— И многие из них становятся судьями.

Теперь настал черед Гиллиса скрыть улыбку, ибо такую изящную лесть трудно было не оценить. М-да, у «старика Риса» против этого парня нет шансов. Двадцать седьмого августа был назначен второй присяжный, и в тот же вечер директор программ местного телевидения шепнул мэру Эшли на ушко, что команда «Си-би-эс» готовит часовой специальный репортаж о Парадайз-сити. Это произошло в тот самый вечер, когда одиннадцать специальных агентов ФБР в Майами и семь в Новом Орлеане получили приказ выехать к Макбрайду для подкрепления, причем передвигаться надо было порознь, чтобы столь многочисленная компания мужчин ни у кого в Парадайз-сити не вызвала подозрений.

Утром двадцать восьмого сотни бизнесменов Парадайз-сити нашли в своих почтовых ящиках листовки странного содержания. В листовке перечислялись все противозаконные деяния, скандалы, бесчинства и соучастники преступной организации Пикелиса и содержался призыв ко всем добропорядочным гражданам подняться на борьбу с гнусными рэкетирами. Листовка была подписана «Комитет ста за освобождение Парадайз-сити». На рассвете эти листовки доставили адресатам чернокожие мусорщики и уборщицы.

Вечером двадцать девятого примерно одна пятая часть населения округа Джефферсон как обычно смотрела по телевизору шоу Джэки Глисона, когда Арболино подключился к телевизионному кабелю около передатчика и заглушил звук на одну минуту. В течение этой минуты зрители могли видеть, как синхронно взлетают вверх длинные ноги танцовщиц Джун Тейлор, и с удивлением слушали выступление представителя «Комитета ста», призывавшего организовать крестовый поход для «очищения нашего города». «Если вы с нами, — настойчиво рокотал голос, — объявите об этом всем, напишите число „сто“ на стенах домов, в общественных туалетах, на автомобилях, в магазинах — везде. Будьте осторожны — вас не должны заметить, потому что эти негодяи на грани истерики и они без колебаний станут мстить любыми преступными методами. Пишите число „сто“. Пишите число „сто“. Пишите число „сто“. Ждите дальнейших инструкций».

Голос умолк, и в эфир прорвались бравурные финальные аккорды танцевального номера. Люди не отнеслись к этому серьезно, но на следующее утро в двух тысячах молитвенников в разных церквах города прихожане обнаружили отпечатанные тексты этого анонимного телеобращения. Люди недоуменно переглядывались и помалкивали, но к вечеру вторника кое-где на городских стенах стали появляться единицы с двумя нулями. В среду вечером полиция застукала студента-первокурсника, приехавшего в Парадайз-сити на каникулы: он изобразил эмблему городского движения сопротивления на стене автобусной станции. Полицейский выстрелил в воздух и приказал студенту не двигаться. Когда девятнадцатилетний сын одного из наиболее уважаемых в городе священников-епископалов пустился наутек, полицейский выпустил в него две пули и убил беглеца наповал.

Эту новость никак не удалось скрыть, ибо и жертва и ее отец были слишком заметными фигурами. Никто не мог поверить официальной версии, которую распространил Бен Мартон, ибо все понимали, что Терри Уэст просто не тот парень, который смог бы угнать машину или напасть на представителей правоохранительных органов. Это была ложь, очередная ложь и очередной аргумент в пользу того, что жестокому господству банды Пикелиса нужно положить конец. Теперь у участников операции «Молот» появился истинный мученик, и суровый вопрос «кто убил Терри Уэста?» стал звонким политическим лозунгом. Недовольство росло, ширилось, зрело, набухало.

К пятому сентября, когда последний присяжный был назначен и процесс возобновился, дух недовольства буквально витал в воздухе, и все надежды на то, что суд как-то сможет повлиять на общественное мнение, рухнули: судья Гиллис вызвал Мартона в свой кабинет в пять часов вечера и признался, что, по его мнению, у суда нет ни малейшего шанса добиться вынесения обвинительного приговора.

— Дэвидсон положил Риса на обе лопатки, Бен, и он собирается разбить в пух и прах обвинение, так что даже у самого благожелательно настроенного и сговорчивого жюри присяжных не хватит духу признать Клейтона виновным. Кроме того, он собирается ссылаться на прецедент «дела Миранды» и доказать, что Клейтону было отказано в предоставлении адвоката до суда. Но даже если вы каким-то чудом и выиграете это дело, — предупредил Гиллис, — вы проиграете в апелляционном суде. Он дойдет с этим делом до Верховного суда страны, Бен!

