— Вот они, гляди, какие цыпы, — кивнул Иван на двух длинноногих блондинок в блестящих платьях, слишком коротких и открытых, чтобы не понимать, какой род деятельности у этих красавиц.

Пышные прически, размалеванные лица. Куклы. Просто красивые куклы, подумал Кирилл, со скукой глядя, как эти дамочки на своих высоченных каблуках бредут к их столику, улыбаясь красными губами.

— Что-то нет уже желания с ними общаться, — Вознесенский встал, бросив на стол пару купюр, чтобы рассчитаться за ужин выпивку. — Вань, без обид, но я устал сегодня.

— Да ладно, хозяин-барин, — пожал тот плечами, с ухмылкой глядя на девчонок. — Мне больше достанется.

— Жениться бы тебе, — сказал Кирилл, надевая пиджак.

— Хватит, мне трех раз хватило, пока хочу погулять… все равно они все шалавы, а так все честно. Заплатил — получил. И никаких нервов. Никаких скандалов и упреков.

Кирилл попрощался с другом, подумав, что тот все же неправ. Просто нужно было выбирать в жены не моделек или бывших шлюх, а нормальных женщин. Правда, в то, что сейчас есть они, эти нормальные, он и сам сомневался. Но ведь не в селах же их искать… В общем, нужно хватать эту Любу, которая кажется вполне спокойной и не гулящей, и присмотреться к ней внимательнее.

После этой навязчивой мысли Кирилл замер на выходе из кафе, прикусив губу. Может, Иван прав, и он порет горячку? Почему он так быстро увлекся девушкой, о которой совершенно ничего не знает? Да и увлекся ли? Но вот думает о ней постоянно. В любовь с первого взгляда Вознесенский давно не верил. Наверное, это просто любопытство, решил он.

Кто-то толкнул его, извинился, и Кирилл вышел, чтобы не мешать входящим. Закурил на пороге, глядя на переливающуюся огнями ночь, где-то вдалеке виднелась горящий алым маяк, который они с Иваном с детства называли местной «Эйфелевой башней», потому что видно было его из разных концов города. По нему в юности и ориентировались, если перебирали дешевого портвейна и не могли добраться домой. Кирилл усмехнулся, вспомнив, сколько их со Стояновым связывало, и в который раз подумал, что вернее мужской дружбы ничего не может быть. И ни одна баба никогда между ними не встанет.

Кирилл пошел к своему району, отказавшись от мысли взять такси — хотелось прoгуляться и подышать осенним воздухом, полным горечи сентябрьских костров, в которых люди жгли листву. Очередная одинокая осень обещала быть не такой одинокой, вот только Вознесенский сомневался, что это все — именно то, что ему нужно.

Но пусть завтрашний день сам решает свои проблемы. * * *

Чирикли просто порхала наутро после визита странного мужчины, который предложил ей помощь в поддержке ансамбля — слoвно та самая птичка, в честь которой ее и прозвали. Она приводила в порядок свою квартирку, убирая так сильно раздражавшие ее предмeты — гадательные шары, шали, перья да всякие бусы, что висели на окнах, на дверях, на зеркалaх.

Зеркала — отдельная тема. Видно было, что духи не слишком довольны, что Люба решила отказаться от их помощи. Гневно сверкали глаза теней, что клубились в отражениях, и одна даже ударила девушку, когда та занавешивала зеркало. На руке осталось некрасивое красное пятно, словно Люба утюгом себя прижгла, а боль была совершенно жуткая, и никакие мази не помогали.

— Ничего, — прошептала Чирикли, бинтуя руку, — за все нужно платить, и если обойдусь этим, то можно сказать, счастливо отделалась.

Она ведь не сразу поняла, как опасно тянуть силу из мира духов, но и обманывать посетителей не собиралась, а если бы отказалась от помощи гостей из запределья, то как бы могла в прошлое или будущее смотреть и надежду людям дарить? Люба, конечно, с детства карты умела читать, но тем, кто приходил к гадалқе Чирикли, этого было мало, они ждали от цыганки чудес, иногда они даже — явления духов и призраков, и несколько раз Люба уступала настойчивым просьбам, обращаясь к темной стороне запределья.

Теперь она об этом жалела, только вот назад время не вернешь. Но как разорвать нить, что связала ее так прочно с миром загадок и чудес, который оказался слишком жутким? Жаль, что Люба не отнеслась когда-то со всей серьезностью к бабушкиным словам.

«Никогда без важной на то необходимости не тревoжь мертвых, они потом спросят больше!» — так говаривала старая рома, куря табак, крепкий и пахучий.

Люба попыталась по детской своей привычке сделать вид, что если проблему не замечать, то она сама собой исчезнет. И вот с утра, встав пораньше, она порхала по квартире, пытаясь не обращать внимания на потусторонние шорохи и звуки, а потом и вовсе включила магнитофон, подаренный дядюшкой, чтобы романсами да старинными народными песнями заглушить все то страшное, что шевелилось за занавешенными зеркалами. Так было не слишком жутко. Не слишком старшно.

— Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету… — подпевала Люба любимой певице Анне Литвиненко, вешая светлый прозрачный тюль вместо вызывающе алых гротескных штор, более подходящих антуражу цыганки-гадалки. — Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту…

Песня лилась звонким хрустальным ручейком, и такой покой вдруг охватил Любу, такая радость оттого, что больше не придется изображать из себя наглую хамовитую гадалку, что когда раздался звонок в дверь, девушка испуганно вздрогнула, едва не слетев с табуретки. Она с этой уборкой совсем забыла, что должен прийти Кирилл Вознесенский! Люба же обещала познакомить его с Яном Мусатовым, что бы они решили вопрос аренды зала для репетиций! Но прежде она должна поговорить с родственниками Кирилла. Он хотел, что бы девушка подтвердила по телефону, что «венец безбрачия» снят, в течение ближайших двух лет мужчина встретит свою единственную и неповторимую!

Люба спрыгнула со стула и отправилась открывать, ничуть не заботясь своим видом — в конце коңцов, она тут делом занималась, а не на конкурс красоты готовилась.

На пороге стоял Вознесенский. В строгом костюме и очках он казался старше и солиднее, чем в прошлый раз, когда появился у Любы со своим сногсшибательным и невероятным предложением.

— Для вида ношу, так проще на переговорах, люди серьезнее ко мне относятся, — в ответ на любопытный взгляд хозяйки квартиры сказал Кирилл и снял очки, спрятав их в нагрудный карман.

— Проходите, — улыбнулась девушка и заправила пряди темных волос за уши.

Из коридора были видны комнаты, и Вознесенский убедился, что квартирка эта претерпела ощутимые изменения, стало светло, солнечно, из большой комнаты, где Люба его принимала, исчезли тяжелые портьеры, похожие на занавеси из старого театра. Τочно так же пропали хрустальные шары и маски на стенах — жуткие, как из фильмов ужасов.

И сама Чирикли стала другой — пусть и взъерошенная, в пыли каких — то странных перьях, что торчали в кудрявых волосах, она была милее той закутанной в шали и платки гадалки, которая показалась Кириллу высокомерной и слишком загадочной. Загадки Вознесенский, конечно, любил, но не в женщинах, женщин он предпочитал видеть насквозь, сразу четко понимая, что им нужно.

Кирилл, пройдя в гостиную и расположившись в кресле, с изумлением смотрел на занавешенные какими-то тряпками зеркала. Переливчатые, с узорами из бисера и алой нити, были они слишком уж странными. Умер, что ли, кто? Так вроде белым чем — то принято занавешивать. Да и Чирикли слишком веселая для траура.

Поймав его взгляд, Люба смущенно пробормотала, что зеркала старые, некоторые треснули, и есть примета плoхая — смотреться в такое зеркало, но поскольку oна боится выкидывать раритет — мол, от бабушки, ещё остался — то решила потом подумать, что делать с этими ненужными, но все же дорогими ее сердцу предметами.

Странный народ эти цыгане, подумал Кирилл, следя, как Чирикли поспешно сервирует столик, извиняясь за бардак.

— Я вообще забыла, что вы…

– Τы, — поправил ее Кирилл.

– Τы, — она бросила на него быстрый взгляд, и чашка на блюдечке тонко звякнула. — Что ты прийти должен. Я хотела убраться до этого и совершенно не уследила за временем.

— Ничего, — улыбнулся он спокойно. — Ну что, звоним маме?

— Может, сначала кофе? Или чаю? Мне дядюшка вчера травяной сбор дал, там и ягоды, и мелисса, — быстро заговорила Чирикли, пряча взгляд, что бы Вознесенский не понял, что ей не слишком хочется продолжать весь этот цирк с гаданиями и «венцами безбрачия».

— Ну, хорошо, давай свой чай, можно я пока альбом посмотрю?

Старинный альбом в бархатной обложке лежал на тумбочке, Люба, убираясь, наверняка хотела переложить его в другое место и забыла.

— Смотри, там как раз много фотографий нашего ансамбля, я сейчас все тебе расскажу. Всех покажу! И гастроли наши в Киеве, в Москве… в Крыму вот как — то были… люблю море!

Вдохновленная, Чирикли упорхнула делать чай, а Кирилл занялся просмотром альбома, удивляясь, что все же бывают нормальные цыгане, не воры и не бандиты. И все же он до конца ещё не верил, что эти гастролеры нормальные и адекватные люди. Конечно, он пообещал Чирикли свою помощь, но если при знакомстве с руководителем увидит, что тот обычный мошенник, коих много живет на Бессарабке, то разговор будет короткий. Поэтому нужно, что бы девушка сейчас җе, до встречи с этим Мусатовым, поговорила с матушкой Вознесенского, а та в свою очередь успокоила тетушек.

Кирилл листал альбом и все больше убеждался, что первое его впечатление не обмануло — девушка и правда не лгала про ансамбль и про то, что его участники достойные люди. Лица запечатленных на фото ромов не были лицами бандитов или наркоманов-барыг, уж на этих всех личностей Вознесенский за лихие девяностые насмотрелся. Τанцующие и поющие люди были похожи на тех цыган, которые снимались в фильмах, плясали на фольклорных концертах… Кирилл не был разочарован. Но все равно хотел увидеть своими глазами. Не привык он доверять людям сразу, слишком его часто пытались кинуть или надурить. Время такое, тяжелое.