Глава десятая ПЛЕН

Чем дальше в горы уходил караван, тем разительнее менялась природа. Исчезли абрикосовые деревья и тополи. Вместо них на склонах появились тесные рощицы древовидного можжевельника, или арчи, как его называют на Памире. Темно-зеленые заросли арчи перемежались с кустарниками облепихи, шиповника и тала. Повсюду — полевые цветы. Но особенно много их на широких прогалинах между речками, частенько попадавшимися по дороге. Ярко-красные, бледно-голубые, сине-желтые цветы сплетались в чудесную, неповторимую мозаику.

Постепенно отступили и пышные альпийские луга. Караван попал в вечное царство камня. Теперь уже ничто не напоминало Голубеву родного Приамурья. Если там, внизу, невысокие горы, покрытые сочной травой, еще были как-то похожи на буйно-зеленые весенние сопки в поймах, то здесь — только камень, серый, темный, однообразный.

Заночевать на сей раз решили в ущелье, по которому протекал ручеек. Отыскали небольшую ровную площадку в излучине, поужинали и улеглись в палатках. Спать на открытом воздухе никто не решался: температура ночью падала ниже нуля. Вскоре в лагере все замерло. Еще некоторое время раздавались осторожные шаги караульного, но вскоре и они смолкли. Только сонное дыхание людей да тихий шелест сена в торбах у лошадей нарушали тишину.

Гринько не спалось. Захотелось курить. Поворочавшись с боку на бок, он решил встать и выкурить цигарку на свежем воздухе. Даже не надевая сапог, чтобы не разбудить друзей, он пробрался к выходу. В лицо приятно повеял свежий ветерок. Микола присел у палатки на камень и залюбовался развернувшейся перед ним картиной. Освещенная полной луной, сиявшей на небе во всей своей красе, вдаль уходила широкая панорама гор. Окруженная зубчатым венцом снеговых вершин, она была поистине прекрасной. Словно гигантские волшебные голубоватые камни, переливались в лунном сиянии ледники на далеких склонах. Спускаясь вниз и фосфорически поблескивая, они постепенно темнели, превращаясь из светло-синих в темно-фиолетовые и, наконец, в иссиня-черные. А навстречу им, будто вымазанные дегтем, подымались темные осыпи, змеящиеся, как плети, по серым откосам скал.

Гринько так захватило это зрелище, что он не сразу обратил внимание на тень, мелькнувшую на краю лагеря. Но когда тишину ночи прорезал негромкий крик шакала, Микола насторожился. Похоже на сигнал. Прислушался. Крик повторился. Странно… Гринько напряженно всматривался в темноту, но ничего подозрительного не заметил. Начал уже успокаиваться, как внезапно увидел человека, выходящего из палатки караванщиков. Человек двигался пригнувшись, то и дело останавливаясь, к чему-то прислушивался. Он явно не походил на караульного.

«Кто ж это у нас по ночам шляется?» — подумал Гринько.

Сначала мелькнула мысль разбудить своих. Но, опасаясь вызвать шум и спугнуть неизвестного, он решил пока воздержаться и попробовать самому все выяснить, прежде чем поднимать тревогу. У Гринько мелькнула и другая мысль. Ему страшно захотелось самому отличиться, захватить неизвестного в плен и уж потом поразить друзей необыкновенным рассказом. Он на мгновение представил себя сидящим в палатке и эдаким безразличным, усталым голосом докладывавшим о событиях прошедшей ночи. Сергей и Умар сидят, слушают раскрыв рты. Вот потеха! Пока вы, мол, тут спали, я, смотрите, что сделал!..

Прильнув к земле, Гринько ужом скользнул мимо палатки и быстро пополз вперед. Не выпуская человека из поля зрения, Микола добрался до места, где стояли лошади. И тут на беду его конь, которого Гринько баловал лакомствами и частенько тайком, чтобы не ворчал Умар, подкармливал хлебом и солью, узнав хозяина, громко заржал. Тень незнакомца испуганно метнулась в сторону и исчезла. Гринько чертыхнулся и, забыв об осторожности, ринулся вперед. Но не успел пробежать и нескольких шагов, как метко брошенный аркан упал ему на плечи. Микола попытался освободиться из петли, закричать. Но веревка дернулась и перехватила горло. Гринько рванулся, захрипел и, упав на камни, потерял сознание…

Очнулся он от сильной тряски. Связанный по рукам и ногам, Гринько лежал поперек лошади. Веревки впились в тело. Грудь стиснута, дышать нечем. Повернув голову, он увидел чуть позади еще двух всадников. Кони неслись быстро.

