Глава 12 О любовных невзгодах, чародейских успехах и демонических прятках
Четыре часа «настаивания» в нужном эликсире — и осязаемая магия Жизни, словно уплотнившееся облако, окутывает кинжал-артефакт. Осторожно отделяя её от острого лезвия, Эзраэль ощутил непривычный трепет. Дар Жизни и Смерти не зря считали особенными, ибо эта магия творила нечто волшебное и невероятное даже по меркам магического мира. И вот часть этой магии белым, едва ощутимым туманчиком, поблескивала в его руки. Кажется, немного её, однако даже выжженный принц чувствовал волны её силы. Вся «белая дымка» уместилась в небольшой баночке, легко влезающей в карман камзола, но Рай отчего-то не торопился спрятать её в своей одежде. Уже минут двадцать Одержимый принц молча рассматривал перетекающую в его руках Жизнь и думал о своем плане. Осталось всего ничего: смешать эту магию с маграствором, пробормотав нужное заклинание, и напоить полученным зельем Конду. Уникальное средство — выводится из организма очень медленно и обычно к концу его действия «подопытный» уже проникается искренней любовью или хотя бы страстью к партнеру и уже не в состоянии нынешние настоящие чувства от прошлых, навеянных магией. Это не какое-то дешевое приворотное недозелье, это — сама Жизнь, заглушающая своим гласом все нелепые сомнения и детские страхи. Почему же он сомневается, стоит ли ему разбудить в Конни страсть с помощью него?
Одной из причин был не во время вспомнившаяся история, некогда рассказанная ему Гвейном, которому, в свою очередь, поведал её папа. В тот вечер демон в очередной бесновался из-за того, что его единственная далеко и ему никак до нее не добраться. В запале Эзраэль крикнул, что как только она попадется ему на глаза, напоит возбуждающим зельем, чтобы не брыкалась, и хоть на глазах у короля и всего двора сделает её своей. И плевать, что скорее всего это будет стоить ему жизни! Гвейн не стал дожидаться, когда иссякнут невменяемые вопли брата, а просто врезал ему по роже, чтобы думал, что говорит, особенно про сестру, а потом, когда оба немного остыли, вспомнил о том случае. Много лет назад младший принц Кандор Вериорский, еще не будучи наследником трона, впервые влюбился в очаровательную юную северянку. Скажем прямо, не самая подходящая кандидатура была: Монруа, причем не из местных Веридорских, а дальняя родственница короля Сараты. Но юный Кандор и не думал отказываться от своей любви и решил привязать девушку к себе ребенком. Одна беда: пресловутая красавица свято чтила свод правил поведения леди и пуще жизни берегла свою безупречную репутацию. Тогда Кандор решил подтолкнуть её к своей постели с помощью своего Дара так же, как сейчас собирался сделать Рай, не подозревая, что вырывает этим робкий росток любви, только-только родившийся в её душе. Девушка не простила ему, как она считала, подлого насилия и теперь уже с удовольствием шпионила для Сараты за принцем, неожиданно наследующим престол. Пока Кандор всеми правдами и неправдами пытался подбить две враждующие страны на его брак с этой Монруа, она молчаливо ненавидела его и в день, когда раскрылось её предательство, кричала принцу в лицо, что сожалеет о том, что её покушение на него не увенчалось успехом. Однако её месть вышла намного лучше, чем она сама планировала. Кандор Х не отправился безвременно в царство мертвых, но вернее, чем яд из её рук, его убило известие, что она избавилась от их ребенка. Пока его сердце тихо плакало, её — надрывалась от крика. Она бросала ему проклятия одно ужаснее другого, а её казнь от руки Инквизитора неумолимо близилась. Никто не ожидал, что Кандор бросит вызов легендарному непобедимому палачу и так выкупит её жизнь ценой своей. Единственный наследник величайшего государства жертвует собой! Ради подлой лицемерной предательницы, в защиту которой не выступила даже её родина, которой она так беззаветно служила! А после того, как Кандор выжил после боя с Инквизитором и указал ей а то, что Сарата отреклась от неё, бросив под карающий меч, девушка заявила, что это было разумное политическое решение и её дядя — настоящий король, умелый политик и защитник интересов государства. А Веридор обречен, раз у него во главе вскоре встанет парень, ставящий свои животные инстинкты и бредовые желания выше государственного блага. Кандор порол эту любовную чушь вместо того, чтобы думать о выгодном династическом браке, и чуть не вверг страну в династический кризис, ринувшись в бой с Инквизитором без какой-либо внятной причины. И эта вульгарная дура-прорицательница графонесса Ле Грант еще пророчит ему будущее великого короля! Да он не правитель, он — слащавый идиот, слепой ко всему прочему! Гвейн знал, что история на этом не заканчивается, но больше король ему не рассказывал, да для Рая и этого было достаточно.
Второй причиной был демон внутри него, впервые на памяти Рая мечущийся в сомнениях. По сути своей порождение Хаоса было ближе к животному, нежели к человеку, поэтому его сознание выдавало в основном «хочу…». Но и характер у демона был не ангельским: он был довольно свободолюбивым и не терпел давления. Сейчас же, несмотря на его «хочу Конни», он чуял, что некто подстрекает его и специально разжигает это желание. И ему это очень не нравилось, так же как и Раю.
