— Ужели совесть наконец-то проснулась в нем? — улыбнулся растерянно старый слуга.

И померкло все. И он снова сидел в своих покоях один. Никому не нужный. Хотя отец поверил ему. Отец ему поверил! И в слезах упал на колени молодой господин, вознося благодарность богам. Хотя б отец его не подозревал его! Хотя бы в одной единственной мерзости!

Тут тихо отворились двери. Зашуршали подвески в проходе. Ткань шелковых одежд зашелестела.

— Я принесла вам чая, молодой господин. И сладостей немного.

Он резко повернулся, впился глазами в ее смущенное лицо, в улыбку на тонких устах, с морщинкою рядом у рта. И во взгляде одного единственного глаза ее тепла было больше, чем у всех людей города! Точнее, тепла хватало у всех, но он слишком низко опустился в людских глазах, чтобы кто-то по доброй воле хотел согреть его. Чтобы кто-то мог согреть его. Но она могла. Терпения и доброты у нее было как у богини.

— А ты могла бы… — голос его дрогнул, — Могла б хоть раз… назвать меня братом, молодая госпожа?

— Конечно, — Кэ У приветливо улыбнулась.

И опустила поднос на стол. И к нему подошла, шелестя платьем. И на колени у него опустившись, обняла за плечи.

— Держись, брат мой! — сказала, рукою робко по голове погладила, в первый раз в жизни, как ни гладила никогда в детстве, как ни позволил он ей ни разу к ней прикоснуться в детстве, — Люди много всего говорят. Поговорят — и перестанут. А если ты будешь ходить сгорбившись, если похороны пропустишь, здесь отсидясь, то отцу придется быть крепким вдвойне. Не хорошо его одного оставлять, правда? — в глаза ему заглянула, глазом единственным своим, несказанно теплым, — Но я верю, что брат мой — сильный мужчина. Что он выйдет из покоев — и отца поддержит, поможет ношу его разделить.

— Помогу! — пообещал пылко он. И вдруг пылко обнял ее, — О, почему люди не знают, как красива моя сестра?!

Так иногда несчастья лишь помогают открыть глаза слепым. И только несчастья иногда сердца открывают от одного человека к другим.

— Ничего, — она его ласково погладила по щеке, — Люди часто многого не видят, — и, смутившись, отдернула руку.

Он, вздохнув тяжело, поднялся и ей помог.

И первым пошел к отцу, просить позволить помочь с ритуалов подготовкой. Все-таки, это была его мать.

И стоял рядом с отцом во время похорон. Ни слезинки не проронил — все заметили и шептались о том потом люди. И отца своего подхватил, когда тот упал вдруг, сознание потеряв. И сидел вместе с Кэ У и матерью Хэя потом всю ночь возле него.

Но оправился почтенный Хон Гун. Говорили, крепким было здоровье и толстой — шкура. Но люди многое говорят. А отцу хотя бы одно счастье было — хотя бы малое объединение его семьи. Счастье великое было видеть сидящих рядом Ен Ниана и Кэ У.

И вроде тихая жизнь вернулась в поместье Хон Гуна. И море злых слухов омывало его.

Но звучал жуткий голос в ушах Ен Ниана снова, картины жуткие и светлые преследовали его. А еще часто снился ему кошмар, как возвращается домой старший его брат — настоящий старший его брат, главный из всех в семье после отца — и радостно отец кидается встречать Гу Анга. А вдруг после этого отец совсем забудет о сыне втором?! Ведь нет ничего ужаснее непочтительных детей!

А отец слабее стал, грустно-задумчивым. И погрустнела сестра старшая, которая часто была рядом с ним — а мать Хэя на дочку приболевшую отвлеклась. Да на молитвы, чтобы небо сохранило ей всех. Тех, которые остались.

— Я боюсь за отца, — призналась как-то вдруг Кэ У брату младшему, когда они случайно встретились в саду, спешащие каждый по своим делам, да за рукав брата ухватила, — Вы… ты только никому не говори, молодой господин! Я… давай сделаем вид, что я этого не говорила? Я… просто я…

— Я понимаю, ты волнуешься, — серьезно ответил вдруг Ен Ниан, — И с другими говорить о том боишься. А сердце не спокойно твое, молодая го… сестра.

— Жаль, я не могу ничем порадовать отца! — сказала девушка, грустно опуская голову, протекли по плечу подвески из украшений. И, кажется, слезы готовились пройти по щеке.

И тут Ен Ниан задумался, что и у него больше нету, чем порадовать отца. Репутацию Ен Ниана уже ничего не спасет. Он слишком низко пал во всеобщих глазах. И, даже если он заметно ласковым и вежливым с сестрою старшею будет — с гордостью и радостью родного отца — то в целом ему ничего не изменить. Когда честь и имя заляпаны так сильно, то, как и одежду прекрасную, изгаженную и разодранную, ее остается только выкинуть.

И тут среди сада открылись будто склоны гор и одинокий путник, кутающийся в старый плащ. И, когда он поднял лицо к небу, потом, вздрогнув, обернулся, то мужчине молодому показалось, что он узнал эти глаза.

Миг видения — и все пропало. Поникли плечи у молодого господина, у молодого наследника огромного имения и славы огромной, разошедшейся уже за пределы Сяньяна.