Сколько продолжалась эта скачка, Гринько вряд ли мог сказать. Он то терял сознание, то приходил в себя и еще мучительнее ощущал свою беспомощность. Наконец лошади стали. Миколу тяжело, словно мешок с песком, сбросили на землю. Кто-то сильным рывком поднял его на ноги и разрезал веревки ниже пояса. Гринько, пошатываясь, стоял в кругу пестро одетых людей: рваные ватные халаты вперемежку с грязными шинелями и изодранными куртками. У каждого за спиной винтовка, у многих — маузеры, гранаты.

«Значит, попал к бандюгам, — подумал Гринько. — И надо ж так влопаться!»

Невысокий чернобородый басмач вплотную подошел к Гринько и что-то крикнул, показывая на брюки. Видно, его прельстили кавалерийские галифе. Микола сразу догадался о желании бандита, однако сделал вид, что не понимает. Лицо басмача исказилось. Сзади подскочили еще несколько человек, повалили Гринько, содрали брюки. Гринько остался в кальсонах и носках. «Хорошо, шо чобот не надив, — с крестьянской скупостью подумал он. — Усе равно ци бисовы души содрали бы…»

Ноги зябли. Гринько, поеживаясь, шел по сырой от инея траве вслед за басмачом мимо пылающих костров. Они остановились у юрты в самом центре басмаческого лагеря.

Посреди юрты сидели человек семь в богатых атласных халатах. Видно, здесь собралась верхушка шайки. Выделялся один. Одет он был в подбитую мехом куртку, хромовые сапоги, на голове высокая папаха из серого каракуля.

«Атаман, наверное», — подумал Гринько.

Атаман в куртке спросил о чем-то своего соседа. Тот подобострастно кивнул. Миколе показалось, что он уже видел где-то этого человека: запомнились плутоватые раскосые глаза и большой красный нос. Но раздумывать ему не дали. Человек в меховой куртке поднял голову и громко спросил:

— Ты красноармеец Гринько?

Маленькие серые глазки пронизывали пленника сверлящим взглядом. Говорил атаман по-русски довольно чисто, только немного картавил. Микола усмехнулся. Значит, они даже имя его успели узнать.

— Говори, зачем в горы шел?

— А тоби на що?

— Не разговаривать! Какова цель вашего путешествия? Ну, отвечай! А то мы чик-чик делать будем!

Сдерживая кипящую в груди злость, Микола довольно спокойно сказал:

— Усе знаю. Тильки тоби, собака, не скажу!

— Скажешь! — взвизгнул басмач. — Иначе…

— Шо иначе? — с презрением оборвал его Гринько. — Говори! Кого лякаешь, мерзота? Тьфу!

Микола смачно плюнул и удачно попал на мех куртки. Сидящий рядом с атаманом басмач вскочил и с ревом бросился на Гринько. Совсем близко от себя Микола увидел позеленевшие от ярости глаза. Сильный удар в челюсть свалил его с ног. И тут же в голове ярко, как вспышка, мелькнула картина: госпиталь, палата, вечер, Голубев рассказывает историю Джамги, а в коридоре толпятся выздоравливающие. И среди них — эта жирная свинья с красным носом и плутоватыми глазами. Точно! «Так вот кто выдал басмачам тайну платка!» — пронеслось в голове.

— Ах ты, гадина! Предатель! Будь проклят! — прохрипел Гринько и, внезапно изловчившись, что есть мочи ударил ногой в пах басмача. Тот дико вскрикнул и медленно осел на землю, ловя ртом воздух.

К лежащему на земле красноармейцу со всех сторон бросились сразу несколько человек. Со всех сторон посыпались удары. В глазах вспыхнули радужные круги. «Конец!» — мелькнула мысль. Микола, извиваясь, выбрал момент и вновь ударил головой одному из басмачей в лицо. Сквозь красную пелену, застилающую глаза, успел заметить, как бандит, обливаясь кровью, выскочил из юрты. Тело уже не чувствовало боли. Угасало сознание. Последнее, что он увидел, — властный жест атамана, который останавливал разъярившихся басмачей. «Хотят еще щось из мене выжать, сволочи! Не выйдет!» — подумал Гринько, чувствуя, что ему связывают ноги. Он потерял сознание.