— Разве что тошноту по утрам… — засмеялась Лейлис.

— Обязательно скажи мне, когда почувствуешь, что мой сын уже шевелится в тебе, — попросил он.

— Ну, до этого еще долго… И почему ты так уверенно говоришь, что это мальчик? А вдруг будет девочка? — Лейлис просто не могла не спросить, хотя и сама очень надеялась, что ее первенец будет наследником мужского пола.

— Это мальчик. Это должен быть мальчик, — уверенно сказал Рейвин. — Но если все-таки первой родится девочка, я буду любить и ее. Особенно — если она будет похожа на тебя…

Переполненные нежностью друг к другу, безмерно счастливые так, как если бы были первым мужчиной и первой женщиной на свете, которые создали новую жизнь, они упали на устланную тонким летним покрывалом постель, не размыкая теплых объятий. Все, что когда-либо омрачало их брак — трудности и недопонимание, неоправданные ожидания, невысказанные тревоги и тайные страхи — все теперь забывалось, рассеивалось и отступало во тьму.

— Пообещай мне одну вещь, перед тем, как я усну, — тихо попросила Лейлис, когда в позолоченной южной курильнице угасла последняя красная искорка. — Пообещай, что у тебя не будет других женщин, пока я вынашиваю твоего ребенка.

— Зачем ты просишь клясться в одном и том же второй раз? — спросил лорд Рейвин. — Разве мы не принесли друг другу обеты в день нашей свадьбы? Я слишком дорожу своей и твоей честью, чтобы их нарушить.

— А в книгах, тех книгах для мудрых женщин, которые я привезла из дома, написано, что мужчина может жить с любовницей, пока его жена не может удовлетворить его желание… И это не должно считаться супружеской неверностью.

— Напомни мне завтра, чтобы я сжег эти твои книги, — проворчал Эстергар. — Тот, кто написал это, не имел ни мудрости, ни чести. А теперь спи спокойно и не думай ни о чем неприятном, не волнуй понапрасну наше дитя.

***

В детстве Лейлис больше всех времен года любила осень. В Долине это была благословенная пора сбора урожая, веселых праздников и охоты, деревья красовались золотыми листьями, в полях распускались осенние цветы, и до самого ноября держалась теплая погода. Но первый год жизни на Севере существенно поменял мнение Лейлис об этом сезоне. Сперва поветрие и трагическая смерть хозяйки, затем постоянное раздражение мужа, завывающие ветры и непрекращающиеся ливни, холод, грязь и под конец — тяжелая простуда, на две недели приковавшая ее к постели. До Фэренгхолда Лейлис уже и не надеялась, что в ее жизни еще может быть что-то хорошее.

Но теперь все было иначе — теперь леди Эстергар ждала ребенка. Выяснилось вдруг, что значительную часть ее обязанностей по ведению хозяйства вполне может взять на себя сир Орсилл. Оказалось, что часть взваленных на Лейлис забот изначально находилась в ведении кастеляна, но леди Бертрада десять лет назад сама пожелала взять их на себя. Теперь у Лейлис снова появилось и право на послеобеденный отдых и немного свободного времени по вечерам, которое она посвящала любимому успокаивающему занятию — рукоделию.

Ее живот стал постепенно округляться, а талия сглаживаться. Самочувствие при этом улучшалось, утренняя тошнота больше не беспокоила, зато очень увеличился аппетит. К октябрю, когда похолодало, Лейлис поняла, что ей стали жать старые платья, и их пришлось распустить в талии. Рейвин постоянно щупал, гладил и целовал ее живот с таким восхищенным выражением лица, как будто беременность жены казалась ему едва ли не чудом.

Лейлис провожала мужа, когда в середине октября он уезжал из Эстергхалла на осенний смотр. Они тепло попрощались возле статуи Эстерга Великого, и именно в тот момент, когда Рейвин заключил ее в объятия, обещая, что вернется в этот раз не позже, чем через две недели, Лейлис почувствовала вдруг то, что ждала уже несколько недель. Она отчетливо ощутила шевеление внутри себя, нежное и почти невесомое, и от этого ощущения все будто бы закружилось на секунду и в коленях кольнуло слабостью. Охнув, она сильнее прижалась к мужу, уткнувшись лицом в его меховой воротник и не в силах вымолвить ни слова. И Рейвин, так же страстно ожидавший этого момента, произнес с надеждой в голосе:

— Это… это ребенок?

