— Выгорело все, что могло гореть! — Овсянов усмехнулся, наверно, он понял, что я имел в виду, повторяя эту фразу. Но молчит, и я спрашиваю:
— А Инна Ивановна Мирончук? Состоялся ли у нее разговор с Кульженко? А, Елена Евгеньевна?
— Разговоров было много. Полина Аркадьевна охотно рассказывала, как она жила в Кенигсберге и даже как устраивала выставки икон и других сокровищ Киева в одном из помещений замка. Сколько было экскурсий, восторгов. Но тотчас замолкала, лишь только Инна подступалась в своих разговорах, намеках, догадках: но куда же все это подевалось? Картины? Иконы? Молчала. Лишь однажды, когда Инна рассказывала о работе нашей экспедиции, остро так, пристально взглянула на нее и проговорила твердым, уверенным голосом: «КОПАЙТЕ ГЛУБЖЕ». Но где копать глубже? Замолчала, отвернулась, а когда Инна должна была уезжать, проговорила, как бы продолжая разговор: «Почувствую, что смерть на пороге, сообщу тебе ГДЕ…» Инна уехала. А Полина Аркадьевна вскоре умерла. И никому ничего не сообщила. Не хотела сообщать? Или не почувствовала, что смерть уже на пороге? А может, и пыталась что-то сообщить, а может, и что-то написала, но это сообщение на клочке бумаги куда-то исчезло. Говорят, что когда она умерла, то в интернат приехали трое молодых людей. Представились: из КГБ. Они обыскали всю комнату. Умершая еще лежала в постели, так они перенесли ее на пол, перерыли всю постель, вспороли матрац, подушки. Что искали? Кто были эти люди? Как позже выяснилось, к местному комитету госбезопасности эти ловкие, крепкие парни никакого отношения не имели. Собственно говоря, никто у них и документов-то не спрашивал…
— Что бумажка? Может, она и написала, да ее, бумажку, просто выкинули, — сердито говорит Василий Митрофанович. Глядит на часы. Начинает складывать документы в папки. — Невежество наше. Как-то я был в Полесске, в бывшем замке «Лабиау», там сейчас завод какой-то. Начальник отдела кадров рассказывает: «Потолок ремонтировали. Отодрали несколько досок, а оттуда как водопад хлынул: сотни толстенных немецких папок, документами набитые». А вы — бумажка.
— И что это за документы? Где все это?
— Где-где… Вынесли все во двор и сожгли… Пора нам?
— Минутку! — Овсянов улыбается, довольно потирает руки: сейчас еще что-нибудь интересное скажет! — Итак: «выгорело все, что могло гореть», да? Я имею в виду пожар в замке «Вильденгоф». Но что сообщает о посещении замка наш «забывчивый, нерасторопный» профессор Александр Яковлевич Брюсов — его дневник? Не помните? Я вам напомню. — Авенир Петрович раскрывает свою папку, добывает несколько листков, просматривает их и, подняв палец, читает: — «Едем с оказией в „Вильденгоф“. Замок кн. Шверинских совершенно разрушен до подвалов». Слышите? Не сгорел, а разрушен! И далее: «Следов вывезенных оттуда коллекций не найдено… но в трех комнатах подвала РАЗБРОСАН АРХИВ ШВЕРИНСКИХ — рукописи, переписка, деловые и судебные бумаги с XVI века. Все сброшюровано и пронумеровано»… Понимаете, не «груды теплого угля и пепла» были в подвале, а масса целых, не сгоревших бумаг графского архива! Нет, я и не о книге, о тех или иных в ней неточностях, а о том, что Роде и Кульженко успели все сокровища, вывезенные в «Вильденгоф», куда-то упрятать, отправить в другое место, или… — Овсянов выдерживает паузу: — Или если не все сокровища, то хотя бы часть их? И эта часть, а может, и все сокровища оказались в наших руках, но…
— Но как же так?
— …Но не вернулись вновь в музеи и государственные хранилища, а пополнили чьи-то частные коллекции? Пример? Пожалуйста. Пермский музей приобрел у одного гражданина картину итальянской школы. А эта картина, оказывается, из собраний киевских музеев, вывезенных, как и другие картины, Полиной Аркадьевной в Кенигсберг! Есть сведения, что и некоторые другие картины, которые якобы сгорели в замке «Вильденгоф», тоже «вынырнули» из небытия, из огня и пламени, и оказались в частных коллекциях. Как все это понять?
Да, многое знала Полина Аркадьевна, «одна очень образованная русская дама, историк-искусствовед», которую хорошо помнила, даже спустя тридцать лет, последняя владелица замка «Вильденгоф», уехавшая из него, когда он был еще совершенно цел, графиня фон Шверин. Да-да, это именно она, госпожа Кульженко, выполняя поручение самого Эриха Коха, привезла в замок обширное собрание киевских сокровищ, уложенных в 85 ящиков, 57 папок, и огромный, тяжеленный, укутанный в брезент рулон гравюр.
Сколько тайн, событий, странно, фантастически связанных друг с другом, с сокрытием или поиском невероятного количества сокровищ и Янтарной комнаты. Графы, бароны, доктора всевозможных наук, «госпожа Кульженко» и некий «Отто» или «Георг Рингель», таинственные фигуры, то и дело мелькающие там, где речь идет о картинах, драгоценностях, янтаре, полумифические фигуры, так волновавшие воображение мирного садовода из местечка Штелле (округ Гамбург).
