Новое от 14.12.

Я инстинктивно просто выключаю экран, даю себе минуту передышки, чтобы собраться с силами и включить его снова.

Почему?

Потому что можно было таять от поцелуев Ленского, растворяться в запахе мяты и сигарет, забывать дышать, когда взгляд падает на его крепкие руки и сбитые костяшки. И все это было по-особенному остро и горячо. Но все это было почти прилично. Я планировала вернуться, разобраться со своей жизнью и найти тысячу объяснений для тех чувство, которые испытываю к восемнадцатилетнему парню. И я бы их точно нашла.

Но как объяснить то, что одного взгляда на полуголого Ленского мне хватало, чтобы захотеть свернуться узлом, обхватить подушку коленями и подавить странную горячую боль между ног? Это нельзя списать на его напор и нарочитую грубость, это вообще за пределами всех чувств, которые я когда-либо испытывала.

Я включаю телефон и под фотографией висит новое сообщение от Дани: «Это позитивная тишина или молчание ужаса?» Он добавляет к словам пару смайликов, изображающих ангелочков. Понимаю, что флиртует, но ничего не могу с собой поделать: мысли застопорилось где-то в области его крепкого смуглого тела с косым шрамом от аппендицита и двумя родинками под правой ключицей.

Он крепкий, но еще немножко худощавый, как раз на свой возраст. Но при этом я готова просто всю ночь разглядывать его фотографию, как будто это последние часы перед тем, как я навсегда расстанусь со своим зрением.

«Ну скажи уже что-нибудь, Колючка?» - снова пишет он.

Дрожащими пальцами набираю в ответ: «Ты в хорошей форме».

Сухие скупые слова, единственный ответ, в котором не было бы слов «великолепен», «безупречен» и «хочу тебя обнять».

Безумие.

«Если ты не перестанешь врать, Колючка, я сфотографируюсь без одеяла. А я, чтоб ты знала, люблю спать без трусов».

В ответ на его угрозу в моей голове поселяется механическая мартышка с музыкальными тарелками, и начинает нарезать круги, выстукивая одно единственное слово: «Хо-чу! Хо-чу!» Но я просто не знаю – не умею, не нахожу правильные слова? – как сказать о том, что чувствую, и при этом не хотеть сгореть от стыда за поведение, недостойное замужней женщины.

И одновременно вспоминаю все те разы, когда прилежно исполняла супружеский долг, лежа в кровати с наивной верой в то, что вот сегодня точно что-то будет. Фейерверк, взрыв атомной бомбы, удовольствие, от которого захочется одновременно смеяться и плакать. А вместо этого ворчание мужа: «Что ты, как бревно…»

Может, я и есть бревно?

«Ты красивый», - пишу в ответ, потому что не сомневаюсь: еще секунду промедления и Даня выполнит угрозу.

Боже, когда это произошло?! Как за два дня он из несносного нахала превратился в мужчину, от которого у меня пылают щеки?

«Лгунья, - отвечает он. – Я хочу тебя, Колючка. Так сильно, что мне больно лежать на животе».

«Ты всегда такой откровенный?»

«Не поверишь, но я все равно это скажу: первый раз вступаю с девушкой в сексуальную переписку. Понятия не имею, как это делается. Чувствую себя охуевишим сапером».

В поисках прохлады роняю лицо в подушку, но это приносит лишь мимолетное облегчение.

Может быть, мне нужно просто отпустить все это? Не анализировать, не думать о том, что на часах уже третий час воскресенья, и скоро жизнь сделает такой крутой вираж, что лучше бы пристегнуть ремни и надеяться, что меня не снесет на остром повороте.

«Ты тоже не поверишь, Ленский, но мне, учительнице литературы, нравится, как ты ругаешься. Не ругайся больше, Ленский»

«Где-то в твоих словах заблудилась логика, Колючка».

Хочу написать, что у меня вообще голова не работает, но Ленский опережает: «Можешь сделать для меня кое-что? Не думая и не стесняясь, просто выполнить то, что попрошу? Доверься мне в конце концов».

Почему-то кажется, что это западня, еще одна попытка заставить меня перешагнуть барьер, сбросить, как балласт, логику и здравый смысл. Но я готова изойти в нее добровольно, осознанно… и с удовольствием.

«Что мне сделать для тебя, Ленский?»

«Разденься и будь со мной полностью голой. Но я хочу доказательство, лгунья».