Дед говорил так живо, что Шиалистану стало не по себе. Как могло случиться, что все шпионы и соглядатаи не прознали о заговоре? Не иголка же в стогу сена этот Шаам, чтоб ему пусто было.

- Против тебя идет меч и золото, - дед будто нарочно разжигал в нем страх. - Воинов Шаама тебе не купить, а Юшане ты столько масла за шиворот залил, что никакими посулами теперь на твою сторону его не склонить.

- Сколько воинов у Шаама?

- Думаю, не меньше семи тысяч. Еще несколько тысяч сидит под знаменами его сына, и как только тот воротиться, непременно поскачет отцу на помощь.

- И где ты только бываешь, что узнаешь обо всем раньше моего, - попытался пошутить Шиалистан, но лицо деда осталось беспристрастным.

- А я уши пользую за той надобность, за какой они мне богами дадены, - ответил Раван. - Ты бы тоже иногда слушал, что круг тебя твориться, глядишь, не сидел бы теперь в выгребной яме. И нечего на меня глядеть, будто кот на мышь: если слова мои не по нраву, так я уеду.

Шиалистану и вправду не нравился их разговор, но он не мог разбрасываться семью тысячами воинов. От его собственных Белых щитов осталось не больше сотни человек, но регент понятия не имел, по каким углам и щелям искать "храбрецов". Как только по замку расползлось поветрие, большая часть воинов позабыла присяги и сбежали, прокладывая путь наружу мечами и подкупами. Не всем это удалось: перепачканные кровью белые одежды и погнутые щиты были развешаны по всему замку. Замковая стража, большей частью состоявшая из дасирийцев, следила за тем, чтобы никто не снимал "трофеев" с положенных мест. Новый Первый страж всячески поощрял убийство дезертиров, и его одобрение раззадоривало стражников еще больше. А Шиалистан, натыкаясь на "трофеи", обещал никогда не забыть подобной верности ни тем, кто оставил его, ни тем, кто глумился над остатками его величия.

- Когда они будут под стенами Иштара? - Рхелец старался напустить на себя сосредоточенный вид, но мысли разбегались, как тараканы. "Пусть он встанет с трона, пусть больше никогда не садиться в него так... уверенно!"

- Для тебя же лучше, если Шаам и его шавки не подойдут к столице. Стоит ему поднять знамена, и призвать всех честных дасирийцев сместить с трона узурпатора, как против тебя повернуться и те, кто еще вчера ноги тебе облизывал.

- Простой люд меня любит, - сказал регент первое, что пришло в голову, и тут же пожалел о брошенных словах.

- Думаешь, твоя бравада еще сильна в их памяти? Они напуганы, их дети заболевают с рассветом, а к закату умирают в страшных муках. Покойникам никто не отдает последнего уважения, кости мертвяков глодают собаки. Шиалистан, скажи мне, давно ли ты выбирался из своей норы? - Раван не дожидался ответа, и речи его становились все жарче. - А мне хватило наглядеться, пока я ехал от ворот до императорского замка. Моим людям пришлось заколоть десяток потерянных умом горожан, прежде чем им охота отпала отвоевывать у нас лошадей. Видел ты когда-нибудь собак, таких толстых, что они падают на задние ноги под тяжестью своих раздутых животов? Знаешь ты, с чего они жиреют, Шиалистан?

Рхелец желала знать ответов, отчаянно мечтая только об одном: пусть дед встанет с золотого трона, пусть больше никто и никогда не садиться в него, потому что этот трон предназначен лишь одному человек - ему, Шиалистану, рожденному править Дасирийской империей. Шиалистан не мог думать ни о чем, пока золотой трон не был пуст. И это сводило регента с ума.

- Откуда мне знать, - сказал он, рассеянно потирая ладони. В них отчего-то появился надоедливый зуд, от которого тело сводило судорогами. "Может, я уже болен?" - подумалось регенту.

Дед порывисто поднялся. Как для человека таких многих лет, он двигался быстро, и даже больные ноги не помешали ему настигнуть регента прытко, будто кошка мышь. Сухие пальцы больно вцепились Шиалистану в плечи.

- Эти псы откормились на человеческом мясе, на тех покойниках, которых с улиц прибрать некому. Они глодают их кости и после сами же дохнут. А их пожирают другие. Как думаешь, много ли народа пойдет за правителем, который не смог порядков навести, когда беда пришла? Есть в Иштаре хоть одна живая душа, которая бы тебя слушалась?