Мартон мрачно покачал головой.

— И что ты предлагаешь, Ральф? Есть какие-нибудь гениальные идеи?

— Я тебя в это дело не втравливал, Бен. Это вообще была не моя затея, так что нечего тебе на меня бочку катить.

— Какие-нибудь гениальные идеи есть? — настаивал начальник полиции.

Гиллис долго думал, пожимал плечами и пообещал придумать какой-нибудь удачный выход. Но когда девятого Эверетт закончил свою речь с обоснованием обвинения, судья был настроен еще более скептически. В тот же вечер Мартон узнал от осведомителя, что трое исчезнувших из города негров-свидетелей, способные подтвердить алиби Клейтона, — тайно привезены в город и спрятаны в надежном месте до того момента, когда Дэвидсон вызовет их в суд для дачи показаний. Весь день десятого и одиннадцатого сентября полиция прочесывала каждый дом в негритянском гетто, но не смогла найти никого из этой троицы.

— Они будут давать показания в понедельник, Джон, — предупредил Мартон Пикелиса, выложив ему плохие новости. — Готов поспорить на что угодно, что Дэвидсон в понедельник предъявит их в качестве свидетелей защиты. Если это произойдет, мы никогда не отправим Клейтона на виселицу.

Главарь гангстеров попыхивал сигарой, размышляя над возможными последствиями такого поворота событий.

— Это будет катастрофа, — объявил он.

— Страшная катастрофа, Джон. Мы будем очень скверно выглядеть во всей этой истории. Ведь помимо этой неприятности у нас есть и другая — эта история с парнишкой Уэста и…

— Тут предъявляй претензии своим болванам, которых хлебом не корми, дай пострелять… — перебил его Пикелис.

— Произошла ошибка. Да, промашка, но не забывай, что мои люди сделали тысячи добрых дел и помогали тебе и твоей организации многие годы. Это нечестно, Джон, снимать стружку с моих ребят за одну-единственную промашку. Мы давно уже себя за все реабилитировали.

Рэкетир вздохнул и жестом приказал Мартону продолжать.

— Нам надо как-то выкарабкиваться из этого дерьма, Джон, — предупредил начальник полиции. — Мы не можем себе позволить проиграть процесс Клейтона.

Глаза Пикелиса сузились, и вдруг на его лице появилось то самое выражение, которое нередко возникало у молодого портового бандюги лет тридцать назад.

— А я и не проиграю, Бен. Малыш Джонни никогда не проигрывает.

— Правильно. Это правильно: Клейтон должен сдохнуть, но Ральф говорит, что у нас почти нет шансов отправить его на виселицу. Ральф все очень хорошенько обмозговал и пришел к выводу, что судебный процесс мы проиграем.

Властелин округа Джефферсон нервно прохаживался по гостиной, взвешивая все «за» и «против», все возможности.

— Бен, коли Клейтона невозможно отправить на виселицу по решению суда, а нам все равно надо от него как-то избавиться, — рассуждал Пикелис, — то Клейтону придется самому повеситься.

— Это именно то, что и я думаю. Тихое аккуратное самоубийство в тюремной камере — и все проблемы решены!

В этом что-то есть.

Этим самоубийством будет положен конец всей заварушке, у них высвободятся руки, и они смогут сконцентрироваться на пришлой банде и на чертовом «комитете ста».

— Завтра вечером. Поздно вечером, лучше после полуночи, — решил Пикелис. — Займись этим сам, Бен. Смотри, не дай маху!

— Это исключено. Считай, что дело в шляпе, — уверил его начальник полиции.

— Отлично. На следующей неделе я бы хотел с тобой переговорить об Эшли. Его увлечение спиртными напитками становится опасным для его здоровья и для нашего тоже.

Мартон засмеялся.

— Может, попросить Лютера дать ему пару уроков автовождения?

— Поговорим об этом на будущей неделе. Я пока еще не решил, но, может, так мы и поступим. Эшли совсем сдал, и если кому-то вздумается поднажать на него хорошенько — если дела пойдут совсем худо и он наложит в штаны, — он продаст нас по бросовой цене, лишь бы спасти свою шкуру. Во всяком случае, я этого опасаюсь.