— Он в реанимации! — всхлипнула. — И папу увезли! Он… он папу спасал. Когда папа упал.

— Значит, замечательный у тебя друг! — Мамору осторожно похлопал меня по волосам. — И ему это зачтется! Вот увидишь.

Вздохнул.

— А почему ты не с ним?

— А я так врать, как он, не могу! — мальчик сжал кулаки. — Я хочу этих проклятых парней просто убить! Зачем они сломали ему мечту?!

— Не волнуйся, Макусиму-сан им устроит. Он не побоялся даже написать репортаж про парня из якудза. Только за то, что тот переехал собаку на джипе, — всхлипнула. — Собаку моей подруги. И друга.

— Так спокойно задавил человека? — глаза его расширились.

— Нет, собака была ее другом, — торопливо поправилась я, чтобы он и из-за этого не волновался. — Не только ее животным.

— Да, грустно, — Мамору-кун вздохнул.

Мы еще какое-то время посидели вдвоем. На скорой кого-то с аварии привезли, прокатили мимо нас на каталке. Я вскрикнула, увидев лицо в крови, мальчик торопливо закрыл мои глаза своей ладонью. Кто-то из врачей на бегу потребовал не шуметь. Но неподвижный человек — я успела заметить — даже не дернулся от моего вскрика.

— Может, ты в другом месте подождешь? — предложил мне мой внезапный друг, убрав чуть погодя руку.

— Нет, — вздохнула, — я хочу рядом с ними быть, не смотря ни на что.

Мы еще какое-то время посидели вместе.

— Может, ты к своему брату пойдешь? — предложила я.

— Зачем? — Мамору вскинул брови. — Рю держится. Да и мама с папой с ним. Вряд ли они уже ушли. Нам по-любому вместе возвращаться в отель. Но они просто не могли так быстро от него уйти.

— Потому и прошу, — всхлипнула. — Я не знаю, жив ли мой папа, жив ли мой друг. Не представляю, где моя мама. Но твои все живы. Вот и иди к ним, побудь с ними, раз такая возможность есть, — вздохнула, — В этой жизни мы не можем представить, до какого дня мы с нашими близкими вместе. Вот и моя мама так внезапно ушла, — всхлипнула, — или умерла.

— Нет, я тебя не оставлю так! — проворчал мальчик, обнимая меня за плечи.

И с полчаса или больше рядом просидел, пока я его не выгнала. Ну, просто… мало ли что с ними может случиться, с его близкими? А он пока вполне может с ними поговорить. И каждое мгновение ценно, пока мы еще можем с близкими говорить. Жаль, только понимаем, когда уже кого-то теряем. Когда уже потеряли навсегда. Вдруг мама уже не вернется никогда?

Мамору хоть и неохотно, но наконец-то ушел. И я еще сидела в стороне от реанимации сколько-то. Потом понадобилось сходить по нужде. Ну, и просто ноги немного размять. Сразу пойти не смогла: словно тысячи иголок вонзилось в голени и ступни. Охнула, согнулась. Не сразу смогла сделать первый шаг. Еще несколько шагов. Но прошла всего ничего и растерянно остановилась.

Мамору сидел на скамейке, рисовал, нагнувшись над большим блокнотом. Нет, сорвал лист, скомкал, отбросил, не глядя. На скамейке сбоку от него, на полу вокруг него лежали мятые листы. Белый край, большой и что-то зеленое видно, цвета свежей весенней листвы. Нежно-зеленое и, судя по многочисленных штрихам, утончающимся к краям, пушистое. Меховое и… зеленое?..

Мальчик снова посмотрел на лист перед собой и, сердито выдрав, скомкал, отбросил.

Искушение было слишком велико. Что может быть зеленым и пушистым?.. Кажется, это какой-то зверь?..

Я подошла, стараясь идти бесшумно, да, кажется, юный художник меня совсем и не замечал, так увлекся. Вот, наклонилась, подобрала ближайший бумажный шар. Плотная бумага, хорошая. Не рисовая. Робко развернула — мальчик даже не услышал — и застыла недоуменно. Он нарисовал только лицо. То есть, только его морду. Но, судя по наброскам, это был зеленый кот. Только глаза были как будто человеческие. И улыбка на морде.

Я долго разглядывала это странное существо. Потом невольно улыбнулась, смотря в прищуренные глаза.

— У папы лучше получается! — Мамору вздохнул. — Если б ты увидела его картины, то сразу бы улыбнулась.

— Твой папа тоже рисует зеленых котов? — растерянно посмотрела на него поверх бумаги.

— Да, это его любимый герой. Он у него почти везде, — мальчик задумчиво качнул головой, закусывая конец зеленого карандаша. — И от его картин люди много разных эмоций испытывают. Я так не могу.

— Но ты, кажется, и сам что-то рисуешь?

Мы вздрогнули от внезапно раздавшегося за нами голоса. Низкий и даже какой-то шипящий. А когда обернулись, увидели Рю Мидзугава. Он как раз снимал перчатки.

— Папа?.. — я вскочила.

— Все хорошо, — улыбнулся врач. — Просто переутомление. Совсем не сердечный приступ. Не инфаркт. Просто он полежит у меня в кабинете на кушетке и отдохнет. Может, поспит. Он глаза прикрыл, когда уходил, — рукой взмахнул, когда я открыла рот. — Нет, ничего серьезного. Повода нет ни для чего серьезного. У него молодой, крепкий организм, — присел на край сиденья возле Мамору. — Но всем нужно хоть иногда отдыхать.

Лист поднял один, сердито смятый в почти ровный шар, подкинул словно мяч на руке.

