6
Городок походил, должно быть, на все маленькие русские города, в которых мне приходилось бывать.
Низенькие, уже старые дома чередовались с новыми, наверно построенными за последние годы, четырех- и пятиэтажными, городской парк простирался неподалеку от реки, автобусы отъезжали в разные стороны от привокзальной площади в пригородные села.
Напротив вокзала красовалось здание гостиницы «Смоленск», очевидно недавно построенной.
Над рубчатыми пластиковыми дверьми виднелся плакат «Добро пожаловать».
Однако, несмотря на приветливое приглашение, свободных мест в гостинице, само собой, не оказалось.
Поначалу не помогли ни командировочное удостоверение из Москвы, ни билет Союза журналистов.
Но в конце концов, как гласит народная мудрость, все когда-нибудь и как-нибудь образуется.
И я получила маленький, с видом на двор, зато очень тихий и потому уютный номер с деревянной кроватью, туалетным столиком, непременным торшером между такими же непременными двумя креслами, обитыми зеленым плюшем.
Рядом с моим номером, в узеньком коридоре, помещался буфет — булочки, крутые яйца, жареное мясо, подозрительно румяная колбаса. Огромный самовар исходил паром, особенно отрадным в этот пасмурный осенний день.
Я взяла чай, булочку с маслом, крутое яйцо.
Толстая, вальяжная, по-своему красивая буфетчица, улыбаясь всеми ямочками на розовом, цветущем лице, сказала:
— Вам повезло, все уже поели. Я собиралась закрываться, а тут вы подошли. Стало быть, вы — везучая…
Я ответно улыбнулась ей. Неужто меня можно назвать везучей?
Самой себе я казалась, наоборот, изрядно неудачливой: личная жизнь не удалась, карьеры не сделала, исполнения своего самого горячего желания — стать писательницей — не добилась.
Чего же тут такого везучего?
Однако к чему обо всем этом знать толстой буфетчице? Какое ей, в конце концов, дело до меня?
А вот мне есть до нее дело. Должно быть, она — местная, и с нею имеет смысл побеседовать о Праховых.
— Вы местная? — спросила я ее.
Она пожала круглыми, наливными плечами:
— Да как вам сказать, не очень. Второй год всего лишь здесь живу…
— Стало быть, не знаете Праховых?
— Нет, не знаю. А кто такие?
— Хорошие люди, говорят, — сказала я.
Красивое, в зареве румянца лицо ее снова осветилось улыбкой, казалось, все ямочки на нем заиграли.
— Если говорят, стало быть, наверное, так и есть.
— Возможно, — согласилась с нею я.
— А все одно, проверьте, вдруг что-то все-таки не так? Как думаете?
— Все может быть, — ответила я.
Выйдя из гостиницы, я пошла искать улицу, на которой жили Праховы. Я шла незнакомыми улицами, рассеянно поглядывала на прохожих, в ушах моих звучали слова пригожей буфетчицы: «А все одно, проверьте, вдруг что-то все-таки не так?»
Вначале меня несколько поражало количество писем, восхваляющих семейство Праховых. А потом я поверила им, хотя иногда казалось — во всех письмах, написанных различными людьми, есть какая-то досадная назойливость.
Впрочем, Ардик, тоже довольно доверчивый, хотя в достаточной мере наделенный скепсисом, признавался порой:
— Даже не верится, неужели бывают такие ангелы?..
Правда, Виктор Ветров однажды спросил:
— Почему это жители …ска хотят, чтобы как можно больше народу узнало о Праховых?
Я возразила ему:
— А что в этом такого? Вполне естественное желание, они хотят, чтобы как можно больше людей брали пример с Праховых. Почему бы и нет?
Приближаясь к Продольной улице, я все время спорила сама с собой, то говорила за кого-то чрезвычайно недоверчивого, врожденного скептика, то возражала уже за себя, спрашивала, отвечала, снова соглашалась и опять спорила…
Дом Праховых был окружен, как и почти все остальные дома в городе, садом. Сад казался большим — много деревьев, кустарники, цветочные клумбы. Должно быть, летом сад хорош.
Дом был двухэтажный, окрашенный в веселый зеленый цвет. На красной крыше — вырезанный из жести петух.
Праховы жили на первом этаже. Я позвонила в дверь, мне открыл мальчик лет четырнадцати-пятнадцати. Невысокий, ушастый, коротко стриженные светлые волосы, смуглые, как бы сохранившие еще с лета крепкий загар, щеки, воротник клетчатой ковбойки открывает сильную мальчишескую шею…
— Вам кого? — спросил.
— Праховы здесь живут?
Он повернулся.
— Проходите, вот сюда…
Я прошла вслед за ним по узкому, тесно заставленному сундуками, корзинами, трехколесными велосипедами коридору.
Дверь в комнату была открыта, поэтому в коридоре было светло. Мальчик вошел, став против меня. Комната была довольно большая, просто обставленная: круглый стол со стульями, сервант, телевизор «Рекорд» на металлических ножках. Стены увешаны эстампами, все больше цветы, деревья, берег реки. В простенке — овальное зеркало. Под зеркалом висят фотографии, издали не различишь лица на них.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал мальчик.
— Нельзя ли снять пальто? — спросила я.
— Сейчас, — заторопился он. Я скинула пальто, он взял его, вынес в прихожую, снова вернулся.
— Ты, наверно, старший?
