Глава двадцать седьмая: Даня

лава двадцать седьмая: Даня

Я не вру, когда пишу ей, что хочу ее до боли. Хотя нет, все-таки вру, потому что «хочу до боли» - это и близко не то, что я чувствую с железной непрекращающейся эрекцией вот уже минут тридцать. Именно столько мы с Колючкой переписываемся.

Лежу в постели полностью голый – это тоже чистая правда. Ненавижу спать в трусах, летом вообще закрываю комнату на замок изнутри, чтобы мать не зашла и не увидела мой физиологически естественный утренний стояк.

Все-таки переворачиваюсь на живот, подбираю подушку под грудь и пока Колючка собирается с силами, закрываю глаза, вспоминая вкус ее губ. Сжимаю наволочку в кулаке – и тяну бедрами вверх, представляя, что Варя лежит подо мной с широко разведенными ногами. Яйца поджимаются, в голове шумно и тихо одновременно.

Телефон, наконец, оживает.

Моя стыдливая девчонка, наконец-то, решилась. И хоть это все равно не то, что я бы хотел, но это больше, чем все, на что я мог надеяться еще несколько дней назад.

Колючка сфотографировалась почти так же, как и я, только осталась в лифчике. Очень симпатичном черном лифчике без всяких идиотских кружев. Сглатываю, жадно разглядывая каждую деталь ее тела: симпатичная небольшая грудь, белая кожа, серебряная цепочка с кулоном-цветочком. Плоский животик, втянутый вертикальный пупок, краешек черных трусиков с атласным бантиком.

Убейте меня.

Просто, блядь, убейте меня, пока я не двинулся окончательно и не трахнул кровать.

Кусаю подушку, чтобы спрятать стон, когда пару раз тараню членом матрас. Жестко и почти до боли.

«Ты меня с ума сводишь, Колючка, - пишу ей, вдруг вспомнив, что молчу слишком долго, а моя мнительная девчонка уже наверняка черте чего успела понапридумывать. – Сильнее у меня стоять уже просто не может».

Хочу попросить снять эту черную тряпку, а лучше обе, и показать мне, какая она офигенная. Но боюсь перестараться, и вынудить Колючку просто закрыться в себе, поэтому обрушиваю на нее откровенность своих желаний.

«Я сейчас выебу кровать, представляя, что это ты. Это не преувеличение. И это будет не первый раз, когда я делаю это, думая о тебе»

«Подо мной уже простыня дымится, Ленский…» - отвечает Колючка.

«Снимай трусики, Колючка».

Она отвечает почти сразу: - «Сняла».

«Послушная?»

«Сумасшедшая»

Я не знаю, как бы мне самому не двинуться от фантазий в моей голове и от потребности кончить. Я реально уже весь мокрый от напряжения: простыня липнет к телу, губы искусал до крови, и сердце почти навылет, как будто еще немного – и сдохну к чертовой матери.

«Мне нужен твой голос, Колючка. Можно?»

Есть вещи, которые я – пока – буду делать только после ее разрешения.

«Можно», - пишет она примерно через минуту, и я мгновенно набираю ее номер.

— Прости, я хочу слышать, как ты кончишь вместе со мной, - говорю громким шепотом, переворачиваясь на спину. Беру себя в кулак у самого основания, делаю пару толчков в ладонь и выдыхаю, кажется, громче, чем собирался.

— Даааааня, - растягивает мое имя таким надрывным голосом, что я почти слышу визг собственных сорванных тормозов.

— Ты нужна мне, Колючка. – Жмурюсь до рези за веками, потому что в этот момент она тихонько сладко стонет. – Еще, детка. Делай то, что ты делаешь, но дай мне свой стон.

— Детка? – Слышу улыбку пополам с дрожью.

— Моя детка, - поправляю себя.

Может, я балбес, но я не отдам ее никому.

Не знаю как, но не отдам и все.

— Еще раз, - впервые так откровенно просит она.

— Хочу засадить тебе по самые яйца, детка, - нарочно грязно, и пошло, откровенно.

Я не умею стесняться, а ей точно нельзя давать повод думать, что она может ускользнуть обратно в образ строгой холодной училки. Моя Колючка ни хрена не холодная, она жутко сексуальная малышка, и я уверен, что сейчас ее пальцы все мокрые, потому что она – со мной, и течет от меня.

Блядь же, как хорошо…

Выгибаю спину, забрасываю голову назад, и еще пару раз провожу по члену. Выдыхаю, пробую восстановить дыхание – но ничего не получается. Да ну на хуй!

— Знаешь, о чем я думал, когда трахался с рукой в своей постели? – подстегиваю ее фантазию. Настолько быстро к краю я еще ни разу не подходил, и меня нехило так трясет.

— О чем? – сглатывает она.

— О том, как усаживаю тебя на парту, задираю твою юбку и рву твои чулки.

Да, я хочу порвать на ней чулки. В хлам порвать. А потом надеть на нее новые – и снова порвать.

Кончики пальцев на ногах подгибаются, удовольствие рождается в затылке и быстро, словно стальной шарик, катится по позвоночнику до самого копчика.

— Ленский? – Она всхлипывает громко-громко, и мычит, явно закусывая губу. Голос дрожит, и я знаю, что сейчас моя малышка кончит вместе со мной.

— Да, детка?

— Я бы тоже этого хотела…

Вжимаю пятки в матрас, выдыхаю целую кучу бессвязной ругани, сильно и остро кончая себе на живот.