— Кстати, что ты рисуешь?

Мальчик замер, смявший очередное свое творение. Недоверчиво на врача глядя. Мимо прошли две медсестры средних лет, неодобрительно посмотрели на смятые листы. Но врач только качнул головой и они ушли, одна сердито поджав губы, другая — нахмурившись. И только.

— Сам уберет, — сказал Мидзугава-сан им вслед.

Но они только шаг ускорили, словно мечтая убежать от него подальше.

Мигнуло электричество в коридоре. И как будто как-то странно блеснули глаза врача в полутьме. Но замыкание длилось только миг. И, наверное, мне просто примерещилось.

— Так что ты рисуешь, Мамору-кун? — серьезно спросил он.

— Вы можете просто развернуть и посмотреть.

— Нет, ты не понял, — врач снова подкинул на ладони смятый лист. — Я спросил, что ты рисуешь? Именно ты. Ты сам. Когда не пытаешься копировать своего отца.

— Мои узоры ее не утешат. Но откуда вам известно мое имя? — мальчик нахмурился.

— У меня память хорошая, — Мидзугава-сан снова подкинул смятую бумагу. — Я в этой больнице много всего читаю.

— Мой брат недавно поступил. Вы тогда на другой операции были, — Мамору недоверчиво прищурился.

— Вот как? — мужчина брови вскинул, будто и не было ничего такого.

Они долго упрямо смотрели друг на друга.

— Надо просто идти своей дорогой, — врач лист перекинул мальчику, тот — невольно его поймал. — Берешь лист своей судьбы — и рисуешь на нем все, что хочешь.

— На этом листе уже нечего рисовать, — Мамору со вздохом подкинул смятый лист. — Я его уже испортил.

— Разве бумага годится только чтобы рисовать? — усмехнулся Рю Мидзугава.

— Я его и смял к тому же.

— Это не похоже на тебя.

— Что не похоже? — сердито вскочил мальчик. — Разве вы меня хорошо знаете?

— Я читаю людей как раскрытые книги, — странная улыбка прошлась по губам врача.

Мальчик недоверчиво нахмурился.

— По лицам, — мужчина несколько смятых листьев подхватил и стал ими жонглировать.

Мы какое-то время с недоумение смотрели на него.

Вышла молоденькая медсестра. Руки ее и рукава светлого костюма были забрызганы в крови. Меня увидев, она улыбнулась. Я сразу узнала это лицо, обезображенное родинками. Хотя Мамору она не так напугала. Точнее, его она не напугала вообще своим приближением.

— Все обошлось! — подмигнула мне девушка. — Жить будет. Но пока он спит, — на коллегу посмотрела. — А вы чем заняты, Рю-сан?

— А ты чем занята, Каори? — вместо ответа спросил он ее. — Ты вообще спишь хоть иногда? Если во время операции у тебя дрогнет рука — это может стоить кому-то жизни. Если тебя вообще допустят до операций.

— Но я хочу помогать людям! — она сжала кулачки.

А он продолжал жонглировать бумажными комками, совсем не отвлекаясь и не роняя ни один. Хотел утешить нас? Или у него хобби такое странное в свободное от работы время — жонглировать?

— Я правда хочу помогать людям! — пылко сказала девушка. — Я стараюсь…

— Я знаю, что ты стараешься, — перебил он ее. — Но мне не нравится, что ты мало спишь. Сначала надо себя поддержать, а потом уже будут силы поддерживать других. На-ко, сядь, — указал взглядом на место возле.

Девушка, вздохнув и смущенно потоптавшись на месте, присела рядом. Он продолжал жонглировать. Она какое-то время смотрела, как двигаются ловкие руки хирурга. Кажется он решил отвлекать от мрачных мыслей всех нас.

— Я просто уснуть не могу последнее время, — она голову на стену запрокинула, взгляд подняла к потолку коридора. — Мне снятся странные сны. Сердце странно сжимается. Но, кажется, с сердцем проблем нету.

— Надо обследоваться, — ответил он, продолжая смотреть прямо перед собой и подбрасывать, ловить бумажные шарики.

— Я недавно обследовалась.

— Это хорошо.

— Но я никак не могу понять эти странные сны! Меня словно тянет куда-то.

— Не все сны и нужно понимать, — ответил он невозмутимо. — Но если душу куда-то тянет, то… можно и пойти.

— Даже не понимая?

— Не все в этой жизни можно понять. Не все в этой жизни легко понять. Какая-то часть историй скрыта от людского понимания.

— Да, было бы здорово увидеть все взаимосвязи! — внезапно признался Мамору.

— А все и не надо понимать! — мужчина внезапно поймал шары в обе руки, к самому потолку подкинул.

Мы сжались невольно, подумав, что сейчас на нас упадут, но он как-то ловко вскочил и их поймал, снова стал жонглировать.

— Голова не все разглядит. Но все видит и замечает душа. Беда только в том, что люди эту душу отвыкли слышать.

— Рю-сан, вы снова загадками говорите?! — взвыла медсестра, хватаясь за голову.

— Обожаю загадки, — он усмехнулся, но жонглировать не перестал.

— Интересно, каково жить монахам, сатори достигшим? — внезапно спросила она. — И все четко видеть?..

— Все четко видеть сложно, — мужчина погрустнел. — Правда, я не каждому желаю такой судьбы. Тем более, что… сколько я ни наблюдаю за всеми вами… люди сами творят свою судьбу. Или пытаются.

— Словно вы и не человек, — улыбнулась Каори.

Он выронил все бумажные шары.