— Хелло, родной мой! Прости, что напугали тебя! — Это был голос Элизабет, и слова, которые она сказала, были как раз типичны для нее: она, видите ли, просит прощения за то, что напугали меня, а о себе ни слова.

— С тобой все в порядке? Я хочу сказать, ты уверена, что ты…

— Конечно. — Голос ее тоже звучал слабо, издалека, но, будь она даже за десять тысяч миль от меня, я бы все равно почувствовал, что в нем искрится мужество и радость. — И мы уже почти долетели. Я уже вижу огни на берегу…

Мгновение тишины, а потом едва слышимый шепот:

— Я люблю тебя, дорогой!

— Правда?

— Навечно, навечно, навечно!

Счастливый и успокоенный, я откинулся на спинку стула, испытывая, наконец, чувство огромного облегчения, но в следующую секунду я вскочил на ноги и впился в передатчик — я услышал внезапное восклицание Элизабет, а сразу же вслед за ним — резкий и отчаянный голос Пита:

— Они пикируют на нас! Этот подлец пикирует на нас! Открыл огонь из всех орудий! Направляется прямо на…

Голос прервался, перейдя в какой-то прерывистый и всхлипывающий стон, стон, сквозь который донесся пронзительный женский крик; крик, полный муки…

И в то же мгновение я услышал оглушительное стаккато рвущихся снарядов, от которого затрещали наушники у меня на голове. Это длилось всего две секунды, если не меньше. Затем все стихло. Никаких взрывов, никаких стонов, никаких криков. Ничего.

Две секунды. Только две секунды. Но эти две секунды лишили меня всего, что было мне дорого в жизни. Две секунды, которые оставили меня совсем одного в этом пустом, бесприютном и бессмысленном мире.

Моя красная роза побелела.