воскресить и к нам привести, она бы тут же второй раз померла, перекреститься бы не успела. От удивления. По улицам телеги шастают без лошадей. Вода прямо из стенки течет. Электричество, радио, телевизор — это я уж не говорю! Правнук по небу летает. Как ангел, скажем, или яга в ступе! Как тут не удивиться, сам рассуди?

— Гм… Действительно, — пробормотал Володя.

Он попытался представить себе эту невероятную картину, и вдруг внезапная догадка поразила его.

— Слушай, — воскликнул он, — она, ну, прабабка, при крепостном праве жила!

— Как? — переспросил отец. — Стой. Точно. Ага. Я с четырнадцатого, мать моя, значит, с… с… А с какого она? — растерянно огляделся он. — Паспорта у нее не было никогда, дня рождения не справляла. Может, Фрося знает? Ну, положим, с восемьдесят четвертого она — родила меня в тридцать лет, — а мать ее, моя бабка, с пятьдесят четвертого тогда. Жила не жила, а родилась точно крепостная!

— Ста двадцати лет не прошло, — сказал Володя. — Чудеса! А чем тебя Нюрочка наша удивила?

Отец от старой папироски прикурил новую, а старую метким щелчком отправил в помойное ведро. Володя, глядя на это, промолчал, но осуждающе покачал головой.

— Хромоножка меня на такие мысли и натолкнула, — ответил отец. — Ты слушай! Техника вперед скакнула, сделала гигантский шаг. Удобства всякие появились, — одним словом, прогресс! А хлеб? Какой деды наши ели, такой и мы едим. Дождик вовремя забрызгал — слава тебе, господи! А засуха случилась — что ж, молебен служить, идти крестным ходом? А град, к примеру? Пахали, сеяли, а он — р-раз!..

— Ну, по граду теперь стреляют, рассеивают, — возразил Володя. — На Кубани, например.

— А твоя подружка другой путь ищет, — сказал отец, сияя так, будто именно он ищет и нашел этот другой путь. — Химия и эта… биология. Все будет и сколько пожелаешь! Уже икру делают! Нет, ты подумай! Говорила: «Землю цветами засеем, дадим ей отдохнуть за многие тысячи лет. Маками засеем». Понял? Да за такое дело памятник поставят, как Пушкину в Москве!