IV

Кончив свой рассказ, дед Коста тяжело вздохнул и спросил Цено:

— Как ты считаешь, сынок: разве я не заслуживаю жалости? Разве не следует меня заживо оплакивать? Ведь двадцать лет, сынок! Буйвола двадцать лет мучай, так и тот издохнет либо взбесится. Недаром какой-то султан сказал, что болгарин, кошка и женщина — существа живучие. Ведь это правда. Подумай: ну кому приходится терпеть столько мук и насилий, сколько болгарину? Кто так привык к побоям, как болгарин? Кто радуется, когда его ругают, и смеется, когда его бьют? Болгарин. Видал я таких болгар, которые смеются, поют, всякие коленца выкидывают, когда турок их колотит. Видал и таких, которые хвастают, что их ударил или изругал какой-нибудь кадий или жандарм. Ах, сынок, горька наша жизнь, страшно положение, в котором мы находимся, жестока наша судьба! Часто сижу и думаю: «Да воскреснет ли когда-нибудь наша Болгария? Станем ли мы когда-нибудь людьми?» И отвечаю себе: «Не знаю… Иногда мне кажется, — мы погибли». А ты что скажешь, Цено? Неужели с нами, болгарами, уже покончено?

Цено приподнялся, взглянул на небо, тяжело вздохнул — две слезы покатились у него из глаз. По лицу было видно, как ему тяжело на душе.

— Ах, будь они прокляты! Трижды прокляты! — воскликнул он.

— Кого ты проклинаешь, сынок? — спросил дед Коста.

— Как кого? Конечно, турок! И фанариотов! Да будут прокляты и наши чорбаджии — подхалимы, блюдолизы, паши нотабли[74], — низкие, продажные души, кровопийцы и злодеи, превратившиеся в турок и фанариотов! Да будут прокляты те подлые болгарские души, которые не думают об освобождении болгарской земли и болгарских могил, оскверненных всякими мерзавцами. Нет, милый дед Коста, виноват не тот или иной болгарин и не болгарский народ; виноваты наши чорбаджии, у которых нет ни души, ни сердца, ни совести. Ты говоришь, что болгарин — раб, что он радуется, когда его бьют, и поэтому Болгария никогда не будет свободной. А я тебе говорю, что теперь другое время и болгарин мстит своим кровопийцам так же, как и все другие народы. Правда, лет двадцать тому назад, когда турок ударял болгарина по одной щеке, тот подставлял ему другую, но теперь он больше придерживается Моисеева закона: «Око за око, зуб за зуб». «В тихом омуте черти водятся», — говорят наши старики. Вот болгарин и есть такая тихая вода, и горе тому, кто опять сунется в нее, не спросивши броду.

— Дай бог, чтоб было так, как ты говоришь, — сказал дед Коста.

— Я тебе докажу, что это именно так… Докажу, что болгарин — герой и любит родину больше жизни, больше всего на свете. Я расскажу тебе про свою жизнь и жизнь моих товарищей; ты увидишь, что болгары тоже умеют умирать за родину и умирают, как львы, не дрогнув. Тебя это удивляет, потому что ты давно не был на родине. Но это правда…

Цено хотел продолжать, но тут пришел солдат и повел узников в темницу.