Но сжала руку верная сестра, заглянула ему в глаза единственным глазом, но теплотою и заботой сказочно красивым:

— Давай сегодня вместе будем молиться… брат? Ведь чем больше искренних молитв, тем вернее, что боги укажут нам выход и спасение?

Он в это не верил, но согласился. Просто чтоб посмотреть, как улыбка раскрасит ее глаз радостью, а лицо — счастьем — ей радостно было, что семья объединится в молитве.

Он прийти к ней опоздал, но пришел задумчивый — а до того прослонялся по саду, одинокий и мрачный будто призрак, заставляя слуг торопливо кидаться в разные сторон, натыкаясь друг на друга, роняя вещи переносимые, но главное, подальше от него. А стражники, совершавшие обход с мечами, едва не зарезали друг друга, поспешно шарахнувшись с пути молодого господина и столкнувшись. Он был проклят, хотя все еще был их молодой господин. Хотя он заметил, что в эту неделю слуг как будто меньше стало. Хотя он их всех в лицо не помнил. Но сновало по поместью их явно намного меньше, чем до того.

Но когда мимо кухни шел — и заметил случайно сестру, раздававшую указания служанкам, мягко, с улыбкою обычною теплою своей и не указания будто, а просьба мягкая друзьям — и лица внимательно слушающих, глаза дружелюбные. И сестра, словно почувствовав, взгляд подняла и улыбнулась уже ему из-под пряди густой волос и из-под шали плотной. Слуги на нее уставились в ужасе или в изумлении.

Молодой господин смущенно ей кивнул. И как-то слишком резко веером обмахнулся. И поспешно ушел. И слухи новые из поместья ушли. Что, может, между сводными братом и сестрою возникла странная запретная любовь? Но как так?.. Он же ж ее изнасиловал! А чем нелепее слух, тем с большею радостью его передают. Словом, к вечеру Сяньян весь судачил о запретной и жуткой любви молодого господина из поместья Хон Гуна, который до того от страсти обезумил, что ссильничал собственную сестру!

И он, случайно услышав пересуды своих слуг — мужчины-стражники судачили причем — еще больше помрачнел. Кашлянул серьезно. И внутренне со злорадством ликовал, смотря, как они смутились и бледнели. И долго мрачно смотрел на них многозначительно, заставляя их дрожать. Потом, опомнившись, вздохнул. Произнес, будто сам себе:

— Ах да! Конфуций в той книге сказал… — и пошел себе. Будто просто стоял в задумчивости, не из-за них.

— С каких пор молодой господин стал интересоваться мнением Конфуция? — донеслось ему вслед приглушенное.

— Да не, померещилось верно. Он же ругал его столько лет, — отозвался второй.

И помолчав — он, уходивший, хуже расслышал уже — до него донеслось:

— Но как он мог?.. Родную-то сестру!

— А что-то совсем не показывается дракон.

— Эт да.

— И страшная была гроза.

— Эт да.

— Так, может… из-за него сдох дракон?..

Поморщился несчастный мужчина молодой. Он понял, что свое имя ему уже не обелить. Никогда. Что бы ни делал он.

Но сестра при встрече снова приветливо улыбалась ему. И не упрекнула, что опоздал. И с милою улыбкою предложила ему чаю и сладостей. Он взял только, чтоб ее порадовать. И чтоб ее порадовать только, похвалил. А она от радости расцвела. Словно и не было тяжелых дней и потерь. Словно не худшею невестою была. То есть, по мнению других людей, худшею, потому что якобы некрасивою. И даже при том, что он ее мучил и изводил столько лет. При том, что он ославил весь свой род. Она хотела его порадовать и старалась готовить ему. И радовалась, притворное удовольствие его видя.

Он вдруг подумал, что боги все-таки наградили его, подарив ему такую сестру, которая всегда была на его стороне. Жаль, что он никогда ее не замечал. Жаль, что жениха найти ей не сможет — никто его слушать не будет, а породниться никто с ними не хочет. Вот, сваты с намеками шляются в другие поместья, но за последние года — ни разу к ним. Да еще и слава дурная его тянется и за ней, особенно, как пустила пакость какая-то этот нелепый и жуткий последний слух, что он ее… совсем. Совсем все было кончено для нее. Для этой прекрасной чистой души! Разве что…

И, на колени опустившись, он в этот день впервые молился, чтобы вернулся Гу Анг. Только он сможет защитить сестру! Особенно, если что-то случится с отцом. Который не молодел. Который сдавал заметно уже. Это была первая молитва младшего брата о старшем. Искренняя молитва. И возносил он ее уже каждый день, стоя на коленях рядом с сестрой.

И месяца через два, как получил непочтительный сын Хон Гуна проклятье и, вместе с тем — прозренье — ночью вбежал через сад слуга, запыхавшийся стражник. И кричал, что срочное донесение, срочная весть: к городу скачет Гу Анг. И что-то большое господину везет. Наверное, что ждал давно господин.

Все выскочили в сад. И с ужасом смотрел Ен Ниан, как отец его, едва одетый, из покоев своих выскочил радостно. Как попятились слуги, пропуская всадника с большим свертком. Как он прошел к задрожавшему Хон Гуну, воин, молодой, с бородою и с мечом у пояса, как он с трепетом сверток протянул.

— Я сохранил, — успел сказать лишь.