СЛОВА ДЕЙСТВОВАЛИ СИЛЬНЕЕ ВЫСТРЕЛОВ
Готовясь начать интервенцию против Советской России, командующий войсками Антанты на Восточном фронте генерал Франше д’Эспере в середине ноября 1918 года издал приказ, разосланный всем командирам полков и кораблей: «Следует считаться с тем, что с того момента, когда наша армия, развивая свои операции на русской территории, войдет в соприкосновение с большевистским населением, революционная пропаганда может широко распространиться среди войск. Настойчиво предлагаю всем командирам частей бороться с такой пропагандой» [95].
Какими методами предлагал Франше д’Эспере бороться с революционным влиянием на войска Антанты? Генерал полагал, что проникновение идей пролетарской солидарности в сознание солдат можно приостановить путем увеличения порций лукового супа и вареного гороха. Командному составу вменялось в обязанность заниматься тем, чем он не занимался раньше: интересоваться вопросами довольствия, расквартирования, материальным положением солдат. Но, как видно из дальнейшего содержания приказа, Франше д’Эспере и сам сомневался в действенности этих рекомендаций, поскольку приказывал офицерам «внимательно следить за духом людей: малейшее нарушение дисциплины должно караться беспощадно», и о каждом таком случае предписывал немедленно ему докладывать.
Но, как показали дальнейшие события, приказ не помог, бессильны были офицеры уследить за «духом» солдат. Идеи пролетарского интернационализма и международной солидарности, пропагандируемые Иностранной коллегией, оказались сильнее генеральских приказов, они неодолимо и глубоко проникали в сознание рабочих и крестьян, одетых в солдатскую и матросскую военную форму войск Антанты.
Солдат 156 французской пехотной дивизии Дублье вспоминал, как к ним в часть приходили рабочие-агитаторы: «Наше командование не могло помешать нам встречаться с русскими рабочими. Мужество этих людей поражало нас. Они смело шли в наши расположения, вооруженные каким-нибудь десятком исковерканных на русский лад французских слов. Но эти слова действовали на нас сильнее выстрелов: они разоружали нас.
Разговоры обычно начинались так:
— Большевик — рабочий, большевик — крестьянин, большевик — тот, кто работает. Ты работаешь, — значит, ты — большевик!
— Кто работает — один народ, кто не работает — другой народ.
— Большевики против войны, против убийства рабочих рабочими.
— Большевики за власть рабочих и крестьян!
Приходили к нам и люди, прекрасно владевшие французской речью. Из послушных баранов мы мало-помалу превратились в классово-сознательных людей и наотрез отказались выступать против большевиков» [96].
— Русские рабочие разъяснили нам, что такое большевик,— говорил у себя на родине матрос Эжен с французского корабля «Жан Барт».— Это явилось для нас настоящим откровением. Весьма скоро мы завязали прекрасные отношения со всем рабочим населением города. Нередко на улице со мной заговаривали рабочие: «Вы —большевик?» Я отвечал по-русски: «Да». Тут же начиналась беседа.
Одна из одесских газет, сообщая о проявлениях недовольства среди французских солдат, писала, что они в разговорах часто называют себя большевиками, рабочими и берут под защиту большевистских агитаторов.
Михаил Штиливкер рассказывал об одном эпизоде, свидетелем которого он был. В порту стоял грузчик и разговаривал с французским солдатом. Точнее, объяснялись они жестами, поскольку грузчик не знал французского, а солдат не говорил по-русски. Грузчик произносил слово «большевик» и при этом показывал солдату свои мозолистые руки, тыкал себе пальцем в грудь, мол, это — я. Затем, разведя руки, он изобразил необычайно тучного пузатого человека. «Буржуй!» — догадался французский солдат. «А вы,— объяснял далее грузчик своему собеседнику,— защищаете буржуев». При этом он взял у солдата винтовку и показал, как тот защищает буржуев.
Откуда ни возьмись появился белогвардейский офицер и, увидев эту сцену, набросился на рабочего:
— Ага, все ясно! Ты ведешь большевистскую агитацию. Идем со мной!
Понимая, что ему угрожает расправа, рабочий стал упираться, но офицер выхватил револьвер и повторял:
— Идем! Ты у меня поговоришь, скотина!
Французский солдат недоуменно переводил взгляд то на рабочего, то на офицера. Но когда офицер ранил рабочего, солдат все понял. Он вскинул винтовку и выстрелил в офицера.
