Изменить стиль страницы

Глава двадцатая: Даня

Глава двадцатая: Даня

8 декабря

Я не знаю, где и как опять успел накосячить, но с того разговора на крыльце Колючка снова меня игнорит. Я нарушил данное себе обещание и все же приперся вчера на литературу, а сегодня, в пятницу, когда у нас меньше всего уроков и можно слинять пораньше, на классный час, но она делает вид, что меня не существует. Мой взгляд всегда на ней, а ее взгляд – на всех, кроме меня. Как будто я – сатана, а она – монашка, и у нее глаза вытекут от моего мерзкого вида.

Сегодня колючка держит нас минут двадцать: она выглядит очень бледной и все время морщиться, как будто ее что-то беспокоит. Я с трудом подавляю желание написать ей сообщение и спросить, что за хрень снова происходит, но на всякий случай вообще вырубаю телефон. Могу и на мат сорваться, если снова заведет пластинку о том, какой я мешающий ее карьере мальчик.

Только поэтому не задерживаюсь, чтобы поговорить наедине, хоть именно сегодня Колючка не спешит сбегать в учительскую и остается в классе.

Уже на крыльце вдруг вспоминаю ее потерянный вид. Совсем не такой, как раньше. Не злой и не рассерженный, а именно потерянный. Я часто видел такой у матери после того, как поползли слухи о молодой любовнице моего отца.

Наверное, это признак слабости, что я не могу просто забить и честно оторваться в свои законные выходные, а вместо этого прусь назад в класс и без стука захожу внутрь.

Колючка уткнула голову скрещенные руки на столе, но стук двери заставляет ее вскинуться. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга, а потом она начинает вытирать мокрые щеки, как будто ее не выдают заплаканные глаза.

Что-то кувыркается во мне. Больно и сильно, как будто я пропустил крепкий удар.

Меня всегда раздражали женские слезы. Хотелось просто брякнуть, чтобы не разводили мокроту и свалить. Но с Колючкой у меня вообще все через одно место. Даже не удивляюсь, когда быстро подхожу к ней, присаживаюсь рядом на корточки и рукавом свитера вытираю слезы. Хотел бы рукой, но почти уверен, что это окончательно меня расшатает.

— Что случилось, Варя? – Есть какая-то особенная магия в ее имени. В том, что мне не нужно спрашивать разрешение, называя ее так, будто нет никаких пяти лет и кольца у нее на пальце.

Она шмыгает носом, судорожно глотает воздух раскрытыми губами, восстанавливая дыхание.

Могу поцеловать ее прямо сейчас.

Могу и хочу, как ненормальный.

Вот только вряд ли Колючке сейчас нужны поцелуи.

— Мне нужно съездить к матери, - шепотом говорит она, до крови вгрызаясь в губы. Кулаки на коленях комкают юбку. – У меня брат… младший… очень обжегся. Можно попросить тебя отвезти меня на вокзал? Голова… кружится.

Совершенно пустяковая просьба, а такое чувство, будто уговаривает выкрасть для нее миллион из швейцарского банка.

— Какой в жопу вокзал? Какой автобус? Собирайся, я тебя сам отвезу.

Колючка не отказывается, и еле-еле растягивает губы в благодарную улыбку.