Изменить стиль страницы

— Оставайтесь до отъезда гостями моего племени, — сказал Лацаро. — Жить вы можете у меня в хижине.

— Как жаль, что мы не можем воспользоваться вашим предложением, — ответил я. — Наши запасы так далеко отсюда, и нам нечем вознаградить вас за ваше гостеприимство.

После того как мы осмотрели предложенные нам хижины, мы предпочли остановиться на небольшом островке против становищ индейцев. Конечно, мы сделали это не потому, что боялись насекомых в их хижинах. Нет. Дикие индейцы, живущие под тропиками и не носящие одежды, относительно чистые люди. Они часто купаются в реке, и кожа у них под постоянным действием солнца довольно чистая.

Во время приготовлений к переезду на новое жилище Гаме завернул довольно высоко свои брюки. Его ноги чесались. На них было множество старых нарывов, которые образовались от укусов мух, москитов, и теперь некоторые нарывы лопнули и из них тек гной. Как только индейцы увидали эти ноги, они мгновенно обратились в дикое бегство. Исчезло все племя. Мы поняли, что индейцы испугались оспы.

— Идите сюда! — кричали мы Лацаро, который остановился на порядочном расстоянии от нас. — Посмотрите, у Гаме совсем не оспа.

Лацаро успокоился и позвал обратно своих подданных. Мы начали переезжать на остров.

Против меня сидел «медик» племени. Он оказался прекрасным гребцом. Под его сильным ударом сломалось одно весло. Чтобы сделать новое весло, потребовалось довольно много времени. У индейцев были каменные топоры и зубила из зубов животных. Индейцы жили еще в каменном веке и, кроме золота, металлов не знали. Вместо рубанка и напильника они употребляли речной песок; которым шлифовали свои орудия.

На острове индейцы быстро построили нам шалаш, развели огонь, и мы приготовили себе ужин. Индейцы были так мирно настроены, что заночевали у огня.

Четыре дня мы отдыхали, подкормились и подлечили ноги, успевшие покрыться новой кожей. Время от времени Лацаро приходил к нам и расспрашивал о наших подарках, о величине зеркал и о цвете бус. Мы не хотели просить его дать нам людей, которые доставили бы наши вещи сюда, боясь вызвать у него подозрения. И вот, однажды, он сам пришел к нам с таким предложением.

— Вы получите большой челнок и восемь гребцов во главе с «медиком», — сказал Лацаро.

— Блестящая мысль! — воскликнул я.

На пятый день мы тронулись в путь.

Путь наш на Борью был пройден довольно скоро. Ночью, располагаясь на ночлег, мы по-очереди держали охрану. Мы не боялись нападения со стороны хуамбисас или других индейцев, — мы опасались, что нашим временным союзникам может придти в голову — исчезнуть. Но они крепко спали, и с востока слышался только шум Понго.

Когда мы причалили к Борье и перед нашими спутниками открылся наш лагерь с его обитателями, «медик» отошел от нас шагов на 20 и опустился на землю, повернувшись спиной к нам. То же самое сделали все индейцы. «Медик» запел печальную песню, его спутники повторяли каждое его движение и хором вторили ему. Над Марасион понеслось грустное похоронное пение. Никто из индейцев не произнес ни одного слова, после того как они увидали наше снаряжение. Казалось, они остолбенели при виде большого числа белых и большого багажа, как-будто они поняли ясно свою глупость, что так легко доверились неизвестным белым. Нельзя было найти другого объяснения их вою. А они продолжали свои жалобы и как будто не хотели их кончить, а мы не хотели их прерывать.

— Да неужели вы не можете петь что-нибудь другое? — воскликнул Жак на английском языке.

Пение продолжалось еще около получаса и умерло само собой. Один за другим потянулись индейцы к нашему лагерю и сели у огня. Жак и Эдвардс решили вывести индейцев из их онемения и принялись шумно танцевать. Это произвело большое впечатление на индейцев. Чтобы привести их опять в равновесие, мы подарили каждому из них по рубашке. Рубашки были с оранжевыми и голубыми полосами. Этот подарок сильно понравился нашим гостям.

i_024.jpg

Шалаш из пальмовых листьев.

После недели отдыха, мы начали собираться в путь. Настроение индейцев стало беспокойным. Они с тоской посматривали в ту сторону, где были их горы.

Я разместил всех своих спутников так, что в каждом челноке сидели вместе белые и индейцы.

Мы подвигались вперед без особых затруднений. Когда мы достигли слияния Сантьяго с Марасион, мы увидали на песчаной отмели до 200 челноков. Они были нагружены фруктами, овощами, медом и гиаманхи в неимоверном количестве.

Небольшой полуостров был усеян сотнями мужчин и женщин с детьми. Они сидели по-трое и по-четверо в каждом челноке. Одни болтали, другие варили пищу, третьи оттачивали копья о песок, четвертые ужинали. Косые лучи солнца окрашивали всю картину в фиолетовый цвет и смягчали резкую окраску леса, реки, песка и дикарей. Это была мирная картина. Ни одного облачка не было на темно-синем вечернем небе. Тишина вечера нарушалась только пронзительным криком попугаев, стаями носившихся в воздухе.

Как переменилась картина! Еще недавно мы с Гаме чувствовали себя несчастными среди этой пустынной местности. Признаться, мы были ошеломлены той быстротой, с которой разнеслась молва о нашей экспедиции среди индейцев. Очевидно, значительная часть племени антипас двинулась сюда, привлекаемая заманчивыми подарками.

Индейцы сидели на берегу и терпеливо ожидали ручных зеркал и полосатых рубашек. Они сидели, окруженные тысячью тонн овощей, зелени и других произведений леса и реки. Наше же снаряжение, на пяти челноках, весило всего не более 5 тонн. И все-таки я не мог бы убедить предприимчивых купцов, что я не могу взять всего, что они привезли.

Мы наменяли продуктов больше, чем нам было нужно, и решили оставить дело до утра.

Утром надо было распустить толпу индейцев, а главное достигнуть, чтобы они ушли довольные. Мы решили пройти вдоль всей песчаной отмели и сделать подарок отряду каждого челнока. Отряд состоял большею частью из одного мужчины, двух женщин и ребенка. Во время обхода отряда индейцев, я убедил их оставить песчаную отмель. Здесь мы поставили нашу полотняную палатку по военным соображениям. С трех сторон была вода, и никто не мог бы живым добраться до нас, если бы мы того не захотели. С четвертой стороны был ровный открытый песок, не представлявший никакой защиты.