ДВАЖДЫ УМЕРШИЙ

Мутно-серые клубы папиросного дыма заволакивали кабинет. Я сидел в углу широкого кожаного дивана и сосредоточенно рассматривал картины на противоположной стене.

Петров нервно барабанил рукой по письменному столу и, глубоко затягиваясь, уничтожал папиросу за папиросой. Его полное, румяное лицо было покрыто мелкими каплями пота.

— Д-а-а-а… вот они… хороши… достижения современной культуры, — в третий раз повторял он одну и ту же фразу.

Накануне вечером Петров присутствовал на лекции об ужасах, грозящих человечеству в случае возникновения войны, и был взволнован весь следующий день. Он подробно поделился с нами своими впечатлениями.

Дементьев сидел, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво пускал колечки дыма. На губах играла чуть заметная жалкая улыбка. Мысли его, вероятно, были где-то далеко, далеко.

После долгого молчания он, наконец, заговорил:

— Ваши слова, Петров, о лучах Матью с новой силой воскресили в моей памяти трагедию, я бы сказал даже, мирового масштаба, в которой пришлось мне участвовать. Правда, моя роль была второстепенной, но это не мешает мне остро переживать все ее мрачные подробности… Главным героем был Кипарисов…

— Профессор Кипарисов? — спросил Петров.

— Да.

— Тот самый, талантливый, но эксцентричный ученый, который погиб во время германской войны от взрыва в своей лаборатории?

— Да.

Дементьев глубоко выдохнул и, немного помолчав, добавил:

— Люди, подобные Кипарисову, рождаются раз в столетие. Кипарисов сделал величайшее открытие, которое и повлекло его к гибели… Я думал, что так нужно было для блага человечества… Но вот теперь работы Матью заставляют меня мыслить иное и снова воскрешают минувшее…

— Хорошо… Я расскажу вам подробно вою эту историю. Если хотите, — добавил он, обращаясь ко мне, — познакомьте с нею ваших читателей. Кипарисов и… тот другой умерли. Никто не заинтересован в сохранении тайны.

Петров пересел ко мне на диван, и мы с глубоким волнением начали слушать рассказ Дементьева.

Это было весною 1916 года. Хотите точнее?.. Извольте — 27-го мая… Я хорошо помню все мельчайшие подробности.

Окончив прием больных, я пил чай и читал газету. Звонок в передней заставил меня вздрогнуть; я думал, что это кто-нибудь из запоздавших пациентов, но оказалось, что принесли письмо. Рассматривая конверт, я увидел знакомый почерк. Кто же другой, кроме Кипарисова, умел писать такие каракули?

Разорвав конверт, я прочел на обрывке бумаги приглашение обязательно явиться к нему сегодня вечером. Слово «обязательно» было подчеркнуто три раза. Далее он указывал свой адрес. Его лаборатория помещалась довольно далеко от меня, на самой окраине города. «Я предупрежу охрану, чтобы тебя пропустили, и сообщу им твои приметы, — писал он, — но все же лучше захвати с собой паспорт и это письмо, как доказательство»… Фраза сначала бесконечно удивила меня, но вскоре я сообразил, в чем дело. В газетах не раз приходилось читать, что Кипарисов работает на оборону государства. Он изобрел противогазовые маски, новый тип ручной гранаты, аппарат для сбрасывания бомб с аэропланов и еще что-то. Очевидно, его лаборатория надежно охраняется полицией.

И вот передо мной во весь рост предстал Кипарисов таким, каким я его знал еще в детстве, когда мы сидели за одной партой в школе и сообща списывали на уроках истории.

Высокий, бледный, всегда с растрепанными волосами, Кипарисов был гордостью преподавателей физики, химии, математики и тяжелым бременем для учителя истории. Голова Кипарисова вечно была полна тысячами разных открытий и изобретений. Многие его ученические работы приводили в восторг педагогов, пророчивших ему блестящее будущее.

По окончании средней школы мы вместе изучили латынь и поступили в университет. Кипарисов — на физико-математический факультет, я — на медицинский. Кипарисов быстро шел в гору, профессора считали его крупным талантом. Если бы не его участие в революции 1905 года (определенно поговаривали, что Кипарисов состоит в партии социал-демократов-большевиков), то он был бы оставлен при университете для научной работы.

Я отлично помню, как Кипарисов, волнуясь и размахивая руками, возмущался действиями правительства, толкнувшего народ на японскую войну. Мне никогда не забыть той силы юношеского порыва, с которой он объявлял войну войне и клялся бороться всю жизнь за всеобщее братство и равенство.

По окончании университета Кипарисову пришлось покинуть Петроград и перекочевать в Киев. Через три года он уже был профессором.

Прошло еще несколько лет. Письма Кипарисова приходили все реже и реже…

И вот однажды я прочел в трамвае о «Замечательном составе профессора Кипарисова, быстро уничтожающем крыс и мышей и совершенно безвредном для людей и домашних животных»… Я купил пакетик этого средства. На этикетке были портрет и подпись моего друга… С чувством глубокого разочарования читал я широковещательные слова рекламы. Было грустно, не хотелось верить… Я писал ему, и знаете, что он мне ответил… что он заработал на своем средстве тридцать тысяч рублей… Хорошо?