- Ты мне сейчас плечо вывихнешь, - дернулся Шиалистан.

Дед криво усмехнулся и угостил его затрещиной. Удар пришелся таким сильным, что Шиалистан потерял равновесие, попятился, широко размахивая руками, но все же не устоял на ногах и упал. Прямо в колени разгневанному родичу. Голова мигом загудела, вторя звукам набата, которые приносил ветер.

- Слизняк, - выругался Раван.

Шиалистану показалось, что тот готов плюнуть на него, чтобы окончено раздавить, но его опасения не оправдались. Вместо этого дед ухватил его за шиворот и поставил на ноги, легко, будто тряпичную куклу. На губах Равана проступила розовая от крови слюна. Он выплюнул ее на пол, дав Шиалистану короткую передышку. Регент пошевелил челюстью, и чуть не взвыл от боли; только страх получить еще один удар удержал его от крика. Когда Раван заговорил снова, его голос стал хриплым и низким. По спине регента поползла паника, щекоча его под ребрами шипастым хвостом.

- Никто из горожан не потянет за тобой руку, внучок. - Старик неспроста выбрал ласковое словцо. Интонация, с которой он его произнес, была такой же гадкой, как и засохший плевок на сапоге Шиалистана. - Чтобы они поверили в тебя, потребуется чудо, истинное, о котором не позабудут и через сотни лет. Думаешь, мы, дасирийцы, просто так с кровью Гирама носимся? Нет, мой бестолковый внук, всякий нищий в Дасирийской империи скажет тебе, что только наследник Гирама великого достоин, сидеть на троне. Даже если он будет таким, как садист Тирпалиас или полоумный Нимлис. Потому что мы верим, что кто-то из тех, в ком осталась кровь нашего великого императора, способен сотворить чудо не меньшее, чем его давно умерший предок. А ты, вместо того, чтоб голову ломать, как бы половчее на том сыграть, только зад на троне греешь. Государство тебе надобно или золотой табурет?

Раван отпустил его, и поспехом спрятал руки за спину. Но Шиалистан успел рассмотреть его трясущиеся пальцы. Старость давно настигла его, подумал регент, потирая челюсть, но он храбрится из последних сил. Хватается за всякую возможность, чтоб доказать, что жизнь слишком рано состарила его.

- И какое чудо ты предлагаешь совершить мне? - спросил регент, переходя на примирительный тон. В конце концов, старик приехал помочь, и у него есть воины. Ради стоящего совета и семи тысяч мечей, Шиалистан был готов стерпеть не один десяток затрещин. - Я бы и рад избавить страну от поветрия, да только не знаю, где раздобыть лекарские снадобья.

- Оставь дела богов - богам. Твое дело разобраться с Шаамом. Пока не поздно, нужно собрать совет, всех, кто еще в состоянии ходить своими ногами. Пусть придут все, до самого замызганного советника. Расшевели их, выкури из нор. Не за то они нажирали себе животы, чтобы теперь от долга отмахиваться. Раз так своей девке доверяешь, пусть она этим и займется, нечего за тобой хвостом ходить.

- Живии мне жизнь спасла, - упрямился Шиалистан. - кроме нее я никого к себе не подпущу, уж тем более - охранять мой сон. Знаешь, сколько есть охочих мне горло перерезать? - Говоря это регент вспомнил двух мертвых иджальских рабынь, и их стеклянные глаза.

- Не было еще такого, чтобы дасирийский император не умел в руках меч держать. Полоумный Нимлис - и тот рубился так, что щепки летели. А ты, если хочешь покорить этот народ, должен быть вдвое ловчее всех бывших императоров, потому что с тебя и спрос больше. Я сам буду учить тебя, - сжалившись, добавил Раван.

Шиалистану не нравилась идея днями напролет упражняться бою на мечах, но он не смел спорить. В роду Амадов не все мужчины обучались такой премудрости. Его дядя Ракел прославился как стратег и отменный мечник, а вот его брат Ила - отец Шиалистана - посвятил свою жизнь стихам и песням. Регент почти не помнил его голоса, и лицо бы позабыл, если бы не встречал на гравюрах, но во всех воспоминаниях, спутницей Илы была лютня. Ракел любил говорить, что руками Шиаслистан пошел в отца. Вот только боги обделили сына и музыкальным чутьем, и сладким голосом.