13

Командный пункт Северного флота располагался в скале, под десятками метров векового гранита. Гранит обеспечивал надежную безопасность, однако командующий часто вспоминал уютный особняк штаба: из его окон были видны и бухта с причалами, и окрестные сопки, и небо. Здесь, в подземелье, адмирал, несмотря на молодость, утомлялся. Воздух, прошедший через систему вентиляции, утрачивал свежесть и северную, бодрящую прохладу; глаза уставали от электрического света; в соседних помещениях почти непрерывно стучали аппараты Бодо, попискивали зуммеры телефонов, и все это вовсе не походило на привычный гул корабля. Адмиралу, любившему море и мостик, не хватало простора, широкого окоема, прозрачности и студености далей.

До начала оперативного совещания оставалось сорок минут, и командующий решил пройтись пешком до причалов. Он соскучился по плеску волны, по влажному запаху океана, который хотелось вдохнуть полной грудью И конечно же, переброситься несколькими словами с матросами и офицерами — словами живыми, а не сухими из штабных донесений, — о своем, корабельном, моряцком… Адмирал лишь недавно стал командующим флотом и еще не привык к кабинетам, а тем более к подземелью.

Взглянул на часы, пожалел, что не хватит времени пообедать на каком-нибудь корабле, посидеть в уютной кают-компании. Потянулся уже за фуражкой, когда появился адъютант, доложил, что в приемной дожидается военно-морской представитель Великобритании.

Командующий вздохнул:

— Проси…

Высокий грузноватый контр-адмирал вошел с приветливой улыбкой. Седые виски под короткие баки, смуглая от многолетнего загара кожа. Видно было, что этому человеку знакомы и нелегкая флотская служба, и ветры многих широт. Но здесь, в советском Заполярье, ему приходилось выполнять обязанности более дипломата, нежели моряка, и контр-адмирала, по всему видать, удручала необходимость вести временами светские разговоры.

— Я не устаю любоваться красотами вашего Севера, — промолвил он с заметным акцентом, по привычке проглатывая звук «р», заранее, должно быть, заготовленную фразу. — Красные мхи на сером граните — это великолепно, как на полотнах старых норвежцев. А вчера офицер из ваших командос подарил мне эдельвейс. Говорят, этот цветок приносит человеку мужество.

Командующий кивнул на кресло, предложил папиросы. Спросил:

— Есть ли сведения о конвое?

И англичанин взглянул на него с благодарностью — видимо, за то, что тот сразу перешел к делу, а не стал продолжать болтовню об эдельвейсах и мхах.

— Сведений нет, — ответил он живо, почти радостно, ибо речь шла о том, в чем контр-адмирал разбирался и что было ему по душе. — Думаю, это хороший признак: у судов, очевидно, нет надобности лишний раз выходить в эфир и тем самым подвергаться опасности обнаружить себя.

— Хорошо бы… — согласился командующий, хотя отсутствие сведений о конвое волновало и тревожило его. — При возможности сообщите адмиралтейству, что мы готовы встретить конвой в своей оперативной зоне. Сообщите также, что наши подводные лодки развернуты вдоль норвежского побережья, дабы помешать немецким кораблям выйти из фиордов.

— Сообщу, как только будет связь, — с готовностью промолвил контр-адмирал и, замявшись на мгновение, словно ему приходилось перешагнуть какой-то рубеж, внезапно поинтересовался: — Я слышал, немцы усиленно атакуют Севастополь… Какие шансы у города выстоять?

«Так вот зачем ты пожаловал!» — с неприязнью подумал командующий. Однако взял себя в руки, чтобы голос казался спокойным.

— Да, немцы штурмуют город, не считаясь с потерями. Должно быть, решили идти ва-банк. Не исключено, что наши войска Севастополь оставят, поскольку боевая задача защитников крепости исчерпана.

— Насколько в таком случае осложнится обстановка в районе Черного моря? — не унимался контр-адмирал.

«Ну, договаривай! — мысленно злился уже не на шутку командующий. — Что еще интересует адмиралтейство и прочих твоих начальников? Удержим ли мы Кавказ? Выстоит ли Советский Союз вообще? И стоит ли англичанам оказывать помощь своему сражающемуся союзнику?» Невольно припомнил недавнее послание Черчилля Сталину по случаю годовщины Отечественной войны. Господи, сколько восторженных, восхищенных комплиментов изрек британский премьер в адрес Красной Армии! Не скупился он и на клятвенные заверения в том, что английский народ окажет советскому народу всяческую возможную помощь. Что ж, в чувствах народа Великобритании не сомневался никто. А вот желания руководителей Британской империи… Наверное, всякий раз, направляя к нам транспорты с грузами, взвешивают каждый километр нашего отступления, каждый оставленный нами город. Вот и контр-адмирал, смущаясь непривычной для себя роли, хочет выяснить: остановят ли немцев на юге наши войска, удержат ли нефтеносный Кавказ? Подоплеку его вопросов не трудно расшифровать. И задает он их, видимо, не по собственной инициативе. Кто знает, быть может, судьба Севастополя будет определять в ближайшее время решения адмиралтейства во всем, что касается обещанной Черчиллем помощи.