Вскоре я купил патентованную зажигалку конструкции Кипарисова, «вечное перо Кипарисова» и еще что-то.

Я перестал уважать своего друга.

Затем началась германская война. Из газет узнал о «Кипарисовском сбрасывателе бомб с аэропланов» и ручной гранате системы Кипарисова. Журналы помещали его портрет…

Почтенный для революционера список трудов, начиная от состава для истребления крыс и мышей и кончая сбрасывателем бомб с аэропланов!.. Вот тебе и «война войне», так недавно провозглашавшаяся Кипарисовым!

Такие мысли всколыхнуло в моей памяти письмо Кипарисова.

Все же я взял извозчика и поехал.

Дом, в котором помещалась лаборатория Кипарисова, находился в центре большого сада, окруженного высоким сплошным забором. У ворот дежурили два полицейских, вдоль забора еще прохаживались двое в штатском, на противоположной стороне улицы стояло несколько подозрительных типов.

— Шпики, — подумал я. — Хорошо же оберегается местопребывание бывшего революционера!

После долгого разговора с одним из полицейских, предъявления паспорта и письма Кипарисова, мне разрешили войти в ворота в сопровождении субъекта в штатском. Внутри меня все клокотало от сдерживаемого бешенства.

Наконец, мы достигаем лаборатории. Еще полицейский… Новый разговор… Но вот все препятствия преодолены, и я в кабинете у Кипарисова.

Кипарисова я узнал с трудом. Его готова не видела ножниц и бритвы в течение нескольких лет. Длинная черная борода торчала растрепанными клочьями, лицо вытянулось и похудело.

— Не правда ли, меня хорошо оберегают? — произнес он, улыбаясь, когда закрылась дверь кабинета.

Последняя капля переполнила чашу. То, что накапливалось во мне в течение ряда лет, наконец, вырвалось наружу. Задыхаясь и волнуясь, наступал я на своего бывшего друга, обвинял его, сыпал тысячи упреков, вспоминал минувшие годы.

Кипарисов быстро шагал взад и вперед и с удовольствием потирал руки.

— Хорошо, хорошо… браво… Что верно, так верно… Продолжай дальше, превосходно, — поддерживал он меня, когда я останавливался, подыскивая достаточно сильные выражения. — Очень хорошо… восхитительно… Я замолчал и в изнеможении опустился на стул.

— Теперь все?

— Да, все…

Кипарисов энергично схватил меня за руку и начал сжимать в своих объятиях. Я отбивался.

— Душевно рад, что ты остался прежним, — начал он, — я тоже не изменил тем клятвам, которые давал в юности.

— Но твой истребитель мышей и… ручные гранаты?..

— Цель оправдывает средства. Значит так нужно было, — возразил он.

— А все-таки…

— Сиди, молчи и слушай. Я объясню все… Может быть, ты помнишь из моих писем, что я после окончания университета много работал с Рентгеновыми лучами и радиоактивными веществами. Я один из первых высказал предположение, что уран, радий, торий и другие лучедеятельные элементы распадаются не самопроизвольно, а вследствие действия на них особых, невидимых глазом, лучей, исходящих, вероятно, от Солнца или даже от отдаленных звезд…

— Помню. Но вскоре затем твои письма прекратились, и ты занялся истреблением крыс, бросив, по-видимому, начатые работы.

— Ошибаешься. Я продолжал их и сделал замечательное открытие. Я не только научился улавливать эти лучи, но концентрировать их и управлять ими по своему желанию. Я мог ускорять или замедлять радиоактивные процессы…

— Быть этого не может!

— Однако, это так. В моих руках была тайна искусственного разрушения атомов не только радиоактивных, но и обыкновенных веществ. Увлеченный работой, я забыл об окружающем меня внешнем мире, передо мной рисовались заманчивые перспективы… Но для дальнейших опытов нужны были деньги, деньги и деньги. Я обратился к правительству и к некоторым частным лицам — всюду был отказ. Приходилось или прекратить исследования, обещавшие обогатить человечество, или добыть каким-нибудь путем необходимые средства. Я предпочел второе…

— Изобрел средство для истребления крыс и мышей?

— Кроме того порошок от тараканов, автоматическую зажигалку, вечное перо, карманную пишущую машину и еще какую-то дребедень. Деньги были добыты.

— Но зачем на пакете с истребителем под лозунгом «война мышам» был помещен твой портрет и собственноручная подпись?

— Так захотел фабрикант… Это нужно было для рекламы. Я получил лишние пять тысяч… Правда, я потерял уважение студентов, а затем вынужден был бросить профессуру… но это не важно. Цель оправдывает средства, а цель была великая!.. Если бы я не сумел добыть денег указанным способом, я ограбил бы банк, совершил убийство, но не прекратил работы!

Я был вполне удовлетворен и с восторгом начал жать его руку.