Возможно, он простоял бы вот так неподвижно еще долго, если бы за дверью не послышался ритмичный стук каблучков, а затем — милый звонкий голосок:
— Остиумус апертумум эстон!
Запертая на пудовый засов дверь лаборатории медленно, словно нерешительно, отперла сама себя и уже более резво распахнулась, являя лучезарную принцессу.
— Рай! — воскликнула она, подлетая к брату и даже не обращая внимания на поспешно спрятанную во внутренний карман его камзола магию Жизни. — Рай, я смогла! Чары третьего порядка! У меня получилось! Смотри!
Она резко обернулась и, сделав короткий пасс рукой, четко произнесла:
— Остимус клаудемум эстон!
Дверь все так же вальяжно захлопнулась, и засов, приподнявшись с пола, неохотно встал в пазы.
— Видишь! Я уже все двери в западном крыле зачаровала и теперь могу запрать и отпирать их, когда хочу, даже если буду во внутреннем дворе! А еще я зачаловала все портьеры, чтобы открывались, и все кровати, чтобы не скрипели, и…!
Она еще много чего тараторила, задыхаясь от восторга и ни на миг не останавливаясь, чтобы перевести дух, так хотелось ей побыстрее рассказать о своих долгожданных успехах, но Эзраэль едва ли слышал её. Принц давно знал, что сестренка — сильный маг, и подначивал её иногда, только чтобы посмотреть, как она в очередной раз вскинется и сверкнет на него гневными болотно-карими очами. Он молча любовался ей, такой искренней и счастливой, и боялся спугнуть этот чудесный момент. Его Конни была прекрасна всегда, но сейчас, восторженная и сияющая радостью изнутри, она заставляла трепетать даже демона. Сын Хаоса смотрел на свою единственную и совершенно несвойственным ему образом был абсолютно счастлив, просто видя её счастье.
Наваждение спало только когда принцесса вознамерился броситься в противоположное крыло дворца, чтобы и там зачаровать все, что можно. Поняв, что его личное счастье сейчас унесется прочь и будет светить для кого-то другого, демон яростно зарычал и заключил девушку в стальные объятия. Конда не успела толком осознать, что происходит, как её уже развернули и прижали к рельефной мускулистой груди так сильно, что ей показалось, что их с Раем сердца бьются друг о друга. Вдруг она почувствовала, что пальцы, касающиеся её обнаженной кожи в вырезе на спине, обзавелись внушительными острыми когтями. Вздрогнув от того, как медленно и нежно он царапал её, Кандида подняла глаза к его лицу и встретилась с демоническими глазами. Они полыхали оранжевым пламенем, невероятно яркие, с хищным вытянутым зрачком. Это еще был не демон, но порождение Хаоса явно взяло верх над человеческим сознанием и под жалобный треск одежды принца постепенно выбиралось наружу.
— Моя… — прохрипел Одержимый не своим голосом, и девушка почувствовала, как что-то длинное и гибкое обвивает её бедра и поглаживает мягкой пушистой кисточкой её округлости пониже поясницы. — Моя Конни…
— Конда, — уже скорее по привычке поправила принцесса… чем вызвала новую вспышку раздражения у демона.
Эзраэль рывком схватил её на руки (краем глаза Конда заметила, что пол начал медленно уплывать вниз, а потолок, наоборот, приближаться) и с утробным рыком начал склоняться над ней. В последний момент Кона заметила, что его резцы вытянулись в звериные клыки, но это ничуть не испугало ее, напротив, заинтересовало, и она сама подалась ему навстречу, соглашаясь на поцелуй.
До этого она целовалась только с двумя молодыми людьми, и оба были её братьями, а значит, и поцелуи с ними были для Конды не всерьёз. Демон же целовал совсем по-другому, жестко, напористо, словно боялся, что е сейчас отнимут или она сама попытается отпрянуть. А между тем девушка и не думала противиться. Мелькнула мысль, что ни одна женщина во всем Веридоре не может похвастаться поцелуем с сыном Хаоса. Единственное, что неприятно волновало душу, было то, что Одержимый принц не оставил даже призрачной тени уже привычного принцессе объяснения «поцеловались просто по дружбе», но Кандида решила поразмыслить об этом потом, а сейчас просто насладиться моментом.
«Момент» пролетел отнюдь не моментально, а растянулся на четверть часа и продолжился бы дальше, если бы дверная ручка нервно не задергалась, а затем из коридора после слов Джанго: «Чего, заперто? А ну-ка в сторону, Ваше Величество!» — не раздался бы глухой звук удара. Терпению двери пришел конец, и она… нет, не открылась, так как чары Конды были достаточно сильны против кованного каблука кронгерцогского сапога, она просто слетела с петель и, переломившись пополам, ввалилась в лабораторию, в то время как засов так и остался висеть задвинутым. Впрочем, его скоро постигла учесть двери, и в комнату шагнул сам Его Светлость и узрел картину «Девочка с Демоном». Конда успела разглядеть отцовский разворот плеч за спиной у дяди, как вдруг кронгерцог завопил: