Глава 19
Утром, после посещения зубного врача, я открыл дверь в свой офис на Сансет-бульвар. Почтовый ящик был переполнен. В основном это были счета и реклама. Да еще два конверта, присланные из Санта-Терезы пару дней назад.
В первом был чек на тысячу долларов и короткая записка от Сейбла, напечатанная на бланке его фирмы. В ней говорилось, что как ни печален факт смерти Энтони Гэлтона, он и его клиент считают, что все же все закончилось не так уж плохо. Он надеется, что со мной все в порядке, и просит прислать ему квитанции на оплату моих медицинских расходов.
Другое письмо было написано аккуратным почерком. Оно было от Джона Гэлтона.
"Дорогой мистер Арчер,
Хочу поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали. Смерть моего отца была тяжелым ударом для всех нас. Все это трагично, но я должен смириться с этим. Все же мне повезло. И я постараюсь доказать, что достоин этой своей судьбы.
Мистер Сейбл рассказал мне, как вы очутились «среди жуликов». Надеюсь, что сейчас с вами все в порядке. Моя бабушка тоже на это надеется. Я убедил бабушку отправить вам дополнительный чек в качестве благодарности. Мы с ней приглашаем вас посетить нас, когда вы будете в наших местах.
Лично мне очень бы хотелось с вами поговорить.
С уважением, Джон Гэлтон".
Сначала я подумал, что он просто хочет выразить мне благодарность за мою работу, что у него нет никаких меркантильных целей, но потом понял. Он хотел сказать, что за чек, который послал мне Сейбл, я должен быть благодарен ему. Это его письмо вновь вызвало у меня подозрения, которые несколько забылись после разговора с Сейблом в больнице. Кто бы ни был этот Джон, он был умным парнем и действовал быстро. И я подумал: чего же он от меня хочет?
Посмотрев остальную почту, я позвонил в службу, которая отвечает на телефонные звонки ко мне в офис. Девушка, которая там в это время работала, удивилась, что я еще жив. Она сказала мне, что доктор Хауэл пытался ко мне дозвониться. Я позвонил в Санта-Терезу по телефону, который он оставил.
Девичий голос сказал в трубку:
— Резиденция доктора Хауэла.
— Это Л у Арчер, мисс Хауэл. — Временный протез, который мне поставили сегодня утром, мешал мне говорить.
— Да, мистер Арчер.
— Ваш отец пытался со мной связаться.
— О! Он как раз собирается в больницу. Я посмотрю, может быть, он еще не ушел.
По истечении некоторого времени я услышал четкий голос доктора:
— Рад слышать вас, Арчер. Возможно, вы помните, что мы встречались с вами в доме миссис Гэлтон. Я бы хотел с вами пообедать.
— Обед — это прекрасно. А где и когда вы думаете это сделать?
— Время вы назначьте сами. Чем скорее, тем лучше. Я приглашаю вас в клуб графства Санта-Тереза. Наиболее подходящее для этого место.
— Это довольно далеко от меня, чтобы ехать туда обедать.
— Но я не только хочу угостить вас обедом. — Он понизил голос. — У меня есть одно дело к вам. Я хотел бы, чтобы вы на меня поработали, если вы сейчас свободны.
— А что я должен делать?
— Я бы хотел поговорить об этом при встрече. Вы бы смогли приехать сегодня?
— Хорошо. Буду в клубе в час дня.
— Но вы не сможете сюда приехать за три часа.
— Я прилечу.
— Это замечательно.
Я услышал, как он положил трубку, а потом это же сделал еще кто-то. Кто-то нас подслушивал по другому аппарату. Я узнал, кто это был, когда вышел из самолета в Санта-Терезе. Девушка с глазами серны ждала меня у барьера.
— Вы меня помните? Я Шейла Хауэл. Я решила встретить вас на машине.
— Это было очень любезно с вашей стороны.
— Не совсем. У меня есть для этого причина.
Она очаровательно улыбнулась. Я пошел за ней через освещенный солнцем аэродром к машине. Это была машина с открывающимся верхом. Но верх был закрыт.
Шейла повернулась ко мне, сев за руль:
— Буду с вами откровенна. Я слышала ваш разговор с отцом. И хочу поговорить с вами о Джоне перед тем, как вы встретитесь с отцом. Отец прекрасный, добрый человек, но уже десять лет он вдовец. И он не все понимает. Он не понимает современную жизнь.
— Но вы ее прекрасно понимаете.
Она немного покраснела, как персик на солнце.
— Я понимаю ее лучше, чем папа. В колледже я изучала социологию. Теперь люди не указывают другим людям, с кем им дружить, чем интересоваться. Это все в прошлом. — В подтверждение она кивнула своей маленькой головкой.
— Социология на первом курсе?
Она еще больше покраснела. Глаза ее были честными. Они были цвета неба:
— Откуда вы знаете? Но теперь я уже на втором курсе. — Как будто бы это доказывало, что она теперь зрелый человек.
— Я читаю чужие мысли. Вам нравится Джон Гэлтон.
Ее ясный взгляд оставался таким же ясным. Она даже не моргнула:
— Я люблю Джона и думаю, что он любит меня.
— Именно это вы и хотели мне сказать?
— Нет, — смутилась она. — Я не хотела этого говорить, но это правда. — Глаза ее потемнели. — Но то, что думает папа, неправда. Он типичный домостроевец, и ему не нравится парень, которого я люблю. Он считает Джона ужасным человеком или делает вид, что считает.
— Так что же он считает, Шейла?
— Я даже не хочу повторять того, что он о нем говорит. Вы все это услышите от него. Я знаю, что папа попросит вас сделать. Вчера он проговорился.
— А что он от меня хочет?
— Пожалуйста, — ответила она, — не разговаривайте со мной, как с ребенком. Я прекрасно чувствую этот тон, и он мне ужасно надоел. Папа всегда разговаривает со мной таким тоном. Он не понимает, что я уже взрослая. Мне уже будет девятнадцать.
— Да что вы?
— Ладно. Продолжайте в том же духе. Возможно, я еще не вполне зрелый человек, но достаточно взрослый для того, чтобы отличить плохих людей от хороших.
— Все мы ошибаемся, независимо от возраста.
— Но в отношении Джона я не ошибаюсь. Он прекраснейший парень, самый лучший из всех, с кем я встречалась когда-либо.
— Мне он тоже нравится.
— Я так рада. — Она дотронулась до моей руки, как будто птичка присела на руку и тут же улетела. — Джону вы тоже нравитесь. Иначе я бы не стала с вами откровенничать.
— Вы, случайно, не собираетесь пожениться?
— Пока нет, — ответила она. — Джон хочет до этого многое сделать. И потом, я не могу пойти против воли своего отца.
— А что же хочет сделать Джон?
Она ответила уклончиво:
— Он хочет совершенствоваться. Он очень честолюбив. И еще одно. Главная цель его жизни — узнать, кто убил его отца. Он только и думает об этом.
— А он что-нибудь предпринял для этого?
— Пока нет. Но у него есть планы. Он не все мне рассказывает. Да я, возможно, и не пойму всего. Он гораздо умнее меня.
— Я рад, что вы это понимаете. И не забывайте об этом.
— Что вы имеете в виду? — спросила она голосом, который вдруг стал звучать обиженно. Но она поняла, что я имел в виду. — Отец не прав, когда утверждает, что Джон — это не настоящий Джон, что он самозванец. Этого не может быть.
— А почему вы так уверены?
— Я это чувствую вот здесь, — и она положила руку на сердце. — Он не может мне лгать. И Кэсси говорит, что он копия отца. И тетя Мария тоже.
— А Джон когда-нибудь говорил вам о своем прошлом?
Она недоверчиво на меня посмотрела.
— Вы сейчас говорите опять точно так же, как папа. Вы не должны спрашивать меня о Джоне. Это было бы несправедливо по отношению к нему.
— А вы сами подумайте обо всем. Я знаю, что это вряд ли возможно, но если он самозванец, вы можете столкнуться с большими неприятностями и много страдать.
— А мне все равно, самозванец он или нет! — воскликнула она и залилась слезами.
Молодой человек в летном комбинезоне вышел из аэровокзала и посмотрел на нас. Хорошенькая молодая девушка плакала из-за меня. Это было противозаконно. Я сделал очень серьезное выражение лица, подобающее людям, соблюдающим законы. Он вернулся обратно в вокзал.
Самолет, на котором я прилетел, с шумом поднялся в воздух. Шум превратился в стрекот кузнечика, когда он поднялся в небо. А слезы Шейлы высохли, как летний дождь. Она включила мотор и повезла меня в город. Машину она водила очень аккуратно, как глухонемой водитель.
Да, Джон действовал очень быстро.