Он кивнул:
— Да, я — старший. Меня зовут Олег. А вы, наверное, из газеты?
— Угадал.
— Из какой газеты?
— Из московской.
Я назвала нашу редакцию.
— А где все ваши?
— Папа скоро придет, он ушел ненадолго, а мама с сестрой и братишкой уехала в деревню, к бабушке, на несколько дней. У нас бабушка заболела…
Он не успел договорить, стало слышно: издали хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги.
— Это папа, — сказал Олег.
В комнату вошел, тяжело опираясь на палку, грузный, уже немолодой мужчина. Большое, с обвислыми щеками лицо, густые брови, светлые глаза. Взгляд острый, проницательный и, как мне подумалось, мгновенно все схватывающий…
Он кольнул меня быстрым своим взглядом, улыбнулся, спросил вежливо, четко разделяя слова:
— Вы ко мне? Извольте, вот он я…
— Это из Москвы, из редакции газеты, — сказал Олег.
— Вот как, — сказал Прахов. — Очень рад, конечно, а по какой же причине мы понадобились вам?
Я предпочла объяснить сразу же все, как есть.
— Я к вам приехала из редакции…
Я назвала свою газету и лишний раз убедилась, что название газеты в достаточной мере популярно. Лицо хозяина дома озарилось широкой улыбкой.
— Как же, как же, наслышаны. Конечно, это все нам очень приятно, единственно, что хотелось бы знать, зачем вам понадобилась моя скромная персона?
— Не только вы, но и все ваши домашние мне понадобились, — ответила я. — Вы знаете о конкурсе, который проводит наша газета?
— Нет, — ответил Прахов. — Про какой конкурс вы говорите?
— Конкурс среди читателей, — начала я терпеливо пояснять ему. — Читатели пишут нам о самом хорошем человеке, которого им посчастливилось увидеть в жизни.
— Так-так, — сказал Прахов. — Признаться, не знал. Правда, давно как-то не приходилось читать вашу уважаемую газету, дел, знаете, много, очень даже много, иной раз, верите, не успеваешь к занятиям подготовиться, а я, кроме того что завуч, еще и математику в седьмых преподаю…
Я продолжала говорить дальше:
— Мы получили очень много писем из вашего города, ваши земляки пишут больше всего о вас, о вашей семье, о том, какая у вас отличная, хорошая, дружная семья…
Он слегка улыбнулся:
— Семья у нас действительно неплохая, только к чему обо всем этом на весь мир кричать?
— Почему на весь мир? — спросила я. — У нас в газете, я же вам сказала, был объявлен конкурс…
— Да, да, — он махнул крупной ладонью. — Простите, я вспомнил.
— Хотите, покажу вам несколько писем? — спросила я. — У меня с собой, там написано о вас…
— Да что вы! — Прахов вытянул вперед обе руки, как бы защищаясь от меня. — Зачем мне? Мы же и знать ничего не знали и ведать не ведали, да и к чему нам вся эта шумиха? Живем тихо, смирно, никого не трогаем, ни к кому не лезем, делаем свое дело и тут узнаем, что нежданно-негаданно из самой Москвы, столицы, к нам, оказывается, корреспонденты едут, на нас поглядеть, побеседовать с нами. Не скрою, — продолжал он, — что все это чрезвычайно лестно для нас, кто же спорит, но, право же, я тут ни при чем, и мои ребята тоже ни при чем, ведь небось ты, Олежка, — он взглянул на сына, — ты, наверно, диву даешься, что до самой Москвы о нашей семье слух дошел? Олег ничего не ответил.
— Вот оно как бывает, — со вздохом заключил Прахов. — Не ждал, не думал, и пожалуйста, слух себе идет да идет…
— Разве вам это не нравится? — спросила я.
— Ну что вы, — он широко улыбнулся. — Почему не нравится? Очень все это приятно, и мне и, я уверен, моей жене тоже будет лестно про такое узнать, просто, поймите, неожиданно все как-то получилось…
Он тяжело опустился на стул, положил обе ладони на палку. Медленно покачал головой:
— Если хотите знать правду, скажу откровенно: хотя и, повторяю, нам такое вот внимание отрадно и приятно, и очень хорошо, что наши земляки к нам душевно относятся, иначе, полагаю, не писали бы таких вот писем, о каких вы говорите, но признаюсь: смолоду никогда не любил и не признавал никакой похвальбы, а уж теперь, как вы сами понимаете, и подавно…
Повернул голову к сыну:
— А ты, сынок, чего сидишь, словно статуя? Пошел бы да чайник поставил…
Олег мгновенно выскользнул из комнаты. Прахов, улыбаясь, поглядел ему вслед.
— Молодежь нынче нерасторопная пошла, если ей не скажешь и не укажешь, ничего сама, по собственному желанию делать не будет…
Я слушала Прахова, смотрела на него и все никак не могла решить, нравится мне он или нет.
То мне думалось, что он — приятный, располагающий к себе, то почему-то он начинал казаться несколько скользким, очень даже себе на уме; впрочем, сколько раз уже приходилось обманываться, сколько раз это самое первое впечатление подводило меня!
«Не буду ничего предрешать, — мысленно решила я. — Поживем — увидим, поглядим, как оно все будет. Во всяком случае, если так много людей любит и уважает семью Праховых, то, наверное, все-таки они все этого стоят, разве не так?»