«Пожар был. Все сгорело дотла. Иконы. Картины, — утверждала Полина Аркадьевна в суде. — Больше ничего не знаю. Больше ничего не скажу». Но пожара не было, а все исчезло, как исчезли неоценимые в стоимостном выражении коллекции минералов и янтаря, о которых мы уже упоминали ранее, известное как «университетское собрание янтаря в Восточно-Прусском геологическом музее», размещенные в двух зданиях на Ланге Райе, 4. О, это «Бернштайнзаммлунг» — 120 тысяч кусков янтаря с вкраплениями в золотистую окаменелую смолу инородных, замечательных крупинок древней природы нашей планеты: мелкими и крупными муравьишками, букашками, пестрыми мотыльками и стрекозами, в крылышках которых можно было пересчитать все жилки, доисторические козявки и паучки, которым 40 миллионов лет! Там был огромный, в несколько килограммов, янтарь и янтарь с кулак, прозрачный, что мед, из которого глядела своими любопытными глазами ящерка, попавшая в эту смолу так давно, глядевшая в наш мир оттуда, из такой невероятной временной дали! И листочки, травинки, цветы, грубый клок дикой шерсти (может, саблезубый тигр, покряхтывая и скаля от удовольствия свои клыки-сабли, чесался о смолистый ствол дерева?), перышки каких-то птиц, голоса которых никогда не слышал современный человек, семена древних растений, которые, если бы их выплавить из янтаря, можно было посадить, и вдруг бы выросли фантастические древние травы, расцвели бы необыкновенные цветы? Десятки тысяч людей, побывавших в музее на улице Ланге Райе, с восхищением и трепетом заглядывали в прошлое нашей матери-Земли, всматривались в глаза янтарной ящерицы, будто пытались что-то понять, узнать нечто сокрытое в тысячелетиях… Но где теперь все это? Куда исчезло такое не сравнимое ни с чем богатство? Все исчезло! Крупнейшая в Европе коллекция минералов, самое крупное в мире собрание редкостного янтаря! Все погибло? Сгорело, как в замке «Вильденгоф»? Покоится на дне Балтики, и никто, никогда, нигде об этом не сообщил? Взять ту же Янтарную комнату: десятки людей хоть что-то, но сообщали и писали о ней, ее путь прослеживался вплоть до 5 апреля, а потом все как обрезало?
И тут как бы из небытия неких авантюр, легенд, фантасмагорий каких-то возникает еще одна уже знакомая нам фигура. Человек, который отлично знал Альфреда Роде, да и как не знать, если был его ближайшим помощником, сотрудником Восточно-прусского управления парков и музеев. Это — доктор Герхард Штраус. Удивительно, но как утверждал Арсений Владимирович Максимов, в его, Штрауса, лице в истории Янтарной комнаты вдруг появляется еще одна личность, страшная, величественная, этакое земное божество: сам «великий вождь народов» Иосиф Виссарионович Сталин! Да-да, и такое было. В 1949 году в Берлине побывала группа ленинградских ученых, историков и искусствоведов, занимающихся поисками украденных в нашей стране культурных и исторических сокровищ. Они-то и «вычислили» доктора Штрауса, в ту пору сотрудника Министерства народного образования ГДР. В разговоре с ними немецкий ученый сказал, что он совершенно точно знает места в Кенигсберге, где спрятаны российские ценности, Янтарная комната и другие сокровища.
Такое сообщение! Человек знает, где надо искать. Но Калининград уже был так «запломбирован», что и Министерство культуры СССР не могло привезти в эту запретную, закрытую для всего мира область немца, хоть и был он не из Западной, а «нашей», Восточной Германии. Наверно, лишь один вождь мог дать разрешение на поездку Штрауса в Кенигсберг.
И ученые решились. Отважились! Написали Сталину. И тот, когда в его руки попало это послание, попыхивая душистым табачком «Герцеговина флор», резко начертал на бумаге резолюцию: «ДОСТАВИТЬ ДОКТОРА ШТРАУСА В КЕНИГСБЕРГ», поразмышлял немного, поковырял спичкой в трубке и приписал: «А ЯНТАРНУЮ КОМНАТУ — ПО НАЗНАЧЕНИЮ». Знал ли об этом Штраус? Знал не знал, но вскоре его доставили в Калининград. Взволнованный председатель Государственной комиссии по поиску Янтарной комнаты В. Д. Кролевский созывает своих сотрудников, а в ту пору в комиссию входили сам Кролевский, Кучумов, начальник областного отдела МПВО Якубович, генерал-майор Демин, полковник Федотов и бытописатель, внимательный и точный регистратор тех событий архитектор города А. В. Максимов.
Такое событие! Янтарная комната, которая наконец-то, как уже всем казалось, будет всенепременно найдена и «доставлена по назначению». Этот немецкий ученый, который всего несколько лет назад ходил на работу не в министерство народного образования, находящееся в Берлине, а в Кенигсбергский замок, где располагалось ведомство, в котором он трудился… Конечно же он знает все! Может, он и сам участвовал в эвакуации или захоронении тех или иных сокровищ? Вот он ткнет пальчиком: «Копайте здесь» — и порядок! И докладная дорогому и любимому Иосифу Виссарионовичу, что, мол, вот так-то и так… Ящики только надо быстренько готовить, много ящиков, чтобы Янтарная комната и прочие обнаруженные сокровища отправились туда, куда было указано вождем.