Антантовское командование, стремясь подавить революционную пропаганду, издавало приказы, запрещавшие солдатам и матросам вступать в беседы с местным населением, посещать рестораны и кабачки. Военные власти взяли у владельцев всех ресторанов, кафе, молочных и других подобных заведений подписку в том, что они не будут пускать солдат и матросов. Белогвардейским отрядам было поручено проводить облавы на кабачки и кафе и задерживать там «подозрительных». Однако солдаты стали посещать кафе большими группами, так что полицейские с ними не могли справиться. Пробовали к проведению облав привлечь французские патрули. Что из этого получилось, видно из письма начальника Бульварного полицейского района г. Одессы, который 12 января 1919 года жаловался градоначальнику, что при облаве в погребках на Греческой площади были задержаны «подозрительные личности» и французские солдаты, однако подошедший французский патруль задержанных освободил [97].
В кафе «Дарданеллы» группа рабочих сидела за столиком и беседовала. Вошли французские солдаты. Услышав, что один из рабочих заговорил по-французски, солдаты присоединились к беседовавшим. Они узнали новости из Франции, о которых умалчивала буржуазная печать, в том числе и французская газета «Антанта», издававшаяся в Одессе специально для солдат. Через некоторое время все рабочие, кроме одного, проводившего беседу, ушли. Когда к агитатору подошел греческий унтер-офицер (он сидел за соседним столиком и слышал весь разговор) и, угрожая револьвером, попытался его арестовать.
— Я тебя прикончу!— кричал унтер-офицер по-французски.
Но не тут-то было! Двое французских солдат направили на него штыки и заставили вложить револьвер в кобуру. А агитатор тем временем скрылся.
Члены Иностранной коллегии для установления связей с солдатами оккупационных войск широко применяли такой прием.
Увидев на улице солдат, о чем-то спрашивающих на своем языке, подпольщик подходил к ним и говорил:
— Господа, вы, очевидно, нуждаетесь в услугах переводчика? Я с удовольствием могу вам помочь.
Солдаты обычно с радостью соглашались. Вначале «переводчик» добросовестно исполнял свои обязанности, но постепенно, по мере знакомства он исподволь начинал выяснять взгляды своих новых знакомых и незаметно переводил беседу на политические темы. Это был удобный и наименее опасный прием установления связей с еще не распропагандированными солдатами. Таким путем французской группе Иностранной коллегии удалось привлечь на свою сторону даже нескольких офицеров, которые потом сами вели большевистскую пропаганду среди солдат.
Французское командование догадывалось, что под видом переводчиков нередко действуют большевистские агитаторы, оно предупреждало офицеров, чтобы они устанавливали строгий контроль за лицами, которые добровольно и без вознаграждения оказывают услуги переводчика. Один из представителей командования интервентов 15 января 1919 года направил Гришину-Алмазову докладную записку, в которой говорилось: «В виду того что союзники неоднократно сообщали, что темные личности часто пристают к солдатам и даже офицерам на улицах с предложением услуг в качестве переводчика и при удобном случае начинают агитировать среди солдат, считал бы необходимым для действительных переводчиков иметь отличительный знак, уведомивши об этом Союзное командование» [98].
Нам неизвестно, были ли изготовлены отличительные знаки «действительных переводчиков» по тому образцу, который предлагал автор записки, но будь они даже введены, положение все равно не изменилось бы, поскольку к тому времени Иностранная коллегия уже имела широкие связи с солдатами оккупационных войск.
Гостивший в Одессе в конце 1957 года французский коммунист Франсуа Бассе, глядя с Приморского бульвара на порт и Одесский залив, говорил:
— Я с большой радостью приехал в Одессу, с которой связана моя революционная молодость. Вон там, на рейде 39 лет тому назад стояла англо-французская эскадра. Были корабли «Ернест Ренан», «Жюль Мишле», «Жан Барт», «Франс», «Жюстис» и другие. Я служил тогда матросом на корабле «Жюстис». Мы часто бывали в городе, где встречались с большевистскими агитаторами. Они рассказывали нам правду об Октябрьской революции, о дружбе, которую питает русский народ к французскому и другим народам. Вскоре на французских военных кораблях, которые стояли в Одессе и Севастополе, поднялось революционное восстание... Воспоминания об этих незабываемых днях всегда живут в моем сердце. Я горжусь тем, что вместе со своими товарищами помогал русским братьям бороться за победу революции, за счастье народа.