Контр-адмирал ждал ответа. Так что же, в конце концов, интересует англичан? Если наши оставят Севастополь, насколько осложнится обстановка в районе Черного моря?

— В такой же мере, как в Индийском океане с падением Сингапура, а в Средиземном море с падением Тобрука, — сказал командующий. — Но Великобритания ведь не утратила решимость выиграть войну?

Разговор, по сути, окончился. И хотя контр-адмирал не получил точного ответа на свой вопрос, он, по всему видать, обрадовался тому, что его неприятная, совсем не моряцкая миссия завершена. На лице англичанина вновь появилась улыбка.

— Честно говоря, я с удовольствием вышел бы с вашими кораблями в море, навстречу конвою. Я засиделся на берегу, а в моем возрасте это вредно.

— Увы! — развел руками командующий тоже с улыбкой. — За вашу безопасность я отвечаю сразу перед двумя народами.

Визит британского представителя ухудшил и без того неважное настроение командующего флотом. Конвоем интересовалась Ставка, а он по-прежнему знал лишь то, что транспорты вышли из Хвал-фиорда. Никаких других сведений адмиралтейство не сообщало. Возможно, Ставка информирована даже лучше, чем он: через Наркоминдел. А каково ему? Он нес ответственность за судьбу транспортов на пути от Медвежьего до советских портов, но мог пока ограничиться лишь общими приготовлениями флота. Хватит ли этих приготовлений, если немцы предпримут действия, не предвиденные союзниками? Война есть война, и мудрость военачальника именно и заключается в том, чтобы предусмотреть все возможные ходы противника, равно как и возможные изменения обстановки на море.

Несмотря на молодость, адмирал умел принимать решения — точные, разумные и последовательные — в самых сложных условиях. А неизвестность его угнетала, ибо лишала возможности действовать. Не потому ли ожидание на войне — тяжкое испытание? Не много людей в подобных случаях сохраняют спокойствие. Спокойствие, как ни странно, приходит позже — в бою: когда задача ясна и нужно ее выполнять.

Он снова взглянул на часы, вздохнул, что уже не осталось времени даже поспешным шагом дойти до причалов и вернуться обратно. В машине ехать не хотелось, и командующий решил попросту побродить у сопки, в глубине которой находился штаб, побыть хоть четверть часа на воздухе.

Небо ослепило его. Оно казалось легким, струящимся, сотканным из невесомых праздничных колеров. Море в этих краях обычно бывало тяжелого серого цвета — лишь в особо яркие дни наполнялось густой холодною синевой. Сейчас же в этой синеве нежной теплынью проскальзывала кое-где даже голубизна.

На горизонте смутно просматривались в дымке силуэты дозорных морских охотников и сторожевых кораблей. Там уже был открытый океан, театр военных действий, там могли появиться вражеские подводные лодки и самолеты, даже эсминцы и крейсеры. И моряки, находившиеся в дозоре, внимательно следили за небом и морем, прослушивали глубины «ушами» гидроакустических приборов, готовые по сигналу тревоги немедленно атаковать врага, оповестить об опасности флот. Вид этих маленьких тружеников, бороздивших воды, чтобы в случае нападения принять первый удар на себя, вернул раздумья командующего к будничным заботам.

Северный флот начал создаваться лишь за восемь лет до Отечественной войны. Сюда, в край сурового моря, угрюмых сопок и бухт, перегнали тогда с Балтики несколько подводных лодок. Позже появились здесь тральщики, сторожевые корабли, малые и большие охотники за подводными лодками, торпедные катера и вспомогательные суда. За восемь лет успели создать систему береговой обороны, построить аэродромы. Но самыми крупными надводными кораблями флота оставались эскадренные миноносцы. «Эх, сюда бы два-три крейсера!» — вздыхали не однажды моряки. Вздыхали, хотя и понимали, что строить во время войны дорогостоящие крейсеры стране не под силу. Даже те, что были заложены на стапелях, довелось порезать: страна остро нуждалась в металле, особенно в высокосортной стали, из которой возводятся корабли.

Главную наступательную силу флота по-прежнему составляли подводные лодки, торпедные катера и авиация. А перед миноносцами, которых тоже не хватало, возникало постоянно множество боевых задач. Поддержка сухопутного фронта, самого северного его фланга, артиллерийским огнем. Дальний океанский дозор и борьба с вражескими подводными лодками вдали от берегов. Сопровождение транспортов, причем приходилось их охранять не только в Баренцевом, но и в Карском море, куда все чаще стали проникать немецкие лодки и рейдеры.