Она смогла лишь кивнуть в ответ, а в ее больших карих с золотыми искорками глазах выступили слезы счастья.

— Он пошевелился, когда ты прижималась к моему нагруднику. Это точно мальчик, — уверенно воскликнул Эстергар. Он отстегнул ножны и вручил Лейлис свой меч. — Возьми. Чувствуешь что-то?

— Да… да! Он двинулся снова!

Еще никогда лорд Эстергар не покидал свой замок с большей неохотой, но долг обязывал. Лейлис даже пришлось приободрить его на прощание: «Не волнуйся, любимый, — говорила она. — За две недели ты точно ничего не пропустишь. С нами все будет в порядке».

Все случилось уже после возвращения Рейвина. На следующий день.

Лейлис спускалась по узкой винтовой лестнице восточной башни, до площадки оставалось не больше дюжины ступеней, когда она вдруг почувствовала острую боль, как будто ледяные когти вонзились ей в живот. Внутри что-то оборвалось, а в глазах потемнело, Лейлис оперлась рукой о каменную кладку стены, но не удержала равновесия — упала, проехавшись по ступенькам и ударившись бедром и локтем. Боли не было; по всему телу растекался холод, а между ног отчего-то стало очень горячо. Она успела понять, что произошло. А дальше была только темнота.

***

Прошло не меньше четверти часа, прежде чем ее нашли. Лейлис была без сознания почти все время. Когда она ненадолго пришла в себя, Рейвин был рядом. Наверное, были еще другие люди… В комнате горело много свечей. Почему-то было очень жарко. «Нужно больше света, — приказал чей-то смутно знакомый голос, неприятный и резкий. — Нельзя ждать до утра».

— Где мой ребенок? — спросила Лейлис, пытаясь приподняться на лежанке и трогая свой живот. Она видела лицо мужа рядом, но вокруг все расплывалось, огни перемешивались с темнотой.

— Это «холодная рука», — глухо ответил Рейвин. — Так бывает. Никто не виноват.

Холодная рука? Да, это было похоже на руку с ледяными когтями… Холодная рука вырвала из нее дитя. Лейлис снова откинулась на лежанку. Простыни под ней были мокрыми от пота.

«Еще воды», — снова прозвучал приказ, и Лейлис поняла, что это говорит лекарь. Он раскладывал что-то блестящее на холщовом полотне. Хирургические инструменты. «Это необходимо сделать, если хотите, чтобы ваша жена еще когда-нибудь смогла понести».

Ей приподняли голову и заставили выпить что-то из маленького стеклянного пузырька — всего полглотка, но этого оказалось достаточно, чтобы снова погрузить ее в небытие. «Лучше вам выйти, милорд», — это были последние слова, которые Лейлис различила.

Проснулась она все в той же комнате, но теперь все свечи, кроме одной, были погашены и огонь горел только в камине. Сперва Лейлис показалось, что она одна, но, с трудом сев, она заметила служанку, которая лежала на полу, закутавшись в плащ, и теперь проснулась, потревоженная стонами хозяйки.

— Где мой ребенок? — спросила Лейлис и повторяла этот вопрос снова и снова, не замечая, что говорит на своем родном языке и северянка ее не понимает. Догадавшись, служанка молча указала на что-то возле камина.

Лейлис встала, качнулась и припала на колени, встала опять. Шаткими шагами прошла к камину и присела у корзины с какой-то ветошью. Это были изорванные остатки ее сорочки и нижних юбок, перепачканные черной засохшей кровью. Из-под обрывков ткани выглядывала тоненькая ручка с крошечными пальчиками.

— Нужно это сжечь, госпожа, — тихо проговорила служанка.

— Не смей!

Северянка испуганно отдернула руку от корзины.

«Никто не сожжет моего ребенка. Умерших людей не сжигают. Их хоронят в земле», — Лейлис не могла понять, говорит ли эти слова вслух или нет, но это было неважно. Она завернула то, что было ее сыном, в обрывки сорочки и прижала к груди. Крошечное мертвое существо, не больше котенка, его можно было легко удержать на ладони, но как же оно было похоже на человека! Невозможно маленькие ручки и ножки, которые совсем недавно двигались, кукольное личико с так и не раскрывшимися глазками… Лейлис понимала, что теперь он мертв, но совсем недавно был живым, ведь она чувствовала его жизнь внутри себя.